ГОТОВИМСЯ К ЭКЗАМЕНАМ

Уже несколько лет подряд на письменном экзамене по литературе предлагается анализ стихотворения (восприятие, истолкование, оценка). Есть такая формулировка и в каждом из 35 вариантов экзаменационных тем этого года (как известно, они уже опубликованы). Накануне выпускного экзамена мы знакомим читателей с тем, как пишет о стихотворениях русских поэтов выпускница гуманитарного класса школы № 57 г. Москвы Ольга Павлова.

О.ПАВЛОВА,
школа № 57,
г. Москва

Разбор стихотворных текстов

О СТИХОТВОРЕНИИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА «Я ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ ДЕРЕВНИ...»

Стихотворение Есенина «Я последний поэт деревни», написанное в 1920 году, можно назвать эпитафией уходящему миру деревни (такой, какой ее знал и любил Есенин). Подобное настроение появляется во многих стихотворениях этого времени; «вымирающим образом деревни» называет Есенин в одном из своих писем жеребенка из цикла «Сорокоуст». Поэт чувствует, что не может воспевать новое: оно кажется ему дисгармоничным. Поэтому так сильны становятся у Есенина мотивы ненужности теперь его поэзии; связывая себя с исчезающей деревней, он говорит и о неизбежности своего ухода.

Стихотворение «Я последний поэт деревни» не имеет сюжета, в нем не происходит никакого действия. Главное в стихотворении – внутренние ощущения лирического героя, предсказывающего свою судьбу.

Сильнее всего звучит тема смерти, гибели прежнего мира (и поэта этого мира – деревни – вместе с ним), пронизывающая все стихотворение. В первом четверостишии герой прощается со всем, что ему дорого, ловит последние мгновения перед наступлением нового (а это «скоро» произойдет, на что указывают эпитеты последний и прощальная). Первая строфа – единственная, в которой глаголы стоят в настоящем времени; герой как бы живет настоящим (доживает), а в будущем ему нет места. Во втором четверостишии поэт, сравнивая себя с догорающей свечой, предсказывает свою скорую смерть (И луны часы деревянные // Прохрипят мой двенадцатый час). В третьей и четвертой строфах сталкиваются образы старой деревни и нового, приходящего ей на смену; нарастает отрицательное отношение к этому новому. В пятом – последнем – четверостишии продолжает звучать и усиливается тема смерти (панихидный пляс справляет ветер по старому миру); почти дословно повторяются слова из второй строфы (Скоро, скоро часы деревянные // Прохрипят мой двенадцатый час!), но повторение звучит более резко и неожиданно – теперь это отдельное восклицательное предложение, к тому же после двух с половиной строф, где вообще не было лирического «я», повторяется дважды и слово скоро, которое отсылает к третьему четверостишию (скоро выйдет железный гость), устанавливая прямую связь между наступлением нового, то есть гибелью старой деревни, и смертью поэта.

Слова последний поэт деревни можно понимать по-разному. Они могут значить «последний поэт в деревне», то есть последний из ее обитателей, кто ее воспевает и кому дорога именно уходящая старина, последний, кто жалеет о ее исчезновении; тогда дощатый мост и березы – конкретные признаки этой деревни. Но вероятнее, что слово деревня здесь имеет более общий смысл, превращаясь в некий символ: герой – последний поэт, воспевающий деревню, с приходом нового она утрачивает для него свою поэтичность.

В стихотворении сконцентрировано то, что ярче всего выражает красоту и поэзию деревни: дощатый мост, который скромен в песнях, кадящие листвой березы (которые часто сравниваются со свечками у Есенина; свеча действительно появляется, но в следующей строфе), злак овсяный, зарею пролитый; колосья-кони. Все это противопоставлено единственному образу железного гостя (видимо, подразумевается трактор), причем его чужеродность сразу подчеркивается: он назван «гостем», хотя именно он станет хозяином (о хозяине старом будут тужить). Сама деревня (в понимании последнего ее поэта) – это песня: мост поет, березы служат обедню; она наполнена различными звуками (ржаньем колосьев-коней), тогда как железный гость зловеще молчит (и убивает эти песни). Деревня полна жизни: живы мост, березы, пляшущий ветер, колосья. Грань между одушевленным и неодушевленным стирается: колосья-кони сливаются в одно, их ржанье может быть и звуком, издаваемым конями, и словом, образованным от рожь, ржаной; ветер же, сосущий (и в других стихах Есенина встречается глагол сосать в переносном значении, например, в «Гой ты, Русь моя родная…»: только синь сосет глаза) это ржанье, или разносит звук, или колышет ниву. Сам поэт деревни уподобляется свече из телесного воска. Ладони же гостя (то есть черная горсть) – чужие, безжизненные (строка Не живые, чужие ладони делает чужое синонимом мертвого), песни при нем не смогут именно жить; кажется, что этот гость вообще уничтожит жизнь. (В письме Е.И. Лившиц Есенин писал: «Трогает меня… только грусть за уходящее милое родное звериное и незыблемая сила мертвого, механического».) С деревней связаны религиозные мотивы (обедня берез, панихидный пляс ветра, поэт – свеча), машина же бездушна. Противопоставление видно и в цветовой символике: свеча догорает золотистым пламенем, поле названо голубым (в стихах Есенина вся Русь окрашивается в этот цвет: голубая Русь), злак овсяный пролит зарею; железный гость черен. Однако будущее именно за ним: все остальное отходит в прошлое, сам поэт становится лишним в новой картине мира.

Смерть героя синонимична наступлению ночи: сама смерть – полночь, двенадцатый час, а возвещают ее луны часы деревянные, хотя часы эти не бьют, не звонят, но хрипят. Этот хрип и черный цвет смерти-ночи и горсти железного гостя – знаки наступающей в мире дисгармонии.

Эти образы тоже по-своему поэтичны. Герой утверждает: «…этим (курсив мой. – О.П.) песням при вас не жить!» – но, возможно, появятся другие, новые песни. В стихотворении «По-осеннему кычет сова…» (примерно того же времени) Есенин говорит:

Без меня будут юноши петь,
Не меня будут старцы слушать.
Новый с поля придет поэт,
В новом лес огласится свисте.

Но это предсказание возможности новой поэзии в новом мире не отменяет для лирического героя стихотворений Есенина трагичности совершающихся перемен: в этом новом мире поэту старой деревни места нет.

СРАВНЕНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ
Н.А. НЕКРАСОВА «НАДРЫВАЕТСЯ СЕРДЦЕ ОТ МУКИ…»
И Ф.И. ТЮТЧЕВА «НЕТ, МОЕГО К ТЕБЕ ПРИСТРАСТЬЯ...»

Стихотворения Некрасова и Тютчева посвящены весенней природе (в них появляются образы «матери природы» и «матери земли»), ради которой герой оставляет другой мир (не такой прекрасный и гармоничный). Главный предмет изображения и в «Надрывается…...», и в «Нет, моего к тебе пристрастья...» – красота и гармония природы, которая обладает притягательной силой. Но и способы изображения окружающего мира, и позиции лирических героев в этих стихотворениях очень различны.

Стихотворение Некрасова «Надрывается сердце от муки» написано знаменитым размером Некрасова – трехстопным анапестом (действительно «скорбным»); «Нет, моего к тебе пристрастья...» Тютчева – четырехстопным ямбом. Лексика, которую используют поэты при описании природы, довольно сильно различается. У Некрасова природа изображена очень конкретно, без символов и метафор; конкретно и единственное сравнение – весны с ребенком; поэт любит сплошной, чудно смешанный шум: грохот тройки, скрипенье подводы, крик лягушек, жужжание ос, треск кобылок, ржанье жеребенка. Здесь же встречаются и просторечное имя Парасковья, и знаменитое некрасовское Чу!  У Тютчева лексика высокая и отвлеченная: он употребляет такие слова и выражения, как жажду, пристрастье, духов бесплотных сладострастье, цветущее блаженство мая, светлая мечта; есть здесь метафорические образы (Весенний, теплый воздух пить; …Набресть… // …на светлую мечту, утеха рая). Даже, казалось бы, одинаковые определения у двух поэтов имеют разные формы и оттенки: эпитет золотая (весна) у Некрасова можно связать с реальной природой, солнечным светом, златые (сны) у Тютчева – устаревшая форма со старославянским неполногласием, и звучит она более торжественно и отвлеченно.

И в «Надрывается сердце от муки», и в «Нет, моего к тебе пристрастья…...» ощущается присутствие какой-то другой жизни, от которой уходит лирический герой. Но герой Некрасова совершает побег от царящих в мире звуков барабанов, цепей, топора (которые вырастают в его стихотворении до символов мирового зла), природа противопоставлена человеку, человеческому миру (в мир природы гармонично вписывается только ребенок, играющий в прятки в лесу; ведь не случайно ребенок рифмуется со словом жеребенок, а весну Некрасов называет дитя). У Тютчева есть только абстрактный намек на существование другого мира – мира, который заключен в самом герое: он не жаждет духов бесплотных сладострастья и выбирает гармоничное сосуществование с природой.

В стихотворении Тютчева нет противопоставления и контраста; изображение красоты весны плавно переходит в перечисление занятий поэта, которые опять перемежаются описаниями природы.

Герои обоих стихотворений признаются в любви весне-природе (Но люблю я, весна золотая...; Нет, моего к тебе пристрастья // Я скрыть не в силах, мать земля!), оба называют ее матерью. Но обращение это наполнено разным смыслом.

В стихотворении Тютчева природа – мир, в котором обитает поэт, источник вдохновения, посылающий золотые сны и светлую мечту. Мать земля здесь скорее традиционное обращение (еще в былинах говорилось мать сыра земля); хотя Тютчев и говорит, что он ее верный сын, в его стихотворении весна скорее не мать, а возлюбленная (…Пора любви, пора весны). Картину цветущей весны создают именно воздух, облака, свежий дух синели. Такое изображение природы мало соотносится с понятием «матери земли», вещественным и материальным. В описаниях внутреннее мироощущение героя переплетается с признаками внешнего мира («златые сны» принадлежат то ли природе, то ли поэту, который пьет весенний воздух, следит облака). Герой стихотворения живет в идиллической гармонии и согласии с природой, его жизнь состоит в том, чтобы наслаждаться окружающим миром, блаженством мая.

В стихотворении Некрасова все иначе. Мир, в котором живет поэт, полностью противопоставлен миру природы, но она действительно является матерью поэту: к ней уже не первый раз возвращается блудный сын, ищущий успокоения и забвения. Внутреннее состояние героя Некрасова (в отличие от героя Тютчева) совершенно не соответствует гармонии, царящей в природе (в центральной части стихотворения перечисляется то, что формирует чувство жизни и гармонию жизни; возможно, эти описания так отчетливы, ясны и конкретны именно потому, что герой не может слить свое внутреннее состояние с состоянием природы и наблюдает за проявлениями ее жизни отстраненно). Он ощущает глубокий внутренний конфликт, что вообще характерно для лирики Некрасова: его герой мучается и страдает от своего несовершенства. В этом он противоположен герою стихотворения Тютчева, который спокойно может находиться в бездействии глубоком, бродить без дела и без цели. Так ощущает Некрасов природу (она – дитя без заботы и дум), но не таков его герой. В «Надрывается сердце от муки» на передний план выходит именно мотив разлада, с которого начинается и которым кончается стихотворение.

Шуму природы (для Некрасова именно шум является гармонией природы, что совсем не так для Тютчева: его стихотворение намного благозвучнее), чудно смешанному, противопоставлены другие звуки, шум иной, который оглушает и подавляет героя, уничтожает в его душе гармонию, заложенную матерью природой, и, напротив, пробуждает в нем музыку злобы (интересно, что музыка у Некрасова дисгармонична, тогда как гармоничен шум), из-за которой он не может наслаждаться красотой, а счастье и блаженство ему недоступны. В «Надрывается сердце от муки…» звучат вечные для Некрасова темы несвободы, давящей власти, злобы и муки. Герой Некрасова, как бы он ни хотел, не может забыть об этом, но он так невыразимо устал, что вновь возвращается к природе в безнадежной попытке обрести покой (очевидно, ему это никогда не удавалось: идет он снова, со всегдашним желаньем своим); состояние героя в «Нет, моего к тебе пристрастья...» – недостижимый идеал для него. Он стремится убежать из одного мира (зла, боли и муки) в другой (счастья, славы и свободы), но получается, что он не может жить ни в одном из них: забвения ему не даровано, шум весны заглушить звуки барабанов, цепей, топора не способен. В герое Некрасова сочетаются ненависть к одному миру и любовь к другому; и он остается как бы между двумя мирами, мучительно ощущая свою несвободу, бессилие, усталость и невозможность что-либо изменить в себе или в окружающем мире. Ничего подобного не чувствует герой Тютчева; в стихотворении «Нет, моего к тебе пристрастья…...» нет никаких гражданских тем, отвлекающих героя от бездействия и созерцания природы: он свободен и счастлив, достигнув идеала.

В стихотворении Тютчева «Нет, моего к тебе пристрастья...» мир героя замкнут, статичен, его внутреннее состояние слито с состоянием природы. Стихотворение же Некрасова «Надрывается сердце от муки…» – еще и реакция на происходящие в реальном мире события, к которым он не мог остаться равнодушным: герой Некрасова всегда связан с миром людей, о страданиях которых он никогда не забывает.