МАРЬЯ-ИСКУСНИЦА

И.ЧАЙКОВСКАЯ

Солт Лей Сити

– Мам, нам сегодня опять сочинение задали.
– На какую тему?
– Сравнительную.
– Что сие значит?
– Ну, нужно сравнить сотворение мира, как оно было у греков и у евреев.
– Стало быть, оно у них проходило по-разному? Греки не захотели жить в «еврейском» мире?
– Все ты понимаешь, только придуриваешься.

Сын протягивает мне толстую тетрадь с кольцами. В кольца продеваются все новые и новые ксерокопии, выдаваемые миссис Петерсон, преподавательницей английского языка. В прошлый раз сочинение касалось греческих богов. Сыну было выдано популярное изложение нескольких мифов с плохо пропечатанной картинкой. Работа была пустяковая, но все равно пришлось потрудиться – язык-то чужой. Сегодняшнее задание, признаться, меня озадачило. Сравнительный анализ процесса сотворения мира в греческих мифах и Библии – чем не тема для кандидатской, а может, и для докторской? Боже, и это в начальном классе «хай скул»! – Но вы ведь еще маленькие, вы не читали ни мифов, ни Библии! – А нам ксероксы раздали, – сын победно машет перед моим носом двумя тощими бумажонками. На одной – рассказ о первоначальном греческом Хаосе, на другой – выдержки из Книги Бытия. – Напишешь? – сын спрашивает просто так, для проформы. Ведь если я не напишу, кто тогда напишет? Пушкин? Все же он немного волнуется, заглядывает мне в глаза. Понимает, хитрец, что задание что-то уж очень заковыристое. Но за эти два месяца, что мы здесь, он так уверился в моих фантастических способностях... приходится соответствовать. Беру листочки из Алешиных рук и сажусь за стол. Видела бы меня сейчас их миссис Петерсон! Несколько дней назад на родительском собрании я с ней познакомилась. Сухая американка с невыразительным и, мне показалось, замученным лицом. Сколько же работ ей приходится проверять? Только мы с Алешей сдали ей уже целую дюжину.

А у нее два класса, и в каждом по тридцать гавриков. Устного опроса у них нет, вот и гонит письменные. Проверяет она странно – никаких подчеркиваний, крючков, знаков, которые так любят словесники в России. Впечатление, что работа вообще не проверена. Но в углу проставлено количество очков, скажем, 21 из 21. Это наш с Алешей обычный балл. И еще нечитаемой учительской скорописью сбоку приписано: «exellent paper», или «good examples», или еще что-нибудь в этом роде – похвальное. Значит, все же читает? Русская девочка, которая здесь уже два года, говорит, что миссис Петерсон «считает точки». Может, правда? Не так уж ей важно, что написано, главное – сколько. Соблюл все инструкции – написал четыре параграфа, употребил два словарных слова, есть вступление и заключение – значит, «exellent paper» и пункты по полной программе. Туповатая, конечно. Таких ученики дурят как хотят. С другой стороны, Алешу выделяет. На собрании, когда я ей представилась, она прямо просияла. Сказала, что Алеша «трудяга», что он «настоящий писатель». Потом, как-то косо на меня взглянув, спросила, есть ли кто-нибудь, кто ему помогает. Я насторожилась. Отрицательно качнула головой, перешла на язык жестов, чтобы абсолютно ее уверить, что не только никто не помогает, но даже и никто не говорит на этом ее американском языке. Я знаю таких, они добрые дуры, пока не затронут их принципов. Тут уж они настоящие фурии. Так что в Алешиных интересах, если я прикинусь глухонемой. На прощание миссис Петерсон сказала, что хочет поставить Алеше высший балл. Я безмолвно с нею попрощалась – пусть думает, что я даже двух слов связать не в состоянии. Дома, когда я рассказывала эту сцену, мы с Алешей вволю нахохотались. До чего же наивны американцы! Как легко их дурачить! Неужели она в самом деле думает, что все эти эссе, анализы и рецензии писал сам Алеша? Смятьсято я смеюсь, а на душе кошки скребут. Ведь в общем сама я точно такая дура, как эта американка. Точно так же давала маху. Помню, в московской школе, где я учительствовала, появился парнишка из Югославии. По-русски не говорил ни слова, но какие отличные сочинения писал. Я была в шоке – прекрасный литературный язык и ни единой орфографической ошибки. Пока я мучительно разгадывала сей ребус, подоспели экзамены. На сочинение парнишка из Белграда явился с папой. Папа отозвал меня в сторонку и скромно попросил разрешить написать работу за сына. Он, папа, учился в Московском университете и, в отличие от сына, знает, как надо писать русские сочинения. Вот так-то. Так что могу протянуть руку своей американской коллеге. – Мам, ты что, заснула? Почему не пишешь? – Сын стоит рядом и смотрит на меня сверху вниз. Как он вытянулся за эти два месяца! А глаза сонные-сонные, он здесь совсем не высыпается. – Я-то не заснула, а вот тебе не мешало бы. Ложись, пока я пишу, поспи. Утро вечера мудренее. – Чего-чего? Какое утро?
– Это я так, сказку вспомнила, ложись. – Алеша прилег на диван, а я приступила к делу. Быстро пробежала глазами листочки. Затем открыла толстую папку с кольцами и прочла рекомендации. Пожалуй, работа не так страшна, как я себе представляла. Главное, по словам Алеши, заполнить лист. Но на лист я, кажется, наскребу. Через час сочинение было готово. Предстояло еще перепечатать его на компьютере, но тут дело было за сыном. Алеша спал на диване. Сон его не был спокоен, он ворочался и что-то шептал, мне казалось, по-английски. Что еще там впереди? Какие еще задания? Смогу ли я и дальше помогать ему? И вообще сколько времени должно пройти, чтобы из хаоса нашей жизни вы-кроилось что-то человеческое? Накрывая сына одеялом, я вдруг поразилась, какое тонкое, нежное у него личико. Сколько же биллионов лет, женских и детских слез протекло с тех пор, как дух Божий носился над водами, Боже мой!

Ноябрь 2000,Солт Лейк Сити