ЯЗЫК ПИСАТЕЛЯ

АВТОР В ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ
ИСПОВЕДИ И МЕМУАРОВ

(На материале произведений Ф.М.Достоевского)

Е.А.ИВАНЧИКОВА

В произведениях Достоевского, написанных от «Я» рассказчика, различаются две формы повествования: тексты с эпическим рассказчиком, в которых центром изображения являются внешние объекты художественной действительности (лица, факты, события), и тексты с рассказчиком лирическим, в которых объектом повествования является сам рассказчик: его мысли, чувства, связанные с ним события.

В произведениях Достоевского с эпическим рассказчиком наблюдается их отчетливая жанровая сопоставленность: для произведений малых жанров типичны моносубъектность, стилевая цельность повествовательной формы, модально-оценочная однозначность; для больших романов – раздвоенность повествователя, стилевая дифференциация соответствующих текстов, распределенность изобразительных функций между разными субъектами: рассказчиком с его стилизованной речью и – автором, и достижение, благодаря этому, весьма существенных идейно-художественных результатов: авторская стилевая позиция обнаруживается, таким образом, в недрах самого повествования.

Обратимся к теме настоящей статьи – повествованию с лирическим рассказчиком. В произведениях Достоевского, написанных от лица лирического рассказчика, мы обнаружим, по сравнению с произведениями с эпическим рассказчиком, определенные различия в характере изобразительности и проявления авторской позиции в тексте повествования. Среди произведений, относящихся к этой группе, можно, с определенной степенью условности, выделить: произведения исповедального типа и произведения мемуарного типа. Художественно-изобразительной направленностью каждого из этих двух типов произведений определяются различия в их повествовательных формах и в возможностях авторского «стилевого присутствия» в тексте произведения. Эти различия, а также и типологически объединяющее их сходство проиллюстрируем кратким сопоставлением повествовательных структур романа «Подросток», представляющего собой исповедь героя-рассказчика, и романа мемуарного характера – «Униженные и оскорбленные».

Сохранившиеся творческие рукописи к роману «Подросток» свидетельствуют об удивительном соответствии окончательного текста романа тем идейно-художественным требованиям, которые предъявлял самому себе Достоевский в процессе его создания. «Писать без слога», избегать «литературных красот» – сознательная установка как писателя, так и героя-рассказчика. В центре повествования – герой-подросток, рассказывающий о событиях, происшедших с ним год назад, и о людях, участвовавших в этих событиях, интригах и приключениях. Рассказ героя отражает импульсивность и непосредственность его натуры: его речь изобилует приметами непринужденной разговорности и живой экспрессии, она диалогична и постоянно обращена к читателю, ожидая его немедленной реакции. Рассказ Подростка интеллектуален, он насыщен идеями, размышлениями, внутренними монологами, умозаключениями, афоризмами. Герой подвергает самооценке свои мысли и поступки, он фиксирует свои чувства, переживания, настроения, он осмысляет свое состояние «тогда», когда происходили события, по сравнению с «теперь», когда он их вспоминает; наблюдает за теми внутренними изменениями, которые произошли в его взглядах в течение года. Создается цельный, живой, выпуклый, описанный «изнутри» образ героя-подростка, постоянно изменяющегося на наших глазах.

У Достоевского нет другого крупного произведения, кроме романа «Подросток», где все повествование от первого лица выдержано в форме исповеди героя. Рассказ, ведущийся героем о себе самом, моносубъектен, он характеризуется однородностью созданного писателем стилевого рисунка, исключающего какую-либо стилевую дифференциацию и, соответственно, присутствие в тексте авторского голоса (что имеет место в других больших романах Достоевского с рассказчиком: в «Бесах», «Идиоте», «Братьях Карамазовых»). И тем не менее авторский голос в романе «Подросток» звучит, благодаря использованному Достоевским композиционному приему – включению в конец романа некоего «инородного тела» – отзыва Николая Семеновича о рукописи «записок» Подростка. В тексте этого, правда, несколько стилизованного письма с очевидностью проступает знакомый нам писательский почерк самого Достоевского и выражаются его собственные мысли (например, о случайных семействах, о хаосе современной жизни). Но стилевая позиция автора, как видим, композиционно изолирована от основного повествовательного стиля, целиком принадлежащего герою-рассказчику, и носит как бы периферийный характер.

Записки героя «Униженных и оскорбленных» – Ивана Петровича, так же, как и «записки» Подростка, – это воспоминания о происшедшем год назад. В тексте воспоминаний Ивана Петровича – те же, что и в тексте романа «Подросток», необходимые приметы «монолога повествующего типа» (В.В. Виноградов): рассказ о себе и о других с позиции «Я», композиционно организованный в соответствии с этой позицией, передающий свои наблюдения происходящего, свои оценки людей и событий, свои размышления и эмоции. Однако в «Униженных и оскорбленных» по сравнению с «Подростком» наблюдается очевидное смещение повествовательного акцента: в центре внимания писателя не столько внутренний мир рассказчика, не столько его целостный художественный образ, сколько рисуемые сквозь призму его восприятия судьбы других персонажей, а также сама запутанная романная интрига. Иван Петрович – лишь непосредственный свидетель и активный участник развертывающихся событий, служащий в то же время как бы скрепляющим звеном между разными сюжетными линиями романа, соединяющий друг с другом разных действующих лиц. В отличие от «перевоспитавшегося» в процессе написания своих «записок» Подростка, Иван Петрович «теперь, когда пишет», внутренне остается тем же, каким был «тогда»: меняется порой лишь степень его понимания «тогдашних» фактов и ситуаций (например: «Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но, видя, что я не угадываю и все в прежнем положении, тихо и как будто про себя улыбается и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками. Теперь все прошло, уже все известно, а до сих пор я не знаю всей тайны этого больного, измученного и оскорбленного маленького сердца» (3: 371)¹. Рассказ Ивана Петровича, публикующегося литератора, в отличие от специально обрисованной, «захлебывающейся», жаждущей общения с читателем речи героя-рассказчика «Подростка», облечен в форму стилистически нейтрального, «правильного» литературного повествования с элементами несобственно-прямой речи. Размышления героя обычно не развертываются в пространные обобщающие рассуждения или в диалогизированные внутренние монологи: они в большинстве случаев носят комментирующий характер. Рассказчик проявляет в целом умеренность в выражении своих эмоций, он не склонен к общению с читателем. Повествовательную форму романа «Униженные и оскорбленные» можно определить как «литературный сказ».

В стиле ведения рассказа героем усматриваются стилевые приметы свойственной Достоевскому повествовательной манеры (например: «Медленно пошел я назад, прежней дорогой, к старикам. Я не знал, что скажу им, как войду к ним? Мысли мои мертвели, ноги подкашивались» (3: 206). Естественно, что в «нестилизованную» и не специально выработанную речь героя-рассказчика свободно вмещаются мысли самого писателя (например: «Мрачная это была история, одна из тех мрачных и мучительных историй, которые так часто и неприметно, почти таинственно, сбываются под тяжелым петербургским небом, в темных, потаенных закоулках большого города, среди взбалмошного кипения жизни, тупого эгоизма, сталкивающихся интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений, среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной жизни» (3: 300). Речь, таким образом, может идти и о выражении не только стилевой, но и идейно-содержательной позиции автора (как в письме Николая Семеновича в «Подростке»). Авторская стилевая позиция органически сливается, как видим, со стилем речи вымышленного рассказчика. Отметим также, что в содержательной структуре произведения обнаруживаются некоторые моменты автобиографизма – например, близость писательской судьбы Ивана Петровича и фактов литературной молодости самого Достоевского (см. об этом в примечаниях к роману – 3: 522).

Таковы в общих чертах стилистические сближения и расхождения повествовательных форм в исповеди и мемуарах. Можно сказать, следовательно, что стиль повествования в произведениях исповедального типа – это «стилевая маска»; созданная писателем речь рассказчика не допускает в принципе выражения в тексте исповеди авторской стилевой позиции. В произведениях мемуарного типа стилизация речи рассказчика минимальна, стиль его речи сближается со стилем авторского литературного повествования, что облегчает возможность выражения в самом тексте речи рассказчика также и авторской идеологической позиции.

Отмеченные типологические стилевые признаки повествовательных структур, характеризующих рассмотренные выше жанровые разновидности художественных текстов Достоевского, мы обнаружим и в других его произведениях от первого лица исповедального типа («Записки из подполья», «Кроткая», «Сон смешного человека») и мемуарного типа («Белые ночи», «Маленький герой», «Неточка Незванова», «Записки из Мертвого дома», «Зимние заметки о летних впечатлениях», «Игрок») – при всех весьма существенных различиях между собой этих произведений и оригинальности каждого из них.

Так, например, основные черты повествовательной формы, свойственной художественным мемуарам, характеризуют в целом и такое сложное и неопределенное в жанровом отношении произведение, как «Записки из Мертвого дома», в котором Достоевский «воссоздал <...> канву своего душевного со-стояния на каторге». Перед нами, в отличие от воспоминаний Ивана Петровича из «Униженных и оскорбленных», воспроизводящих одну сюжетную линию (с ее ответвлениями), – серия очерков, рисующих образы каторжан, быт и нравы острожной жизни, содержащих как наблюдения, оценки, размышления и публицистические высказывания повествователя, так и «подлинные» рассказы обитателей каторги. В литературе о «Записках из Мертвого дома» указывается на документальный характер многих описываемых в книге реалий. Внешняя разрозненность очерков компенсируется объединяющей их цельностью художественно-изобразительной и идеологической позиции автора: «Мне хотелось представить весь наш острог и все, что я пережил в эти годы, в одной наглядной и яркой картине» (4: 220).

В тексте повествования, ведущегося Горянчиковым, отсутствуют, как и в рассказе Ивана Петровича, заметные элементы стилизации. Местами обнаруживается сходство со стилевой манерой автора – Достоевского (например: «Когда вечером, по окончании послеобеденной работы, я воротился в острог, усталый и измученный, страшная тоска опять одолела меня <...>. Молча, уже в сумерки, скитался я один за казармами вдоль забора и вдруг увидал нашего Шарика, бегущего прямо ко мне» (4: 77). Сквозь спокойное и как бы бесстрастное ведение рассказа повествователем изредка прорываются его риторические восклицания, в которых слышится, несомненно, взволнованный голос самого автора: «И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уже все сказать: ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?» (4: 231). Следует вообще отметить, что присутствие автора – фактов его личной жизни, его мыслей и настроений – в текстовой структуре «Записок из Мертвого дома» значительно более заметно, чем в тексте «Униженных и оскорбленных», что обусловлено, естественно, спецификой повествуемого объекта и целевой установкой писателя.

Явственно ощущаются фиктивность рассказчика – Александра Петровича Горянчикова – и стремление «настоящего» автора убедить читателя в реальности, достоверности описываемых в книге лиц и событий. Естественно также, что «Записки из Мертвого дома» значительно более автобиографичны, чем «Униженные и оскорбленные». Так, В.А. Туниманов выделяет в «Записках» в качестве самостоятельного слоя повествования слой исповедально-биографический: субъективные эмоции, воспоминания, ряд намеков, выявляющих истинный характер преступления рассказчика. В большей степени, чем в «Униженных и оскорбленных», выражены в повествовательной речи «Записок из Мертвого дома» собственные мысли самого писателя. Таково, в частности, «идеологическое» совпадение между содержанием 7-й главы второй части книги – «Претензия» и статьей Достоевского 1861 г. «Книжность и грамотность», где развивается мысль о глубокой сословной пропасти, разделяющей «образованных» людей и людей из народа. «Я понял, что меня никогда не примут в товарищество, будь я разарестант, хоть на веки вечные, хоть особого отделения», – пишет повествователь «Записок» (4: 207). Отмеченное здесь различие в мемуарной форме «Униженных и оскорбленных» и «Записок из Мертвого дома» носит, как видим, «пропорционально-количественный», а не типологический характер.

Жанровая форма художественных мемуаров обеспечивает, таким образом, относительную свободу проявления в повествовательной структуре (речь идет – подчеркну – именно о повествовании, а не о высказываниях персонажей) данного произведения авторской позиции – стилевой и идеологической.

Примечательны слова Достоевского, неизменно воплощавшиеся в его творениях: «<...> для разных форм искусства существуют и соответственные им ряды поэтических мыслей, так что одна мысль не может никогда быть выражена в другой, не соответствующей ей форме» (29, кн. 1: 225).

Из «Филологического сборника». М., 1995 г.

ЛИТЕРАТУРА

Достоевский Ф.М. Записки из Мертвого дома // Полн. собр. соч. в 30 тт. Л., 1972. Т. 4.
Достоевский Ф.М. Письмо В.Д. Оболенской 20 января 1872 г. // Полн. собр. соч. в 30 тт. Л., 1986. Т. 29, кн. 1.
Достоевский Ф.М. Униженные и оскорбленные // Полн. собр. соч. в 30 тт. Л., 1972. Т. 3.
Иванчикова Е.А. Рассказчик в повествовательной структуре произведений Достоевского // Филологический сборник. К 100-летию со дня рождения академика В.В. Виноградова. М., 1995.
Иванчикова Е.А. «Подросток»: повествование с лирическим рассказчиком // Вопросы языкознания. 1995. № 3.
Туниманов В.А. Творчество Достоевского 1854–1862. Л., 1980.
Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. М.–Л., 1964.

__________

¹ В скобках приводятся номер тома и страница по изданию: Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 тт. Л., 1972–1988.