ГЛУБЬ СЕРДЕЦ Ирина Сурат В поэзии Пушкина слова душа и сердце и производные от них прилагательные многократно сочетаются со словами глубина, глубь, глубоко. Вот несколько примеров:
Метафора душевной или сердечной глубины – традиционный образ лирической поэзии, отвечающий самой ее сути. К тому же это и устойчивая языковая метафора. В русский язык она пришла, вероятнее всего, из французского – ср. французские выражения au fond de l’ame (в глубине души), du fond de l’ame (из глубины души), которые Пушкин калькировал и в письмах, и в прозе: «Вдохновительное письмо ваше... тронуло меня до глубины сердца» (Н.И. Гнедичу, 24 марта 1821 года) или «Это письмо тронуло Ибрагима до глубины сердца» (Арап Петра Великого, гл. II). В этих случаях выражение до глубины сердца употреблено как готовая формула с почти стертым значением. Но в поэзии слово звучит иначе, раскрывая все свои смысловые потенции. В поэзии Пушкин не использует языковую метафору как готовый к употреблению материал, а, напротив, разбивает ее, освобождает входящие в нее слова и, сочетая их в различных грамматических формах, возвращает им полноту звучания. В поэтических произведениях «глубина души» рисуется у него как реальность почти физическая:
Последняя строка удивительным образом совпадает с толкованием, приводимым в статье «Глубина» в словаре Даля: «В глубине души или сердца – скрытое в человеке, незримое» (Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. СПб.; М., 1830. С. 357). В строках из XXI строфы восьмой главы «Евгения Онегина»
слова глубина и душа разделены границей стиха, слово глубина попадает в сильную концевую позицию и получает самостоятельный смысловой акцент. Можно сказать, что «глубина души», «глубина сердца» – это сквозная тема поэзии Пушкина, и по преимуществу лирическая, личная тема. Остается она личной и в пушкинском переводе из «Гимна Пенатам» английского поэта Роберта Саути («Еще одной высокой, важной песни...», 1829):
В целом Пушкин переводит очень точно, но из всех возможных вариантов перевода сочетания inmost heart (буквально – внутреннее сердце) он выбирает не самый точный – сердечну глубь. Как видим, он, во-первых, вводит свое слово, отсутствующее в оригинале (глубь), а во-вторых – меняет местами определение и определяемое, делая главным в словосочетании и одновременно объектом всего высказывания именно добавленное слово: не сердце, а его глубь. Так чуть заметным смысловым и грамматическим смещением переводная тема присваивается, звучит здесь совершенно по-пушкински, с пушкинской интонацией, в регистре пушкинского поэтического словаря. Итак, сердце имеет какую-то особую «глубь», в которой живут «не смертные, таинственные чувства». Этот глубинный душевный слой обладает повышенной восприимчивостью и особой способностью хранить впечатления. Образ сердечной глубины не раз встречается у Пушкина со словами впечатленье, впечатлелось, напечатлелось. Примеры таких тройственных сочетаний:
Устойчивое выражение глубокое впечатление в пушкинское время уже существовало, но и в этом случае Пушкин разбивает языковый штамп и возвращает словам их реальное содержание. Он говорит о таких образах, воспоминаниях, которые действительно глубоко напечатлеваются в душах и остаются там навсегда. Но какие тайны хранятся в «сердечной глубине»? В большинстве приведенных примеров это чувства влюбленного или впечатления поэта, что часто совпадает. В других случаях чувства остаются не названными. Ибо «незрима глубь сердец». |