|
Сергей Волков Рассказы
учителя-лингвиста
Живой или одушевленный? В школе при морфологическом разборе имени существительного требуется определить, одушевленное оно или нет. Обычно ученикам говорят, что если слово обозначает живой предмет и отвечает на вопрос кто?, то оно одушевленное. Если же существительное отвечает на вопрос что? и обозначает предмет неживой, то оно неодушевленное. Между тем подобный метод определения одушевленности не совсем верен и иногда приводит к неправильным результатам. А все потому, что понятия одушевленного (в языке) и живого (в природе) не всегда совпадают и поэтому между ними нельзя ставить знак равенства. Что же такое одушевленность и неодушевленность? Давайте возьмем два существительных, обозначающих живой и неживой предмет, и посмотрим, как они ведут себя при склонении. Пусть это будут слова стол и мальчик. Склоняем: родительный падеж – стола и мальчика, дательный – столу и мальчику, винительный... А вот в этом падеже слова изменяются по-разному: вижу стол, но вижу мальчик-а. Дальше все опять совпадает: творительный – столом и мальчиком, предложный – о столе и о мальчике. Итак, винительный падеж оказывается единственным, где проявляется разница в склонении слов, обозначающих живой и неживой предмет. Можем проверить наше наблюдение еще рядом примеров (только подбирать их нужно из слов мужского рода): вижу парк, но шофера; электровоз, но учителя; свет, но премьер-министра. Во всех случаях винительный падеж у существительных, обозначающих неживой предмет, совпадает с именительным, а у существительных, называющих живой предмет, – с родительным. Это и есть признак, по которому одушевленные существительные отличаются от неодушевленных. А как быть со словами женского и среднего рода? У них происходит то же самое, только во множественном числе. Вижу продавщиц (как и род. пад.), но машины (как им. пад.); животных, но бревна. Разные формы винительного падежа часто сигнализируют нам, какой предмет обозначается словом – живой или неживой. Вот, к примеру, предложение По дороге домой я встретил путеукладчик. Сразу понятно, что речь идет о каком-то механизме, иначе было бы сказано путеукладчика (есть такая профессия). В предложении Пора поменять дворника все наоборот: дворник здесь – человек. Если бы эту фразу произносил владелец автомашины, имея в виду смену стеклоочистителя (а именно он часто называется дворником), то ему нужно было бы употребить другую форму винительного падежа – Пора бы сменить дворник. Давайте теперь, научившись опытным путем проверять, одушевленное существительное или нет, поработаем с некоторыми примерами. Требуется определить одушевленность – неодушевленность существительных покойник, кукла, дуб, народ, цыпленок табака. Ставим их в винительный падеж: вижу покойника, кукол (вспомним, что слова женского рода нужно переводить во множественное число), дуб, народ, цыпленка табака. Получается, что с родительным падежом винительный совпадает у слов покойник, кукла, цыпленок табака. Значит, с грамматической точки зрения они являются одушевленными, тогда как в реальности соответствующие «предметы», конечно же, нельзя считать живыми. Наоборот, живые дуб и народ обозначаются в языке словами, которые следует признать неодушевленными. Вот почему не всегда можно определить одушевленность по вопросу. Правильнее всякий раз наблюдать за образованием винительного падежа, чтобы не попасться с определением одушевленности в ловушку.
Не называй меня по имени, или О том, почему люди скрывали свои имена Мы уже рассказывали о разного рода запретах на произнесение слов. Напомним, что такие запреты, как и сами запрещенные слова, назывались табу. Очень интересный материал о словесных табу представлен в книге английского ученого Джеймса Фрезера «Золотая ветвь». Целый раздел посвящен в ней запретам на упоминание имен собственных, и прежде всего личных имен людей. На первый взгляд это кажется весьма странным. Для чего же человеку дают имя, как не для того, чтобы произносить его вслух? Однако многие древние народы, культуру которых и изучал Фрезер, придерживались на этот счет другого мнения. Вот как написано об этом в «Золотой ветви»: «Первобытный человек считает свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежащую заботу. Североамериканский индеец, к примеру, относится к своему имени как к самостоятельной части тела (подобно глазам или зубам) и пребывает в уверенности, что от дурного обращения с именем проистекает не меньший вред, чем от раны, нанесенной какому-нибудь телесному органу». У эскимосов существует обычай менять имена в старости – считалось, что с новым именем к человеку придут и новые силы. Интересные обычаи, связанные с сокрытием личных имен, существуют в Австралии: «Австралийские аборигены нередко держат личные имена в тайне от всех из боязни, что, узнав ваше имя, враг может магическим путем использовать его вам во вред... У племен Центральной Австралии каждый мужчина, женщина и ребенок, кроме имени, употребляемого в обиходе, имеет тайное, или священное, имя, которое присваивается ему старейшинами сразу же или вскоре после рождения... Это имя произносится только шепотом и лишь после того, как приняты все меры предосторожности, чтобы никто из посторонних не смог его подслушать». У некоторых племен, населяющих Африку, запрещается называть имя рыбака, возвращающегося домой с уловом. Считалось, что духи реки могут повредить ему. Даже после того, как улов доставлен на берег, рыбака не называют по имени. «Ведь духи, стоит им услышать его настоящее имя, запомнят его и либо расквитаются с ним на следующий день, либо так испортят уже пойманную рыбу, что он мало за нее выручит. Поэтому рыбак вправе получить крупный штраф со всякого, кто назовет его по имени, или заставить этого легкомысленного болтуна закупить весь улов по высокой цене, чтобы восстановить удачу на промысле». Рассказывает Фрезер и о том, как в одном из племен боролись с воровством: «Начинающего вора можно исправить, достаточно только выкрикнуть его имя над кипящим котлом с целебной водой, прикрыть котел крышкой и на несколько дней оставить имя вора в воде». Считалось, что вор обязательно исправится, даже если ничего не знает о произведенной с его именем операции. Вот бы это получалось на самом деле! Хорошо бы иметь такую целебную воду еще, например, для двоечников или прогульщиков – многие учителя и родители вздохнули бы свободно. Важное значение личному имени человека придавали и наши предки. Выбор имени для ребенка производился очень тщательно, по святцам.
Заглянем в словарь! Святцами называлась церковная книга с календарем, в котором были перечислены все почитаемые церковью святые. Имена святых были расположены по дням, в которые отмечается их память. В период до крещения, то есть совершения специального церковного обряда, в ходе которого ребенок получал имя, его называли каким-нибудь временным именем. В России в качестве временного часто использовалось имя Богдан, что значит данный Богом. Часто бывало так, что после крещения ребенка не называли его настоящим именем. Делали так с целью обмануть смерть или болезнь. Если же ребенок серьезно заболевал или долго не мог вылечиться, его могли даже «перекрестить», то есть крестить заново, дать ему другое имя. Считалось, что болезнь будет таким образом обманута и человек вылечится. Существовали у славян и запреты откликаться на собственное имя. Полагали, что человек обнаруживает, выдает себя нечистой силе, которая может ему повредить. Запрещали откликаться, конечно, не всем людям, а только тем, которые могли легче подвергнуться опасному воздействию (беременные женщины, больные, дети).
Местоимение – еще один способ скрыть имя Речь пойдет опять о сокрытии имен, но только в другом смысле – имен как частей речи (существительных, прилагательных и т.п.). Вернее, не о сокрытии, а о замене. Для этого в языке существует специальная часть речи – местоимение. В самом названии этой части речи содержится указание на то, что она используется вместо имен. Замена эта, однако, неполная. Ведь местоимение только указывает на предмет или признак, не называя его. Поэтому каждое местоимение – загадка. За ним может скрываться огромное количество слов. Он – это и папа, и брат, и чужой дядя, идущий по тротуару, и даже сам тротуар: все эти слова могут быть заменены одним и тем же местоимением. Такой – это и синий, и быстрый, и мокрый, и даже какой-нибудь громокипящий. Способность местоимений вмещать в себя многие слова дает возможность использовать их в игре, в которую можно играть даже на уроках русского языка. Суть этой игры состоит в том, чтобы, не называя какое-либо задуманное слово (а пользуясь только соответствующим местоимением), придумать рассказ про предмет, этим словом обозначаемый. Участники игры должны отгадать зашифрованное таким образом слово. Писательница Бел Кауфман в своем романе «Вверх по лестнице, ведущей вниз» приводит пример такого рассказа, сочиненного американским школьником: «Вот он крадется, как вор, удирающий от погони, по грязной, покрытой жиром посуде в мойке, и несет кусочек съестного своим сыновьям, что прячутся за стенкой сушилки. Сколько страха в его глазах! Убить его?» Догадались, кто это? Обыкновенный таракан. Попробуйте придумать свой рассказ. Только условие: обязательно нужно «включить» фантазию, чтобы ваши слушатели не закричали с первых слов: «Да это же собака! Кто же еще может гавкать!»
Местоимения заменяют имена. А глагол? Можно ли его как-нибудь заменить? Похоже, в литературном языке нельзя. Однако в диалектах подобные случаи встречаются. Например, в некоторых говорах Архангельской области есть своего рода глагол-местоимение тогодить (или тогоделать). Вы видите, что он «склеен» из двух частей: глагола делать (в слове тогодить он как бы сжался) и местоимения тот в соответствующем роде, числе и падеже. Перевести этот глагол можно примерно так: «делать то», то есть вообще делать, без указания на конкретный характер действия. Словом тогодить и образующимися от него при помощи приставок словами натогодить, притогодить и т.д. можно заменить любой глагол, обозначить любое действие. Натогодить кучу дров – наколоть, а натогодить пирогов – напечь. Притогодить – это и приколотить, и пришить, и привязать. «Приоттогодь дверь!» – такое приказание нужно воспринимать как «Приоткрой дверь!». Вы видите, что в подобных глаголах приставки важнее, чем корень: корень обозначает любое действие, а его направленность подсказывается приставкой (например, затогодить – действие, противоположное к оттогодить). Естественно, такой глагол-местоимение непонятен без контекста, без сопровождающего его существительного (что такое, например, втогодить или утогодить?). Только при наличии поясняющих слов можно догадаться, о чем тебя конкретно просят или что сообщают.
Как определить лицо? Обычно лицо требуется определять при анализе формы глагола. Однако нам никак не обойтись в этом случае без местоимений, поскольку именно путем подстановки местоимений к глагольной форме можно легко и быстро установить ее лицо. Если подставляются местоимения я или мы – то перед нами первое лицо (бегу, кричим), если ты или вы – то второе (бежишь, кричите), если он, она, оно или они – то третье (бежит, кричат). Все это знает каждый школьник. Но задавались ли вы вопросом: почему местоимения разбиты по лицам именно так? Почему я и мы объединяются и противопоставляются ты и вы? Почему выделяются в отдельную группу он, она, оно, они? Есть ли во всем этом какая-то внутренняя логика или перед нами тот самый случай, когда нужно запоминать, не рассуждая? Оказывается, все здесь объяснимо и логично. Сама грамматическая категория названа не случайно: под лицом подразумевается человек, персона, а точнее – участник разговора, любого акта словесного общения. В таком акте всегда есть тот, кто говорит, и тот, кто слушает, воспринимает речь. Первый участник разговора, первое лицо – говорящий. Сам себя он обозначает я, а если он говорит от лица многих – то мы. Как этот я называет слушателя, другого участника разговора, второе лицо? Ты, а если их несколько – то вы. Предположим, что слушатель отвечает на реплику говорящего. Тогда они мгновенно меняются местами: слушатель сам становится говорящим и получает право называть себя я, а бывший говорящий превращается в слушающего ты. Итак, я – это всегда тот, кто говорит, ты – кто слушает. А кто же такие третьи лица? Они вообще в разговоре не участвуют, в него не включены. Или по крайней мере именно так воспринимаются говорящими. Он, они – это какие-то люди, которых сейчас здесь нет (или же мы не считаем их участниками нашего акта общения). Если вы случайно забыли, к какому лицу относится то или иное местоимение, то вспомните нарисованную нами «картинку»: двое говорят, а остальные в этом не участвуют. И тогда вы сразу справитесь с возникшими затруднениями. Противопоставление местоимений по лицу иногда специально используется в поэзии. Вспомните лермонтовское «Бородино», построенное как диалог старого, бывалого воина и молодых солдат-новобранцев. Правда, им принадлежит всего лишь одна реплика-вопрос в начале стихотворения: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?..» Весь остальной текст – это рассказ старого солдата о Бородинском бое. Однако автор не дает нам забыть о том, что у нашего рассказчика есть слушатели, которых он хочет научить быть такими же храбрыми, как бойцы его поколения. Мы – так называет герой-рассказчик «могучее, лихое племя», к которому причисляет и себя. Вы – это поколение современное, ему «не видать таких сражений», которые выпали на долю стариков. Этим вы еще предстоит стать такими, как мы, – могучими, сплоченными, забывающими ради общего дела свое собственное я. (Посчитайте ради интереса: сколько раз солдат рассказывает про себя одного (я), а сколько – про всех (мы)?) Интересным образом перекликается с «Бородином» стихотворение Марины Цветаевой «Генералам двенадцатого года». И не только своей темой, но и использованием местоимений. Стихотворение начинается с уже известного нам вы, только этим вы называются в противоположность Лермонтову как раз участники событий, герои войны 1812 года (это и понятно, ведь Цветаева писала свое стихотворение уже в нашем веке):
Цветаева восхищается этими вы:
Восхищение поэта передается читателю, и теперь уже хочется быть похожим на героев стихотворения – на этих вы.
Что такое речевые действия? Что делаете вы, говоря: «Я прыгаю на одной ножке»? Несомненно, говорите, а не прыгаете, то есть описываете действие, а не производите его. А если вы скажете: «Я поздравляю вас с окончанием учебного года»? Странно, вы как будто тоже говорите, но в то же время и делаете – поздравляете. Если дальше вы захотите пожелать окончившим учебу прекрасного отдыха, то стоит только сказать желаю – и дело будет сделано. А вот предложение Дарю вам на память этот небольшой, скромный подарок! действием, увы, не будет – сказать-то сказали, а подарка в руках у ваших слушателей не оказалось. Значит, есть глаголы, которые не только описывают какое-то действие, но и сами его совершают – фактом своего произнесения. С их помощью можно построить такое высказывание, которое будет равносильно поступку, действию. По-латыни действую – performo (перформо), поэтому высказывания-действия называются в науке перформативами. Именно перформативом пользуется разъяренная старуха Шапокляк, когда Крокодил Гена и Чебурашка отказываются принимать участие в ее кознях: «Ах, так?! Тогда я объявляю вам войну!!!» После этого высказывания война уже объявлена. Вот примеры, в которых содержатся наиболее распространенные перформативные глаголы (во всех случаях принцип один и тот же: сказано – сделано):
Вы заметили, что во всех приведенных примерах глагол стоит в первом лице? Это необходимо, иначе фраза перестанет выполнять действие, а будет его описывать. Например, если сказать: «Он торжественно клянется чистить зубы!» – то самой фразой вы ничего не выполнили, а только рассказали, что выполняет кто-то другой.
Ответы Живой или одушевленный?
Местоимение – еще один способ скрыть имя
Что такое речевые действия?
|