В.А.  Матвеенко

Слова с близкого расстояния

Уголок древнего слова

Грамотность, грамотность. Диктанты, сочинения и изложения. Репетиторы, тьюторы и компьютеры – все на службу грамотности. И итог: на исходе века расцветшей цивилизации мы не умеем ни писать, ни говорить на родном языке.

Все мы хорошо знаем, что школьник (и вообще человек) тем более грамотен, чем шире его культурный и духовный кругозор. Знакомство с произведениями разных культур разных эпох – это первое, до скуки всем известное условие культурного кругозора. Однако есть сфера, менее известная, – сами слова с близкого расстояния. Приблизиться к ним помогает знание иностранного языка (если его преподает настоящий ссловесник, а не тот, кто знает, как по-английски стол и стул) – здесь работает контраст, помогающий задуматься и над словом своего языка. Контраст – вот двигатель знания. Хорошо чувствуется контраст при сравнении современного языка с его собственным прошлым. Судьба славянских слов на протяжении десяти веков нашей письменной истории выглядит как настоящая драма, и, столкнувшись с этой драмой вплотную, видя слово как бы под микроскопом, находишь в этом знакомстве одну из завиднейших духовных радостей. Двадцатилетний опыт преподавания словесности убедил меня в том, что расширение кругозора в области лексики должно быть элементом ежедневной практики в русском языке. «Ни дня без слова» – возьмем себе за правило, перефразируя известный писательский девиз. Не обязательно трудное в написании слово. Орфографически легкое слово поможет трудному.

«Слова, слова, слова (words, words, words)», – троекратно повторяет шекспировский Гамлет («Гамлет». Действие 2, сцена 2), что значит «пустые слова», «чепуха, не стоящая внимания». Великий драматург эпохи Возрождения обозначил здесь главный нерв нового времени: слово как таковое потеряло ту роль, какую оно играло в древности и средневековье. В древности оно отождествлялось с самой вещью и самим действием. Нельзя было бросаться словами, они могли вызвать нежелательные действия. Смысловое наполнение произносимой и слышимой оболочки было гораздо более богатым, чем мы успеваем заметить за современным словом, когда оно нам встречается в разговоре или книге.

Вот начнем со слова word, слово, logos. Последнее по-гречески, но пугаться не стоит: это предок наших логос, логика, логарифм и логопед, пролог и эпилог и т.д. Это слово охватывало очень широкий круг понятий, вплоть до вершинного смысла, которым его наполнило христианство. Одной из основ христианства является начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Слово, Логос – это эпитет Бога-Сына, второй ипостаси Святой Троицы. Да и нечего больше прибавить, имея перед глазами евангельский текст.

Разыскания и выводы, подобные изложенным выше, находятся в рамках того, что по-русски называется словесность. Так пишется это слово. Суффикс -н-, основа словес-. Почему не слов + ес? Потому, что основа в лексеме слов-о в доисторические времена была длиннее как раз на этот довесок (в современной школьной грамматике он напрасно называется суффиксом) и очень рано потеряла его в именительном падеже, сохраняя в косвенных. Итак, в современном языке словес- с довеском, слово нормально; в древнем языке, наоборот, слово с утратой, словесъ нормально. В языке славянских святителей и первоучителей Кирилла (Константина) и Мефодия и позже оно склонялось так (порядок падежей такой же, как и сейчас): слово, словесе, словеси, слово, словесьмь (ь – звук, а не мягкий знак), словесе (двойственное и множественное число не приводим). Память об этой основе сохраняется в современных словах словесный, словесность, а также в словеса – эдакая бравада старинным. Основу на ес имели также слова небо, тело, чудо, ухо, око (очи – теперь только в очень возвышенном стиле), древо, что находит отражение в современных небеса, небесный, телеса (стилистически сниженное, презрительное), телесный, чудеса, чудесный, древесный, колесный. Небеса и чудеса сохранили древнее склонение во всех падежах множественного числа. Очеса не сохранилось. Впрочем, основа очес- есть и в современном русском, она спряталась в производном слове, получившем в наше время вторую жизнь, очечник – футляр для очков. Однако если вам захочется почитать что-нибудь старинное на церковно-славянском языке или хотя бы Державина, вы найдете там это слово, теперь уже знакомое вам по составу:

Не внемлют! видят – и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.

Для полноты копилки вспомним о кудеснике и ровеснике. Кудесника поддержал-сохранил для нас Пушкин: Скажи мне, кудесник, любимец богов... В современных говорах эта основа сохранилась во множестве словообразований: есть кудес = “проказник”, кудеса = “чудеса”, есть глаголы кудесить, кудить, прокудить с подобным значением. Кудо-кудес – таков фонетически более древний вариант нашего чудо-чудес (не мешает заодно обратить внимание на то, что шипящий и свистящий звук при чередованиях производный, а задненебный первичный). Ровесник – от ровный, ров (в доисторической древности реконструируется *orves). Прилагательное есть в польском, по-польски rowesny значит “одного возраста”. Так что ровесник = ровес+ник.