ЕГО СЛОВУ ПОРА БЫТЬ УСЛЫШАННЫМ

Сто лет тому назад 8 июля 1901 г. молодой человек 23 лет от роду выехал поездом из Риги, чтобы продолжить свое летнее «странствование» по прибалтийским губерниям. В поезде он сообразил, что забыл в гостинице паспорт, и вышел на станции Зегевольд (нынешняя Сигулда), чтобы вернуться в Ригу. До обратного поезда было еще много времени, и молодой человек решил искупаться в реке Аа (теперь она называется Гауя). Но река оказалась быстрой и с опасными водоворотами, один из них стал для молодого человека смертельным.
Так погиб Иван Иванович Ореус, только что окончивший Санкт-Петербургский университет. За полтора года до гибели поэта в Петербурге увидел свет довольно объемистый том его стихов и прозаических миниатюр под заглавием «Мечты и думы». На титуле и обложке стояло имя, под которым Ореусу суждено было войти в русскую литературу: Иван Коневской.
Необычный псевдоним был образован от Коневца – названия острова на Ладоге, на котором располагался мужской монастырь. Выбирая такое литературное имя, юный автор, чей род имел скандинавские корни, подчеркивал и свою глубинную связь с Россией, и пристрастие к суровой северной природе, и, возможно, религиозно-мистические устремления своей музы.
Конечно, «широкий читатель» не обратил внимания на «Мечты и думы». Но люди, чуткие к поэзии, те, кто следил за путями родного слова, отметили Коневского еще до выхода книги. В восторженном письме, написанном после чтения тетрадей Коневского, включавших и помещенный в нашем сегодняшнем номере цикл сонетов «Сын солнца», Валерий Брюсов признавался: «Что говорим мы о наслаждении искусством, все было мне в Ваших стихах. <...> Пребудешь ты ожесточенно жив – этого стиха мне довольно, чтобы любить Вас отныне вечно». А после выхода книги он же писал: «Поэзию Коневского считаю одной из замечательнейших на рубеже двух столетий».
Творчество Коневского было задумано «по грандиозному плану» (В.Брюсов), но и то, что он успел сделать, оказало глубочайшее влияние по крайней мере на три поколения русских поэтов. В 1904 г., получив выпущенный стараниями Брюсова посмертный том Коневского «Стихи и проза», Вячеслав Иванов писал: «Его искания и постижения представляются мне полными глубокого значения, а его душевный облик стихийно-загадочным и прекрасным. C’est une revelation (это – откровение, франц.)». Николай Асеев, предваряя первую книгу Пастернака, назвал «единственного и незабвенного» Коневского родоначальником «подлинных лириков новой русской поэзии». Очень ценил Коневского Юрий Тынянов.
Но чем дальше шел XX век, тем меньше знали о Коневском читатели. Рукопись двухтомника, подготовленного в конце 30-х годов Н.Л. Степановым для «Библиотеки поэта», пролежала в издательстве до начала войны и погибла во время бомбежки Ленинграда. Книга 1904 г. так и осталась последним изданием Коневского (если не считать зарубежных перепечаток). И только в конце 2000 г. в томском издательстве «Водолей» вышел представительный том Коневского «Мечты и думы», составленный Е.И. Нечипоруком. Но его тираж – 1000 экземпляров – меньше, чем у книг вековой давности.
Вот почему в дни столетней годовщины безвременной гибели поэта мы помещаем несколько из его лучших стихотворений. Их сопровождают высказывания Александра Блока и Валерия Брюсова, которые помогут вам не только лучше понять стихи Коневского, но и организовать их лингвистический анализ на школьном уроке.

С.ГИНДИН

Александр Блок о Коневском

В творчестве Коневского и Миропольского также есть общая черта, интересная как освещение того этапа русской поэзии, когда она из «собственно-декадентства» стала переходить к символизму. Одним из признаков этого перехода было совсем особенное, углубленное и отдельное чувство связи со своей страной и своей природой. Как будто впервые добыватель руды ощутил на своей лопате родную глину, родные песни и, подняв голову, заметил, в какой стране он работает, куда он опять возвратился, уйдя, казалось – безвозвратно, в глубь собственной души. Иван Коневской именно «на миг и тем – на век» вдохнул в себя запах родной глины и загляделся на «размеры дальних расстояний». Он полюбил «несокрушимой» любовью родные, кривые проселки в чахлых кустиках, ломаные линии горизонтов, голубую дымку дали; он понял каким-то животно-детским, удивленным и хмельным чутьем, что это и есть – Россия. И потому естественно, что он возлюбил до боли то место, где эта Россия как бы сходит на нет, где она уже и Россия и не Россия, «не земля, а так – одна зыбь поднебесная, и один солдатик сторожевой стоит»; этим крайним «распутьем народов», местом, где пахнет и нищенским богатством Европы и богатой нищетой России, – стал для Коневского город – Петербург, возведенный на просторах болот; это место стало для поэта каким-то отправным пунктом в бесконечность, и финская Русь была воспринята им сильно, уверенно – во всей ее туманности, хляби, серой слякоти и страшной двойственности.

Пояснение. А.Л. Миропольский – один из псевдонимов поэта Александра Александровича Ланга, гимназического друга Брюсова, одного из участников знаменитого альманаха «Русские символисты». Публикуемое высказывание Блока взято из его рецензии на поэмы Миропольского «Лествица» и «Ведьма».