Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Русский язык»Содержание №11/2009

РАЗВИТИЕ РЕЧИ

 

«И дольше века длится» спор

(К 210-й годовщине со дня рождения Пушкина)

 

«…в “Онегине”… Пушкин явился великим народным
писателем, как до него никогда и никто».
(Ф.Достоевский)

«…в отповеди Татьяны – ни тени мстительности…
Урок смелости. Урок гордости. Урок верности…»
(М.Цветаева)

Трудно переоценить роль дискуссии в работе словесника. Она не только приближает изучаемого автора и его героев к ученикам, но и позволяет каждому высказать и защитить свою позицию (если, конечно, учитель не «всех давит», заявляет каждому из питомцев: «Твое мнение никого не интересует».).

О ком и о чем обычно спорят? О героях (Печорине, Катерине, Базарове), об авторе (Маяковском, Есенине), о «резюме», к которому создатель произведения подводит читателя (финальные главы «Отцов и детей», эпилог «Войны и мира»).

Но о чем спорить, говоря о творчестве юбиляра? О том, что он «наше всё» и мы обязаны его любить больше, чем Лермонтова, Некрасова, Маяковского или Есенина? Или о том, в каком смысле «роман в стихах» «Евгений Онегин» – «энциклопедия русской жизни»?

Но уже пять лет назад наше министерство «разродилось» темой, служившей предметом спора более чем полтора века с момента написания «Онегина». Она «явилась и зажгла» – по крайней мере моих учеников. У нее было два «лица»: вроде бы не располагающее к дискуссиям («Духовная эволюция Онегина») и, наоборот, вызывающее несогласие с автором формулировки Г.Гуковским: «В чем же причина того, что отношения между Онегиным и Татьяной сложились так нелепо трагически?».

Всю последнюю «пятилетку», включая своих питомцев в научную дискуссию, которая непрерывно велась специалистами с 1845 года и по сегодняшний день, я ставил перед ними вопрос: «А была ли эволюция?» – и представлял им позиции именитых спорящих.

Первая «дуэль», запечатленная В.Маранцманом в учебнике для 9-го класса, произошла между В.Белинским и Ф.Достоевским (кстати, «дуэлянтов» разделяли не «двадцать шагов», а чуть не полвека).

Белинский стремится быть предельно объективным: «В этом объяснении (речь идет о последней, восьмой главе романа. – Ф.Н.) высказалось все, что составляет сущность русской женщины с глубокою натурою, развитою обществом, – все: и пламенная страсть, и задушевность простого, искреннего чувства, и чистота, и святость наивных движений благородной натуры, и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которой замаскирована рабская боязнь общественного мнения… Татьяна не любит света и за счастье почла бы навсегда оставить его для деревни. Но пока она в свете, его мнение всегда будет ее идолом» (здесь и далее выделено мною. – Ф.Н.; цитата, как и последующая, взята из учебника).

Достоевский, безусловно, пристрастен к пушкинской героине: «…это тип твердый, стоящий твердо на своей почве… Она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале… это апофеоза русской женщины… она прошла в его (Онегина. – Ф.Н.) жизни мимо него, не узнанная и не оцененная им; в том и трагедия их романа… Это поняла Татьяна… разгадала. В Петербурге, потом, спустя долго, при новой встрече их, она уже совершенно его знает. Кстати, кто сказал, что светская, придворная жизнь тлетворно коснулась ее души и что именно сан светской дамы и новые светские понятия были отчасти причиной отказа ее Онегину? (Не кто иной, как Белинский, за тридцать пять лет до Достоевского. – Ф.Н.). Нет, это не так было. Нет, это та же Таня, та же прежняя деревенская Таня! Она не испорчена, она, напротив, удручена этою пышною петербургскою жизнью, надломлена и страдает… чистая русская душа решает вот как: «…не хочу быть счастливою, загубив другого!..». Ведь она же видит, кто он (Онегин. – Ф.Н.) такой».

Столетие спустя Ю.Лотман уточняет, что «дуэлянтов» и в ту пору было значительно больше. Белинского с его инвективой («Но я другому отдана, – именно отдана, а не отдалась! Вечная верность – кому и в чем? Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освященные любовью, в высшей степени безнравственны») поддерживает Г.Успенский, подытоживая: «Итак, вот к какой проповеди тупого, подневольного, грубого жертвоприношения – привело автора обилие заячьих идей». «Свет мне противен, – иронизирует Д.Писарев, – но я намерена безусловно исполнять все его требования». Ю.Лотман приводит и фамилии включившихся в спор своих современников и в их числе Г.А. Гуковского. В своей книге «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (1957 г.) Гуковский произносит что-то вроде защитительной речи в пользу Онегина: «…в восьмой главе пушкинского романа перед нами обновляющийся Онегин, в муках воскресающий для любви, высоких помыслов и больших чувств. И такой, новый Онегин полюбил Татьяну… но теперь уже она… не поняла любви Онегина. Для нее Онегин все еще старый, опустошенный, светский Онегин… Поэтому-то она и говорит Онегину жестокие и мучительные… слова о том, что он, мол, имеет в виду завязать с ней светский роман-флирт, что он не оценил ее в деревне якобы потому, что она тогда была далека от «суетной молвы», то есть победа над нею не могла тешить его светское самолюбие. Все это ужасно и оскорбительно неверно. Ведь мы-то, читатели, уже хорошо знаем, что Онегин теперь не таков, что он просто любит, и не княгиню, а Татьяну, Таню… ту же прежнюю Таню».

И опять-таки через полвека (как Достоевский Белинскому) Гуковскому отвечает В.С. Непомнящий в своей «Лекции учителю и ученику», озаглавленной им «Книга, обращенная к нам»: «Жизнь Онегина… – непрерывное пиршество… Все – для удовольствия, наслаждения… Потребляется весь мир… Потребляется искусство, театр, балет; потребляется «нежная страсть», которую называют любовью; потребляются даже самые простые человеческие отношения… другой человек, его жизнь – тоже предмет потребления, повод для удовольствия, наслаждения, удобства… главное в жизни – как можно лучше и полнее удовлетворять свои потребности… на первом месте – мое «я», до другого человека герою дела нет…

…главная черта Татьяны – это ее способность к великой, самоотверженной любви… Татьяна и Онегин живут в разных мирах… между ними – непроходимая стена… он, невзирая на то, что она замужем, не понимая, что она – из тех людей, которые, давши слово, остаются ему верны перед Богом и совестью, – он, пренебрегая священностью христианского брака, забыв о том, что ее муж – его, Евгения, «родня и друг», начинает преследовать ее, мечтая добиться ее благосклонности, склонить к адюльтеру, к измене. Теперь ему так хочется, такова теперь его потребность… ее письмо – это письмо любви; его письмо – письмо страсти… В страсти главное – «я». В любви главное – «ты»… Главный «герой» письма Татьяны – Онегин… В письме Онегина главный «герой» – он сам: письмо полно жалости к себе самому… он всю жизнь видел в мире только себя… Он и сейчас таков же… Все та же формула онегинской жизни: хочу – значит, должен иметь… Евгений по-прежнему путает… готовность отдать себя другому – с желанием присвоить другого себе…» (В.С. Непомнящий. Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы.)

Примечательно, что, будучи включенными в «и дольше века» длящийся научный спор, мои ученицы (темой «духовной эволюции Онегина» воодушевились именно девочки лет 16) все до единой поддержали позиции В.С. Непомнящего.

«Я думаю, что Онегин, в сущности, не изменился к концу романа… В его письме к Татьяне нет ни одного открытого признания в любви, когда письмо Татьяны им начинается… Тем более его признание эгоистично… он не думает ни о том, что Татьяна – замужняя женщина, ни о том, что он – невольная причина ее брака без любви… В чем смысл его признаний теперь, когда уже ничего не изменишь?.. Он упускает из виду, что у Татьяны может быть собственная гордость: она не будет ждать, пока он хорошенько подумает и, может быть, когда-нибудь изменится…»

«Влюблен ли он? О нет! Та Татьяна – чистая, невинная, интересная девушка – ему не нужна, а эта – все та же самая, но в свете, богатая, знатная, – вдруг понадобилась?! Нет, нет! Он совершенно не изменился!...»

«Онегин… – настоящий эгоист, который привык все получать, считая это в натуре вещей… Кажется, он впервые не получил то, чего захотел…»

«В его письме – все: обида, страсть, упрямство – все, но не любовь…»

Может показаться, что ученики, привыкшие повторять за Белинским, Добролюбовым или же учителем, теперь «построены» Непомнящим, уловив согласие с последним их наставника. Отнюдь! Ведь они каждая по-своему «прогнозируют» дальнейшее, не написанное самим Пушкиным, одни – веря в грядущее «преображение» Онегина, другие – считая его неисправимым.

«Автор покидает своего героя в сложной ситуации, потому что уверен: прочитав весь роман и определив характер Онегина, мы сможем представить его дальнейшее поведение и чувства. В конце концов Татьяна призналась ему в любви еще раз; он понял, что не забыт и все еще остается в ее жизни, а это уже что-то значит. Не полная победа, конечно, но сознание того, что он любим… уже должно вызвать чувство удовлетворенного достоинства…»

«Думаю, что Онегин, самолюбивый и упрямый, даже после такого отказа не оставит Татьяну в покое. Теперь, узнав, что Татьяна любит его, Евгений еще долго будет мучить ее, добиваясь свидания.»

«“А счастье было так возможно!..” Да, только с чуточку другим Онегиным. И Татьяна бессознательно изменяет Онегина; это переломный момент в его жизни. Теперь-то он станет отличным человеком! Именно поэтому автор не дает больше ни одной строфы о будущем…»

«Сколько людей, столько и мнений», – скажет коллега-читатель. Но в данном случае ключевых слов два: «людей» и «мнений». Именно собственное мнение делает человека Личностью. И опыт включения моих шестнадцатилетних в давний, но еще не законченный научный спор свидетельствует, что им уже есть о чем подумать и что сказать в предвкушении будущей самостоятельной жизни.

P.S. Преподаватель литературы и русского языка может, как я, продиктовать своим питомцам то, чего нет в учебнике Маранцмана (в цитатах из книг Гуковского и Непомнящего найдется материал для проверки грамотности: к примеру, знаки препинания в сложном предложении, тире, причастный и деепричастный обороты), а к «дуэли» Белинского и Достоевского просто привлечь внимание. Но главное здесь, конечно, включение юных в нравственный спор, неизбежный при раскрытии темы «Духовная эволюция Онегина».

Ф.А. НОДЕЛЬ,
канд. пед. наук,
колледж № 17 архитектуры
менеджмента в строительстве,
г. Москва

Рейтинг@Mail.ru
Рейтинг@Mail.ru