ИНТЕРЕСНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ
ЛЕРМОНТОВ И ЧЕХОВ
Тема одиночества
Н.С.АВИЛОВА
Все
мы знаем стихотворение Лермонтова «Утес»:
Ночевала тучка золотая,
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя.
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко
И тихонько плачет он в пустыне.
(1841)
Это
стихотворение об одиночестве. И о том, что бывают
моменты, когда возникает надежда на избавление
от него. Но эта надежда обманчива, от нее остается
всего лишь след. «Но остался влажный след в
морщине старого утеса».
Чехов всю жизнь ощущал свое одиночество. Недаром
он носил перстень, на котором было выгравировано:
«Одинокому везде пустыня». Перстень
принадлежал отцу Чехова, Павлу Егоровичу, но ведь
носил-то его Антон Павлович... И когда он писал
рассказ «На пути» (1886), рассказ о неустроенной
мужской жизни (здесь я не буду касаться
социального аспекта, о котором много писали
современные Чехову критики, относя героя
рассказа к «лишним людям»), Чехов эпиграфом к
рассказу взял строки из стихотворения
Лермонтова:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана...
Содержание рассказа просто: в трактире для
проезжающих, так называемой проезжающей
горнице, встречаются мужчина и женщина,
застигнутые на пути метелью. И что-то между ними
зарождается, не чувство, а призрак чувства.
Встреча происходит в рождественскую ночь, что
особенно подчеркивает неустроенность и
одиночество двух случайно сошедшихся путников.
Подчеркивают это и погода, буря и метель,
бушующие вокруг трактира: «На дворе шумела
непогода. Что-то бешеное, злобное, но глубоко
несчастное с яростью зверя металось вокруг
трактира и старалось ворваться вовнутрь».
Происходит разговор, когда герой рассказа
Лихарев говорит о своей жизни и попутно
поднимает самые разные вопросы.
О вере: «Вера есть способность духа. Она все
равно что талант. С нею надо родиться. Эта
способность присуща русским людям в высокой
степени. <...> Природа вложила в русского
человека необыкновенную способность веровать,
испытующий ум и дар мыслительства, но все это
разбивается в прах о беспечность, лень и
мечтательное легкомыслие».
Затем Лихарев говорит о науках, смысл которых –
стремление к истине. И особенно о женщинах, чье
предназначение и высокий смысл, по его мнению,
есть «благородное, возвышенное рабство,
великодушная выносливость, верность до могилы,
поэзия сердца. Смысл женской жизни именно в этом
безропотном мученичестве, в слезах, которые
размягчают камень, в безграничной всепрощающей
любви, которая вносит в жизнь свет и теплоту». И
уже прямо обращаясь к собеседнице, он спрашивает
ее: «А погодите, полюбите человека, так вы за ним
на Северный полюс пойдете. Ведь пойдете?». И она
отвечает: «Да, если... полюблю».
Эта случайная встреча в метельную
рождественскую ночь, слова Лихарева, его
искренность, увлеченность действуют на его
собеседницу так, что «Иловайская медленно
поднялась, сделала шаг к Лихареву и впилась
глазами в его лицо. <...> В огне его глаз, в речи,
в движениях всего большого тела чувствовалось
столько красоты, что она, сама того не замечая,
стояла перед ним как вкопанная и восторженно
глядела ему в лицо».
Но наступает утро, и Иловайская готовится к
отъезду. «Иловайская оглядела в последний раз
“проезжающую”, постояла молча и медленно вышла.
Лихарев пошел проводить ее. <...> Когда сани
тронулись и стали объезжать большой сугроб, она
оглянулась на Лихарева с таким выражением, как
будто что-то хотела сказать ему. Тот подбежал к
ней, но она не сказала ему ни слова, а только
взглянула на него сквозь длинные ресницы, на
которых висли снежинки». И «ему вдруг стало
казаться, что еще бы два-три хороших сильных
штриха, и эта девушка <...> пошла бы за ним, не
спрашивая, не рассуждая. Долго стоял он как
вкопанный и глядел на след, оставленный
полозьями1. Снежинки жадно садились на его
волосы, бороду, плечи. Скоро след полозьев исчез,
и сам он, покрытый снегом, стал походить на белый
утес, но глаза его все еще искали чего-то в
облаках снега».
«Стал походить на белый утес»...
Сергей Васильевич Рахманинов преподнес Чехову в
подарок экземпляр своей фантазии для оркестра
«Утес», созданной им летом 1893 г., с надписью:
«Дорогому и глубокоуважаемому Антону Павловичу
Чехову, автору рассказа «На пути», содержание
которого с тем же эпиграфом служило программой
этому музыкальному сочинению».
Тема одиночества и Рахманинову не была чужда.
|