Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Русский язык»Содержание №16/2001

ИСТОРИЯ ЯЗЫКА

Я не раз задумывался над истоками многих русских слов.
Может, ошибаюсь, но напишу.
Слово смородина вначале звучало самородина (сама родится),
пшеница – пашеница (от слова пашня) и т.д.

(Из письма читателя)

Так уж повелось в нашей редакционной жизни, что мы отбираем из присылаемых материалов самые интересные, разумные, яркие. А все неудачные (и тем более те, в которых есть ошибки) отбраковываем, так что вы, может быть, и не догадываетесь об их существовании. Просто нам кажется, что разбор учительских ошибок – дело деликатное, не подлежащее широкому обсуждению. Но есть одна тема, которая страдает от непрофессионализма больше, чем другие, – это этимология.
В этимологии таится великий соблазн как для учителя, еще в студенческие годы обученного ради премудростей орфографии пренебрегать несовместимостью синхронии и диахронии, так и для ученика, сохраняющего в себе что-то от малыша, подозревающего, что вазелин делают в Азии. Да и каждый родитель – и певец, и бизнесмен, и вахтер, и шахтер, и дворник – сам себе этимолог из народа. Иногда этимологическими изысканиями занимаются и учителя-русисты (см. отрывок из письма, которое мы как-то получили). О писателях и прочих радетелях за народ и говорить не приходится: кто упражняется в этимологии, доказывая, что Россия – родина слонов, кто с тайным умыслом ищет тюркские корни даже там, где их и в помине нет... И только очень-очень редко кто-нибудь из профессионалов снизойдет до того, чтобы ответить на нелепые этимологические изыскания: профессионалам подобные штудии кажутся смешными. Однако – что ужаснее всего – непосвященные иногда подпадают под обаяние убедительной горячности псевдоученых.
К нашему счастью, иногда профессионалы все-таки реагируют на странные изыскания непосвященных. Так, в конце прошлого года журнал «Вопросы языкознания» (№ 6/2000) опубликовал статью А.А. Зализняка «Лингвистика по А.Т. Фоменко».
Фамилия Фоменко многое говорит историкам, но школьные учителя-русисты вряд ли слышали об этом последователе русского революционера Н.А. Морозова, «реформаторе» исторической науки, который утверждает, что вся наша древняя история – сплошная фальсификация. Книги А.Т. Фоменко (по профессии он математик и в своей области – авторитет, академик) в сверкающих обложках лежат на прилавках магазинов, о его «революционной» теории говорят по телевидению. Ученые презрительно кривятся, а рядовые читатели, привлеченные скандальной славой ниспровергателя основ, порой восторгаются...
Казалось бы, что нам за дело до этого? Увы, реформатор добрался и до лингвистики. Причем в своих изысканиях он переплюнул всех любителей народных этимологий. «Методы исследования», применяемые Фоменко, в той или иной степени используют все непрофессионалы, и потому мы сочли важным опубликовать отрывок из замечательной статьи А.А. Зализняка, в которой он подробно разбирает все содержательные и логические огрехи математика, решившегося поучить гуманитариев уму-разуму.
Статья адресована не лингвистам-профессионалам, узким специалистам, а широкому кругу читателей и потому написана доступным и понятным языком. Она очень большая, интересная и остроумная, и мы смело можем порекомендовать всем желающим прочитать ее целиком. А пока предлагаем вашему вниманию отрывок из статьи «Лингвистика по А.Т. Фоменко».
В начале статьи А.А. Зализняк пишет: «Ниже я рассматриваю в основном книгу Г.В. Носовского и А.Т. Фоменко “Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима” (далее эта книга обозначается НХ, ее отдельные тома – НХ1 и НХ2); но мои критические суждения в большинстве случаев применимы и к другим работам А.Т. Фоменко». Мы сохраняем эти сокращения.

Из «Этимологического словаря русского языка» М.Фасмера

пшеница, укр. пшениця, ст.-слав. пьшеница <...>. Производное от пшено <...>. Стар. прич. прош. страд. *pьљsenъ «растолченный» от *pьxati «толочь» <...>. Ср. пихать, пест.

смород, род. п. «вонь, смрад» <...>. Сюда же смородина, диал. самородина (сближено с сам), укр. смородина, ср.-ниж.-нем. stinkstruk «черная смородина», нов.-в.-н. stinkbaum – то же <...>: stinken «вонять», так как листья черной смородины издают острый запах <...>. Ср. др.-прусск. smorde «черемуха» <...>.

пахать, пашу <...>. Гадательно сравнение с лат. pala «лопата, заступ» <...>. Сравнивают также с осет. fadyn «раскалывать», арм. hatanem «отрезаю, разрезаю на куски», hatu «пронзительный, острый» <...>. Другие предполагают связь с пасу. Если принять во внимание характер великорусск. вспашки сохой, которая своим отвалом отодвигает разрыхленную землю в сторону, то напрашивается отождествление *paxati «пахать» и *paxati «мести, махать» <...>.

А.А.ЗАЛИЗНЯК

ИЗ СТАТЬИ "ЛИНГВИСТИКА ПО А.Т.ФОМЕНКО"

«Новое учение» А.Т. Фоменко (далее – А.Т.Ф.) о всемирной истории (изложенное в его единоличных трудах или в соавторстве с Г.В. Носовским) ошеломляет. Одних – невероятной смелостью мысли, не побоявшейся отвергнуть практически все, что полагало о своей древней истории человечество до сих пор, и открыть миру доселе неведомую – совершенно иную – историю Египта, Греции, Рима, Англии, Европы в целом, России и, по сути дела, всех вообще стран, других – невообразимым нагромождением нелепостей. <...>

Любительская лингвистика как орудие перекройки истории

В ранних работах А.Т.Ф. лингвистические и филологические вопросы занимали скромное место. В дальнейшем их роль возросла. В книге НХ их роль уже настолько велика, что эту книгу вполне можно рассматривать как сочинение не только по истории, но и по лингвистике и филологии. Та или иная апелляция к языку возникает у авторов почти по каждому обсуждаемому вопросу.

Следует различать два вида соприкосновения с филологической и лингвистической проблематикой в работах А.Т.Ф.: открытое (когда непосредственно обсуждаются какие-то слова или тексты) и скрытое. Второе имеет место во многих случаях, когда читателю кажется, что речь идет просто о тех или иных вычислениях. Например, когда А.Т.Ф. вслед за Н.А. Морозовым изучает даты затмений и показывает нам, что данные астрономии в ряде случаев не сходятся с сообщениями древних историков и летописцев, читатель часто не осознает, что сравниваемые колонки данных (астрономических и летописных) имеют совершенно разную природу. Астрономические данные объективны (или, если угодно, стоят близко к самому верху признаваемой ныне человечеством шкалы объективности), тогда как вторая колонка – это результат филологического анализа определенных древних текстов, и ее надежность полностью зависит от того, насколько успешно проведен этот анализ.

Установление точного смысла некоторого древнего сообщения – операция далеко не простая. Прежде всего филолог должен непременно иметь перед собой текст этого сообщения в подлиннике: любой перевод – не только литературный, но даже буквальный – в силу разницы в структуре языков неизбежно вносит в смысл текста некоторые малозаметные модификации, какая-нибудь из которых может впоследствии оказаться причиной ложного истолкования.

Яркий пример ошибки такого рода у А.Т.Ф. разбирают Е.С. Голубцова и В.М. Смирин (Голубцова, Смирин, 1982) и вслед за ними А.Л. Пономарев (Пономарев, 1996). Рассказывая о затмении 431 г. до н.э., Фукидид сообщает о том, что солнце стало месяцевидным, а также о том, что появились кое-какие звезды. А.Т.Ф., исходя из литературного русского перевода Фукидида, понимает это так, что сперва солнце стало месяцевидным, а позднее (когда затмение достигло полной фазы) появились звезды. Тем самым А.Т.Ф. видит здесь сообщение о полном солнечном затмении. Однако, как показали названные авторы, такое толкование возможно только для использованного А.Т.Ф. перевода. Подлинный текст Фукидида такой возможности не дает: он может быть понят только так, что указанные события одновременны: солнце стало месяцевидным (т.е. затмилось не полностью) и при этом появились кое-какие звезды.

А.Т.Ф. исходит из презумпции, что ни при каком частном солнечном затмении никакие звезды видны быть не могут. А.Л. Пономарев указывает, что такие яркие звезды, как Вега, Денеб и Альтаир, могут быть и видны (замечу, что при затмении на небе почти всегда должна быть и Венера, которая еще много ярче, а в части случаев также и Юпитер). Таким образом, даже если рассказ Фукидида о появлении кое-каких звезд совершенно точен, вывод А.Т.Ф. о том, что затмение было полным, оказывается необоснованным.

Но и в том случае, если бы презумпция А.Т.Ф. была верна, его вывод все равно не был бы единственно возможным. Чтобы понять это, здесь следует вновь обратиться к филологической стороне проблемы. Анализ древнего сообщения не ограничивается собственно лингвистическими вопросами; должны быть рассмотрены и вопросы литературоведческого характера. Какова литературная манера данного автора? Не имеет ли он обыкновения смещать или переставлять свои рассказы об отдельных событиях для большей эффектности композиции? Склонен ли он описывать повторяющиеся события с помощью однотипных формул? И так далее. Фукидид – писатель, а не протоколист. Его сочинения обладают многими художественными достоинствами, невозможными при чисто протокольной фиксации фактов. Описывая затмение, тем более уже несколько отдаленное во времени, писатель, конечно, может для усиления художественного эффекта добавить от себя какие-то детали (типа появления звезд), известные по другим затмениям. В летописях детали подобного рода могли появляться также при позднейшем редактировании.

Из расхождений между списком затмений по данным астрономии и по данным древних источников естественно сделать вывод, что некоторые древние сообщения о затмениях либо неточны (или дошли до нас с искажениями), либо неправильно нами истолкованы. А.Т.Ф. делает совершенно другой вывод: просто мы в корне заблуждаемся относительно того, в какую эпоху произошло описанное в источнике затмение. Так, согласно А.Т.Ф. описанное Фукидидом затмение произошло не в 431 г. до н.э., а в 1039 г. нашей эры (поскольку, по астрономическим данным, затмение 431 г. до н.э. в Афинах было не полным, а частным); соответственно, надо «передвинуть» весь древний мир на много веков ближе к нам. Более того, он представляет читателю этот вывод почти как математическую очевидность. Между тем в действительности вывод А.Т.Ф. целиком покоится в следующих скрытых от читателя презумпциях: 1) Фукидид описал затмение протокольно точно; 2) автор вывода (т.е. А.Т.Ф.) правильно решил стоявшую перед ним филологическую задачу, а именно – истолковал текст сообщения Фукидида безошибочно. Как мы видели, первое не обязательно верно, а второе определенно неверно.

Этот пример может служить также хорошей иллюстрацией того более общего положения, что вопреки расхожему представлению, активно эксплуатируемому авторами НХ, использование математических методов в некоторой науке само по себе еще вовсе не гарантирует какого-либо реального прогресса в этой науке. Как мы уже говорили, математик может применить свои методы, скажем к истории, не раньше, чем он решит для себя целый ряд частных вопросов содержательного характера, возникающих у него уже на этапе отбора материала для последующей математической обработки. Если этот предварительный этап своей работы (не математический!) он провел неквалифицированно (не говорим уже о том катастрофическом случае, если предвзято), то полученный им в дальнейшем математический результат, пусть даже совершенно безупречный, останется не более чем математическим упражнением, из которого ввиду недоброкачественности исходных данных для реальной науки истории не следует ровно ничего.

В ответ на критику его лингвистических и филологических построений А.Т.Ф. заверяет читателей, что эти построения не имеют принципиального значения для его теории, никогда не используются для доказательства чего-либо важного и предназначены лишь для выяснения отдельных деталей в рамках теории, принципиальные положения которой якобы уже независимым образом доказаны математически. Судите сами, насколько эти заверения соответствуют действительности, если, например, даже одна лишь та филологическая ошибка А.Т.Ф. (в интерпретации текста Фукидида), которая описана выше, означает развал «астрономического доказательства» новой хронологии, поскольку новая датировка указанного затмения – это один из главных столпов такого доказательства. Поверить, что ценность математических результатов, достигнутых А.Т.Ф. при анализе сообщений древних письменных памятников, не зависит от правильности интерпретации текста этих памятников, могут только те, кто полагает, что математика – это такая волшебная наука, которая умеет получать верные выводы из неверных исходных данных.

Далее я уже буду рассматривать открытые обращения А.Т.Ф. к вопросам лингвистики и филологии. К сожалению, здесь я вынужден сразу же прямо и безоговорочно заявить: лингвистические и филологические построения А.Т.Ф. находятся на уровне самого примитивного и невежественного дилетантизма. Лингвистические ошибки, которые допускает А.Т.Ф., столь грубы, что в математике им соответствовали бы, например, ошибки в таблице умножения.
Популярный характер книги НХ не может здесь служить никаким оправданием: в популярном изложении позволительны определенные упрощения, но никак не грубые ошибки.
Язык – обманчивая материя. «Человеку с улицы», владеющему с детства некоторым языком, в большинстве случаев не приходит в голову, что он еще не все знает об этом языке. Он решительно не понимает, зачем существует еще такая наука – лингвистика. Как это ни поразительно, А.Т.Ф. находится в этом отношении именно на уровне рядового «человека с улицы».
Рассматривать весь легион лингвистических абсурдов А.Т.Ф., разумеется, бессмысленно. Ограничимся лишь немногими.
Вот рассуждение, которым авторы НХ подкрепляют свой тезис о том, что Лондон прежде стоял на Босфоре: «Мы считаем, что первоначально “рекой Темзой” назывался пролив Босфор... По поводу Темзы добавим следующее. Это название пишется как Thames. События происходят на востоке, где, в частности, арабы читают текст не слева направо, как в Европе, а справа налево. Слово пролив звучит так: sound. При обратном прочтении получается DNS (без огласовок), что, может быть, воспринималось иногда как TMS – Темза» [НХ2: 108].
Человек, знакомый хотя бы с начатками науки о языке, конечно, просто не поверит, что эта галиматья может быть написана всерьез. «Это пародия? Для капустника?» – спросит он1.

Для недостаточно знакомых следует дать пояснения. Кстати, уже на одном этом примере мы познакомимся сразу с несколькими фундаментальными лингвистическими принципами, которыми пользуются авторы НХ, как то: «существенны только согласные»; «на востоке слова читают задом наперед»; «письменная форма слова исходна, устная – вторична» и др.
Что касается принципа «существенны только согласные», то сами авторы дают по этому поводу следующее разъяснение: «В древних текстах названия и имена сплошь и рядом употреблялись “без огласовок”, т.е. без гласных – лишь в виде “костяка” из согласных. В то время, в прошлом, гласные при чтении текста добавлялись по памяти. Естественно, с течением времени гласные путались, забывались, заменялись на другие и т.п. Согласные, записанные на бумаге, были устойчивее» [НХ1: 19].

Из этого пассажа ясно, что авторы кое-что знают о письменностях семитских народов – таких, как финикийская, древнееврейская, арабская. В этих письменностях действительно в наиболее употребительном варианте письма записываются именно согласные (что находится в определенной связи с особенностями структуры семитских языков, ср. ниже сноску 4), хотя все же наряду с некоторой частью гласных. Уточним, что это касается всех вообще слов, а не только названий и имен, и происходит отнюдь не только в древних текстах, но и теперь. Однако главное то, что к другим письменностям, например, греческой, латинской, русской, английской и т.д., этот принцип не имеет никакого отношения (условные сокращения, типа кг = килограмм, разумеется, не в счет). Без этой существеннейшей оговорки формулировка «в древних текстах» вводит в жестокое заблуждение. Между тем авторы совершенно свободно применяют этот принцип к любым языкам, например, как мы видели, к английскому. Мы находим у них даже следующее прямое заявление: «Например, древнеславянский текст – это тоже цепочка согласных, иногда даже без “огласовочных знаков”...» [НХ2: 84]. Это заявление, мягко говоря, не имеет ничего общего с действительностью2: во всех древних славянских памятниках гласные регулярно пишутся (условные сокращения не в счет), а «огласовочные знаки» славянскому письму вообще неизвестны. Заметим, что одного такого заявления в книге лингвиста было бы достаточно, чтобы и книга, и автор сразу же попали в категорию не заслуживающих доверия. Но авторы НХ, к счастью, не лингвисты.

Сведение слова к «костяку из согласных» – один из постоянных лингвистических приемов А.Т.Ф. Вот, например, о Литве: «Скорее всего, термин Литва происходит от “латиняне” = ЛТН (Литуаниа)» [НХ1: 269]. А вот о турках: «...слово турки очень близко к слову троянцы и франки (один и тот же корень ТРК, ТРН)» [НХ2: 207]. Ни литовцы, ни латиняне, ни турки, ни троянцы, ни франки к семитским языкам не имеют отношения. То, что А.Т.Ф. позволяет себе называть «корнем», никоим образом не соответствует действительным корням упомянутых слов в соответствующих языках. На игнорировании гласных основано также проводимое в НХ десятки раз сопоставление, на котором держится одно из центральных положений «нового учения»: монголы – греч. ‘великие’ (по А.Т.Ф. – мегалион; в действительности megaloi). В средневековом греческом языке ‘монголы’ – mougoulioi (ou = [y])3. Но в греческом языке невозможно родство двух слов, различающихся тем, что одно содержит гласные e – a а другое ou – ou. Одного этого достаточно, чтобы данное сопоставление стало невозможным (отвлекаемся от того, что оно невозможно также и по ряду других лингвистических причин).

Рассуждение о том, как читают «на востоке», особенно сильно заставляет подозревать, что авторы над нами просто смеются. По А.Т.Ф., если имеется последовательность букв SND, то араб читает ее как DNS.
Если так, то, наверное, Москва у арабов – Авксом, Новгород – Дорогвон. Видимо, арабы пишут в одном направлении, а читают в противоположном. Нет, пожалуй, не так: они, наверное, все-таки и пишут, и читают справа налево. Но дело в том, что некоторые арабы знают русские или английские буквы. А то, что их надо читать слева направо, им в голову не приходит. Видят надпись Новгород, ну и читают, как привыкли: Дорогвон. И пошло гулять новое слово. Дойдет и до России, и там тоже, глядишь, многие начнут называть Новгород Дорогвоном.
Читатель ошибется, однако, если сочтет весь этот эпизод за случайный ляпсус. Свое открытие, что на востоке выворачивают слова наизнанку, А.Т.Ф. использует многократно (причем применяет его к любым словам любых языков, а отнюдь не только восточных). Вот, например, о Самаре: «Само название “Самара”, в обратном (арабском) прочтении – “А-Рамас” означает “Рим”, “столица”» [НХ1: 361]. Кстати, вы ведь уже понимаете, что А-Рамас и Рим – это одно и то же, потому что «костяк согласных» здесь РМ (конечно, пришлось еще отбросить с в А-Рамас; но поскольку тождество Самары и Рима все равно уже очевидно, то неужели нельзя пренебречь одной буквой?).

Далее. Приведенные нами выдержки из НХ демонстрируют также полное непонимание того, как соотносятся письмо и звуковая речь. Это непонимание характерно едва ли не для всех лингвистов-любителей и составляет их заметнейшую отличительную черту. Прописная истина языкознания состоит в том, что язык существует независимо от того, есть для него письменность или нет. И поныне в мире множество бесписьменных языков, а уж о древней эпохе нечего и говорить. Язык передается от поколения к поколению через устное общение. Принцип А.Т.Ф. («элементы звукового состава слова, не фиксируемые на письме, путаются, забываются») применим только к мертвому письменному языку, т.е. такому, на котором сохраняются (и, возможно, даже создаются) письменные тексты, но нет общенародного устного общения. Не случайно А.Т.Ф. ссылается в этой связи именно на мертвый (до его «воскрешения» в XIX в.) язык – иврит [НХ2: 83–85]. К живым языкам этот принцип не имеет никакого отношения. Если бы он был верен для живого языка, то бесписьменный язык вообще не имел бы никаких шансов сохранить сходство со своим древним состоянием. В действительности же, например, лужицкие языки, не менее пяти веков прожившие в бесписьменном состоянии в немецком окружении, сохранили тесное сходство с другими славянскими языками; цыганский язык до сих пор в существенных чертах сходен с индоевропейскими языками Индии, из которой некогда вышли его носители; и вообще родственные бесписьменные языки сохраняют сходство между собой ничуть не хуже, чем письменные.

У А.Т.Ф., в противоположность всему накопленному лингвистикой опыту наблюдения над функционированием и изменением языков, приоритет всегда принадлежит письменной форме слова, а не устной. Например, по его представлениям, люди всегда знакомятся с новым словом в его письменном виде; кто-то неправильно его прочел – и пожалуйста: слово изменилось. Над тем, как функционирует бесписьменный язык, ему, по-видимому, вообще не доводилось задумываться. Принцип приоритета письменного (и в особенности печатного) слова, между прочим, позволяет А.Т.Ф. выдвинуть следующий замечательный тезис, революционизирующий всю историческую географию: «Еще раз повторяем одну из главных наших мыслей: в средние века (до начала книгопечатания) географические названия и имена народов перемещались по карте, следуя при этом за перемещающимися документами (народы же, в основном, оставались на тех же местах, где они и жили и где живут сегодня). С места на место перемещались лишь воинские отряды, владетельные князья, их двор и т.д. Они не могли существенно изменить этнический состав тех мест, куда они приходили... Но (и это важно!) они везли с собой архивы, книги, документы, а именно они давали потом названия народу, месту, городу, реке и т.п. Древние названия забывались. Те, которые мы помним сейчас, возникли в XV–XVII веках из документов (в той их локализации, в какой их застала книгопечатная эпоха). С распространением печатных карт названия более или менее застыли» [НХ1: 183–184]; ср. также [НХ2: 28, 195–197].

Надеюсь, читатель теперь уже понимает, что Темза переехала к Мраморному морю не по безумию, а по новой науке. В самом деле, представьте себе, например: живет неграмотный рыбак у реки, называет ее, допустим, Дон. Ну откуда же его сын будет знать, как ее называть, если он никогда не видел ее названия в записанном виде (да он еще вдобавок тоже неграмотный)? Но вот в их краях появился новый, пришлый правитель. Местных жителей он, правда, не согнал, своими людьми не заменил, но прислал чиновника с документами и с картой, который им разъяснил: это река Москва. Трудность, конечно, в том, что рыбак неграмотный, а со слуха как запомнишь? Наверно, приходилось много лет подряд посылать чиновника снова и снова.

«Ну хватит уже придумывать нелепости», – скажете вы. Тогда послушайте самих авторов, которые рассказывают нам историю названия Монголия. Это название «покинуло свое первоначальное место в Русско-Ордынской империи и двинулось, – лишь на бумаге, – то есть на романовских картах, – на далекий восток. При этом существенно уменьшаясь в размерах. Наконец, оно остановилось над территорией современной Монголии. Исконные жители этой области и были (на бумаге!) назначены, тем самым, “быть монголами”» [НХ1: 401–402]. Эх, кабы китайцам в свое время познакомиться с учением А.Т.Ф.! Не надо было бы строить Великую Китайскую стену – сотни миллионов человеко-лет труда бы сэкономили: ведь никаких страшных монголов вблизи от них, оказывается, не было!

Огромную роль в построениях А.Т.Ф. играют сближения слов (т.е. сопоставления с целью показать их родство или какую-то иную историческую связь). Этот род лингвистической деятельности мы встречаем чуть ли не на каждой странице. Имеется в виду, что каждое такое сближение подтверждает какую-нибудь из идей ревизии истории (многие из этих идей ничем, кроме таких сближений, и не подкреплены). К сожалению, в подавляющем большинстве случаев эти сближения элементарно неверны.
Начнем с того, что, говоря о словах, авторы НХ обычно не уточняют, о словах какого языка (и тем более какой эпохи) идет речь. Дело не в том, что они не сообщают этого читателю. Они и сами об этом не задумываются и, как это ни дико для лингвиста, явно не считают это особо существенным. Язык выглядит в их построениях как некая более или менее однородная субстанция, разлитая по всем странам и эпохам. Такому впечатлению сильно способствует и то, что слова любых языков, кроме английского, обычно записываются в НХ без особых церемоний русскими буквами и внешне выглядят пусть как диковинные, но русские.

Разумеется, в русской транскрипции как таковой никакой беды нет, особенно в книге с популярным уклоном. Но за ширмой упрощенной транскрипции авторы сами не видят того, что в действительной фонетике соответствующего языка дело иной раз обстоит и не так, как в русском. Вот яркий пример. В рассуждении о библейском термине Рош авторы пишут: «Средневековые византийцы были уверены, что в этом месте Иезекииля речь идет о русских, и писали не “князь Рош”, а прямо – “князь Рос”» [НХ1: 149]. Как мы видим, замена ш на с является в глазах авторов сильным аргументом в пользу их идеи. Увы, перед нами элементарная лингвистическая безграмотность. В греческом языке, на котором написаны упоминаемые сочинения, вообще нет звука [ш]! Никакого иного способа передать звук [ш] других языков, скажем, древнееврейского, как в данном случае, кроме как через s (в русской транскрипции – с), у греков нет.

Надо признать, что при английском слове А.Т.Ф. иногда дает помету «английское», но это не мешает тому, что английские слова – разумеется, в современном произношении, отнюдь не в средневековом – у него неким недоступным банальному уму образом, оказываются актуальными для жизни любых стран и эпох, скажем, для средневековой России, Византии, Аравии. Так, например, когда авторы заявляют о связи библейского слова Рош со словом Русь, то они считают относящимся к делу и то, что «слово Россия пишется, например, по-английски как Russia и читается как Раша, т.е. это все тот же Рош» [НХ1: 149]. А вот что говорится про мусульманскую эру – хиджру, или геджру (авторы называют ее «геждра»): «По-арабски название звучит так: hijra, по-английски: hegira или hejira». Далее авторы обсуждают происхождение этого слова и, в частности, пишут: «Кроме того, слово “hegira” может быть слиянием двух: Гог и эра (напомним: эра = era), т.е. могло просто означать “эра Гога”, или “эра Готов”, “эра Монголов”» [НХ1: 208]. Как видите, без английского языка арабам не удалось бы даже как-то назвать свое летосчисление. Поясним, что с точки зрения тех арабов, которые еще не знают учения А.Т.Ф., higra (g = [дж]) ‘переселение пророка Мухаммеда (Магомета) из Мекки в Медину’, – это обычное арабское слово higra ‘переселение, эмиграция’ (от корня HGR ‘расставаться’, ‘переселяться’4) в специализированном значении, и так же, как переселение пророка, обозначается и сама мусульманская эра, началом которой является это переселение.

Нужно ли говорить, что вездесущность английского языка все же бледнеет по сравнению с вездесущностью русского. Русские слова – иногда в открытой, иногда в замаскированной форме – просто пронизывают весь Старый Свет. Например, А.Т.Ф. открыл, что библейское Чермное море (т.е. Красное море: в древнерусском и церковно-славянском чермный значит ‘красный’) – это Черное море [НХ2: 161]. На всех других языках названия этих двух морей звучат совершенно по-разному; но ведь по-русски-то почти одинаково! Согласно А.Т.Ф., скот(т)ы (жители Шотландии) – то же, что скифы; как он нам объясняет, свидетельством в пользу этого является то, что скифы разводили скот [НХ2: 110]. А.Т.Ф. сообщает нам, что в эпоху папы Григория VII «в Риме появляется некий патриций по имени Иоанн Кресцентий – явное видоизменение евангельского имени Иоанн Креститель» [НХ2: 252]. Конечно, по-латыни между Joannes Crescentius и Joannes Baptista ‘Иоанн Креститель’ общего мало, но кто же мешал им в Риме читать евангелие по-русски?
Все-таки есть кое-что и приятное в постоянстве законов истории: вот, например, сейчас нормальному человеку из языков, если говорить честно, ничего, кроме русского и английского, не требуется – и в прежние времена в общем-то так же было.

Значение слова у А.Т.Ф. тоже не привязано так уж жестко к какому-нибудь определенному языку. Если, например, по-гречески basileЪV значит ‘царь’, то какое может быть сомнение, что и по-русски слово Василий значит то же самое: «Само слово “Василий” означает попросту “царь” (= базилевс)» [НХ1: 294]. Это дает А.Т.Ф. возможность разгадать то, что фальсификаторы надеялись скрыть навеки: Василий Блаженный – это Блаженный Царь; это был вовсе не московский юродивый, а так именовался в конце жизни не кто иной, как Иван Грозный (точнее, первый из тех четырех царей, которые, как открыл А.Т.Ф., в сумме составляют Ивана Грозного). А, например, туркмены – это, конечно, просто ‘турецкие мужчины’, ‘турецкие люди’: турк-мен-ы [НХ1: 407].
Короче говоря, не смущайтесь, если вы не поняли, в каком именно языке происходили все те замечательные явления, которые привели к превращению пролива (sound) в Темзу, – в английском или в «восточном». Авторы не придают этому пустяку решительно никакого значения.

Обратимся теперь к технической стороне сближений. Созвучия слов обладают могучей силой эмоционального и эстетического воздействия. Это один из строевых элементов поэзии. Если два слова по звучанию похожи, значит, между ними должна быть какая-то связь – это наивно-поэтическое ощущение бывает у каждого ребенка, а многие сохраняют его и во взрослом возрасте. Древние тексты содержат множество примеров наивно-поэтического осмысления слов, в особенности собственных имен. Ср., например, в Библии: «И нарек Адам имя жене своей: Ева (по-древнееврейски Hawwa), ибо она стала матерью всех живущих (hay) (Бытие, 3, 20); «Не потому ли дано ему имя: Иаков (Yaaqov), что он запнул меня уже два раза?» (слова Исава, которого Иаков дважды перехитрил, – Бытие, 27, 36) и много другого подобного.

Занятия наивной этимологизацией, т.е. поисками происхождения слова, при которых человек даже не задумывается о необходимости каких-то специальных знаний, а просто «вслушивается» в звучание слова, – вещь довольно распространенная. Для большинства тех, кто этим увлекается, это просто игра, но есть и немало лингвистов-любителей, которые принимают это свое занятие всерьез; некоторые из них даже пишут пухлые сочинения на эту тему. Контактов с профессиональными лингвистами эти люди, как правило, не любят.
Как ни прискорбно, авторы книги НХ неотличимы от этой категории любителей. Они с детской наивностью убеждены, что если два слова (неважно, того же языка или разных) сходны по звучанию, то можно без всяких предварительных проверок смело утверждать, что одно из них произошло из другого или что по крайней мере они связаны родством или какой-то иной неслучайной связью. Авторы НХ не знают или не хотят знать, что уже двести лет существует научная дисциплина, разрабатывающая методы отличения родственных слов от случайно созвучных, – сравнительно-историческое языкознание.

Здесь не место пересказывать учебники. Но все же укажем, хотя бы упрощенно, то, что принципиально важно. Фонетический облик слов изменяется не хаотически и не в индивидуальном порядке для каждого слова, а путем регулярных фонетических изменений. Регулярность изменения, скажем, звука [б] в звук [в] состоит в том, что если оно вообще происходит, то оно охватывает все [б] во всех словах данного языка. Каждое конкретное фонетическое изменение ограничено определенным языком и определенным периодом его истории. Родственные языки вследствие того, что они испытали разные наборы регулярных фонетических изменений, оказываются связаны между собой регулярными фонетическими соответствиями, например: англ. th – нем. d (this – dies, then – denn, feather – Feder, bathe – baden и т.д.). Родство двух слов из родственных языков проявляется не в том, что они звучат одинаково, а в том, что различия в их звучании подчинены правилам фонетических соответствий.
От отношения родства двух слов лингвисты отличают отношение заимствования. Заимствование возможно как из родственного языка (скажем, слова ксендз заимствовано из польского), так и из неродственного (скажем, слово харакири заимствовано из японского). Фонетические соотношения между словом языка-источника и словом языка-восприемника подчиняются иным правилам, чем при родстве, но и здесь это не просто совпадение звучаний.

Проверяя возможность сближения слова а (языка A) и слова b (языка B), лингвист прежде всего обязан сделать выбор между гипотезой о родстве a и b и гипотезой о заимствовании. Если принята гипотеза о родстве, то проверяется, соблюдены ли правила фонетических соответствий, связывающих А и В. Если принята гипотеза о заимствовании, то сперва должно быть определено направление заимствования. Допустим, это направление из A в B. Тогда для каждой из фонем5 слова a проверяется, должна ли она при наложении на систему фонем языка B быть заменена именно той фонемой языка B, которую мы видим в слове b (излагать техническую сторону этой проверки здесь неуместно); исследуется также вопрос о том, не подверглось ли слово b в ходе истории языка B специфическим дополнительным преобразованиям, характерным для заимствованных слов. Во всех случаях, когда из истории соответствующих языков для слова a и/или b известны их более ранние формы, объектом проверок служат именно эти ранние формы, а не современные. В случае, если значения слов a и b различны, необходимо, кроме того, произвести дополнительную семантическую проверку с целью установить, могло ли одно значение развиться из другого (или оба – из некоторого третьего). Если гипотеза о связи a с b прошла все эти проверки успешно, необходимо сравнить ее со всеми теми конкурирующими гипотезами, которые тоже успешно выдерживают такие проверки, с тем чтобы установить, имеются ли у данной гипотезы преимущества перед остальными и насколько они весомы.

В книге НХ не обнаруживается никаких следов знакомства с этими основными принципами исторической лингвистики.
«Этимологическим словарем русского языка» М.Фасмера ныне уже научились пользоваться тысячи русских людей самых разных профессий, интересующиеся происхождением русских слов. Но не наши авторы. Предлагая свои дикие этимологии, они, за исключением одного-двух случаев, просто игнорируют М.Фасмера: чем, в самом деле, М.Фасмер со всеми его рутинными параллелями из других языков, ссылками на памятники, словари, специальные исследования и т.п. так уж надежнее их самих?
Иногда под свое нежелание считаться с существующей лингвистикой авторы даже пытаются подвести некую теоретическую базу. Так, в связи с вопросом о заимствованиях они пишут: «Вообще вопрос о том, “кто у кого заимствовал слова”, в современной лингвистике определяется исключительно на базе принятой сегодня традиционной хронологии. Ее изменение сразу меняет и точку зрения на происхождение и направление заимствования тех или иных слов» [НХ1: 387]. Понятно, что существующую историческую лингвистику можно не принимать во внимание, коль скоро ее выводы опираются на нечто иллюзорное. К сожалению, перед нами не более чем очередное столь же невежественное, сколь и высокомерное заявление. В действительности в лингвистике направление заимствования вообще не определяется на базе какой бы то ни было абсолютной хронологии. Оно определяется на основе того, в каком из двух языков слово является, образно говоря, инородным телом и в каком – естественным. Ср. латинское october и древнерусское в латыни это прозрачное производное от octo ‘восемь’ – ‘восьмой месяц (по счету от марта)’; в древнерусском же в этом слове нельзя выделить никакого понятного корня и вдобавок сочетание кт на том этапе истории языка в собственно славянских словах еще не встречается; вывод: направление заимствования было из латыни. Точно таким же путем устанавливается направление заимствования, например, в паре «русск. кашне – франц. cach-nez (буквально: ‘спрячь нос’)» или в паре «русск. закуска (где легко выделяются понятные приставка, корень и суффикс) – франц. zakouski».

Как мы уже говорили, используемый в профессиональной лингвистике способ сближения слов книге НХ чужд. Вместо этого используется бесхитростный критерий «внешнего сходства». Посмотрим же, в каких случаях авторы готовы считать два слова внешне сходными. Чтобы не критиковать каждое из приводимых ниже сближений по отдельности, сразу же предупредим, что лингвистически правильного среди них нет ни одного.
В некоторых примерах из НХ внешнее сходство действительно велико, скажем, Батый – батя, Мамай – мамин. Но если бы авторы ограничивались только такими примерами, их лингвистическая деятельность быстро остановилась бы. В подавляющем большинстве случаев они удовлетворяются весьма приблизительным сходством. Не мешают сходству, в частности, любые различия внутри следующих «групп сходства»: с – з – ш – ж; б – в; в – ф; ф – т; т – д; к – х – г; к – ц – с; г – з – ж; ч – ш – щ; р – л; н – м (список в действительности еще неполон). Например: гуз (тюркское племя) – гусь; Сибирь – север; враг (ворог) – варяг – фряг; Щек – чех; кир – сир – царь; улус – Русь. Гласные вообще большого значения не имеют. Приятно, конечно, когда и гласные похожи, но если нет, то для А.Т.Ф. никакой проблемы тоже нет: в этом случае надо просто рассматривать только «костяк согласных», о котором уже шла речь выше.

Для авторов не имеет никакого значения, относится ли сравниваемая часть слова к корню или к суффиксу. Например, Irish ‘ирландский’ (корень Ir- + суффикс ish) и Russia, Russian – согласно НХ одно и то же: у них одинаковый «костяк» PSH [НХ2: 114]. И этого замечательного сравнения для А.Т.Ф. достаточно, чтобы Россия и Ирландия (в названиях которых, если не считать -ия, совпадает только р) оказались одной и той же страной (в прошлом). Еще один пример (доказывающий на сей раз тождество Египта и Рима): если верить А.Т.Ф. [НХ2: 218], в Библии Египет называется по-древнееврейски Миц-Рим, что вслед за Н.А. Морозовым А.Т.Ф. переводит как ‘высокомерный Рим’ (нас уже, конечно, больше не должно удивлять, что сравнение здесь опирается на русское название Рим, а не на латинское Roma). В действительности библейское название имеет вид Misrayim, где Misr- – ‘Египет’, а -ayim – окончание двойственного числа: первоначальный смысл названия – ‘два Египта’ (Нижний и Верхний).

Все-таки трудно не вспомнить из Гоголя: «Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую всем нарочно написать на бумаге Испания, то и выйдет Китай». Здесь ведь уже есть все: и сама грандиозная идея отождествления разных стран, и, главное, метод, которым оно достигается.
Если даже все указанные степени свободы, вместе взятые, все-таки не дают желаемого результата, то авторы НХ могут еще прочесть слово задом наперед. Это будет называться «в арабском прочтении»: см. выше Самара = А-Рамас. Можно, вообще говоря, и комбинировать: часть букв переставить, а часть нет, например, Хорезм – это согласно А.Т.Ф. не что иное, как Кострома. Отдельными согласными можно при нужде и пренебречь. Возможны и другие вольности сверх всех указанных.
Для наглядности приведем еще несколько иллюстраций, где можно видеть разнообразные сочетания описанных выше механизмов сопоставления: «Рюрик – это просто другая форма старого русского имени Гюргий, т.е. Георгий – Юрий» [НХ1: 196]; Хан Хулагу – «это снова имя Георгий – Гургу, видимо, весьма распространенное среди потомков Чингиз-Хана Георгия» [НХ1: 224]; «Но само слово еврей – это церковно-славянское слово, и означало оно, как показывает анализ его употребления в средневековых текстах, – “жрец”, “священник”. Это просто одна из форм слова иерей» [НХ2: 204–205]; «Кстати, имя Ахилл может означать противник французов: А-галл» [НХ2: 293]; «Английское слово остров сегодня пишется так: island. Но что означало оно в древности? Что если это Asia-Land, т.е. азиатская страна, т.е. страна, расположенная в Азии? Без огласовок мы имеем: asialand + slnd, island = slnd, т.е. это – одно и то же слово!» [НХ2: 95]; «Anglo-Sax – Angel Isaac» [НХ2: 126] (имеется в виду византийский император Исаак Ангел); «“герцог” = “Ксеркс”» [НХ2: 208]; «Имеются яркие звуковые соответствия: Кришна – Христос, Кришна харе рама (молитва кришнаитов) – Христос кир (царь) римский»... [НХ2: 239].

Иногда (очень редко) авторы считают уместным пояснить, почему они приравнивают один звук к другому. Например, они пишут [НХ1: 102]: «Не есть ли “город Теребовль” попросту искажение “города Тверь”? Звук [б] часто переходит в [в], и тогда без огласовок имеем: трб – твр». (О том, что перестановка согласных – законная операция, мы уже знаем; часть -овль в данном случае авторам не понадобилась.) Нет даже нужды уточнять, в каком языке. Просто: «часто переходит».
Заметим от себя: в русском языке [б] вообще никогда не «переходит» в [в]. Фонетическое изменение [б] в [в] имело место, в частности, в истории греческого языка; соответственно, буква b читалась в древнегреческую эпоху как [б], а в византийскую – как [в]. В определенных позициях такое же изменение произошло в истории, например, французского и итальянского языков. Авторы скорее всего опираются в своем утверждении на соотношение типа русск. Варвара – англ. Barbara, русск. алфавит – англ. alphabet, которое определяется тем, что в западноевропейских языках в словах, заимствованных из греческого (в данном случае через латинское посредство), отразилось древнегреческое произношение буквы b, а в русском – ее византийское произношение. Если западноевропейское слово заимствовано в русский, то уже в рамках русского языка может возникнуть соотношение типа варвар – барбаризм (лингвистический термин). Но к исконным русским словам (и вообще любым русским словам, не восходящим к греческому) все это не имеет никакого отношения.

Приведенный пример (как, впрочем, и ряд других, уже рассмотренных выше) может служить наглядным образцом всей фоменковской научной логики в сфере лингвистики и истории. «Явление Р в примерно таких, как у нас, случаях иногда бывает, не правда ли? Почему бы не предположить, что оно имеет место и в нашем случае?» Соответствующая научная дисциплина давно выяснила, при каких именно условиях имеет место Р. Но А.Т.Ф. не желает об этом знать: это бы лишило его свободы мысли.
В арифметике это выглядело бы, например, так: «Квадрат числа оканчивается на ту же цифру, что и само число, не правда ли? Вот, 1 ґ 1 = 1, 5 ґ 5 = 25, 6 ґ 6 = 36. Почему бы не предположить, что 7 ґ 7 = 47?».
Читателям, чувствительным к математической стороне любой проблемы, предлагаю самим посчитать, хотя бы приблизительно, сколько произвольных последовательностей русских букв должно быть признано по фоменковской методике сходными, допустим, со словом Русь. Напомню, что при установлении сходства разрешается: 1) отбрасывать все гласные; 2) переставлять согласные; 3) отбрасывать одну согласную; 4) приравнивать одну согласную к другой в рамках перечисленных выше «групп сходства». (Читатель легко может убедиться в том, что выше в материале из НХ встречались примеры всех названных преобразований.) Число получится внушительное, не правда ли? Конечно, в реальном языке далеко не всякая последовательность букв образует слово. Но все-таки слов в любом языке очень немало – если считать и имена собственные, то сотни тысяч. А ведь можно брать слова для сопоставления не из одного языка, а из самых разных. Вот и оцените теперь, сколько примерно слов (разных языков) А.Т.Ф. имеет право при своей методике связать со словом Русь.

Он воспользовался этим правом очень скромно, а именно – связал со словами Русь, русский слова: улус [НХ1: 163] (согласно А.Т.Ф. из этого слова слово Русь и произошло); Рош (название страны в Библии) [НХ1: 138], Irish (англ.) ‘ирландский’ [НХ2: 114]; Rob (нем.) ‘конь’ («Мгновенно возникает ассоциация слова Ross с русскими: русы = люди на конях, всадники, казаки!» [НХ1: 135]; Пруссия, пруссы (по А.Т.Ф. Пруссия = П-Руссия [НХ1: 402]; Сар- (в составе названий Сарай, Саранск, Саратов, Чебоксары и др.) и царь («Скопление названий типа сар, или рас, рос в обратном прочтении, мы видим сегодня именно в России, и именно вокруг Волги: Саранск, Саратов и т.п. По-видимому, имя Сар, т.е. Рос, зародилось именно здесь, а затем превратилось в царь и распространилось в XIV веке на запад и на юг... А потом попало и на страницы Библии» [НХ1: 404]).

Как все-таки жаль, что такое большое количество не менее достойных кандидатов на родство с Русью оставлено (по крайней мере в НХ) без внимания! Например, rus (лат.) ‘деревня’. Правда, это сближение уже произвел А.С. Пушкин («Евгений Онегин», эпиграф к главе второй), но он ошибочно полагал, что это шутка, поэтому как научный конкурент он не в счет и плагиата тут не было бы. А еще: русый, Руса, Руза, русалка, рысь, russus (лат.) ‘красный’, rosse (франц.) ‘кляча’, ours (франц.) ‘медведь’, Rub (нем.) ‘сажа, копоть’, rosvo (финск.) ‘разбойник’, Руслан, Руссо, Руссильон, суровый, сор, сэр, Сура, Саар, Сирия, Ассирия, Уссури, эт-руск, зу-лус, Г-Рузия, Пе-Рсия, Ие-Русалим, Таруса, ту-русы...
А сколько других отождествлений, которые так и просятся в «новое учение», А.Т.Ф. все-таки упустил! Почему бы не предположить, например, что Венеция – это Винница, Парма – это Пермь, Лукка – это Великие Луки, Кельн – Это Клин, Глазго – это Глазов, Верден – это Бородино...
Сближения слов, переполняющие страницы НХ, служат авторам для того, чтобы по-новому объяснить происхождение того или иного слова, т.е., говоря техническим языком лингвистики, предложить для него новую этимологию. К сожалению, все эти этимологии носят ярко выраженный любительский характер; в частности, все приведенные выше из НХ примеры сближений, как мы уже предупреждали, попросту неверны. «Но почему вы беретесь так категорически судить? – может спросить читатель. – Разве не является любое суждение о происхождении слова всего лишь гипотезой? Чем же одна гипотеза так уж хуже другой?»

Едва ли не самое существенное отличие любителя от профессионального лингвиста состоит в том, что для любителя каждый факт языка существует по отдельности, без связей с остальными; например, с каждым словом может происходить что-то свое. Напротив, для лингвиста каждое слово – это член многих классов слов; например, русское слово завод входит в класс слов с начальным [з], в класс слов с постоянным ударением на корне, в класс существительных мужского рода, в класс слов, образованных по такой-то морфологической модели, в определенный семантический класс и так далее. Строя гипотезу о происхождении конкретного слова, лингвист ставит ее в зависимость от того, какими свойствами обладают целые классы слов, куда данное слово входит, и что с ними происходило в ходе истории. Поэтому в своих предположениях он неизмеримо более ограничен, чем любитель. Любитель же совершенно свободен: в его счастливом неведении ничто не мешает ему предложить для слова первое пришедшее ему в голову объяснение (ср. выше очаровательное по простодушию «Мгновенно возникает ассоциация...»).
Попытаюсь на примерах показать тем, кто далек от лингвистики, чем отличается лингвистически обоснованная этимология от любительского угадывания по принципу «а почему бы не предположить и такое?». Разумеется, я буду вынужден упрощать: полное лингвистическое обоснование рассматриваемых этимологий включало бы еще анализ показаний древних памятников и родственных языков и многое другое.

В НХ [1: 226] читаем: «Вот откуда пошли мусульмане – от названия города Мосул в Малой Азии». Тем, что Мосул находится в Месопотамии, а не в Малой Азии, пренебрежем. В НХ не объясняется, что значит часть -мане, но, судя по указанию, что туркмены – это ‘турецкие мужчины’, за ней стоит все тот же мэн, т.е. это ‘мосульские мужчины’. Сравним эту смелую новую этимологию с традиционной. По-арабски ‘мусульманин’ – muslim(un) (окончание -un может в определенных условиях отпадать). В арабском языке это слово несомненно исконно, поскольку для араба оно совершенно прозрачно: mu- – приставка, SLM – корень, i между L и M – носитель определенного (довольно сложного) грамматического значения. Буквальное значение – ‘покорный (подразумевается: Богу)’, ‘вручающий (Богу) свою целость и невредимость’. Корень SLM ‘быть целым и невредимым’, ‘быть в безопасности’ – тот же, что, например, в salam(un) ‘мир’, ‘безопасность’, ’islam(un) ‘ислам’ (буквально: ‘покорность’). Добавим к этому, что арабское название Мосула – ’al-Mawsil(u) (буквально: ‘узел, точка связи’, от корня WSL ‘связывать’) – содержит другое «c», чем muslim(un), а именно – фонему s, а не s, так что фонетическое совпадение здесь происходит только в русской передаче, но не в самом арабском. Арабское muslim(un) было заимствовано, в частности, персидским, где оно получило (с присоединением персидского суффикса -an) вид musilman, musulman; отсюда татарское и казахское musulman и далее русское мусульмане. В русском языке -ан было осмыслено как тот же суффикс, что в горожане, молдаване, христиане и т.п.; отсюда окончание во множ. числе и форма мусульманин в единств. числе.

Еще один пример: «Само название Яро-славль, вероятно, означало когда-то “Славный Яр”. Яр – это название места с определенным рельефом. Это было “Славное Место”, где торговали. Естественно, здесь возник крупный город, наследовавший имя “Яро-Славль”» [НХ1: 158]. Сравним и здесь с традиционной этимологией. Ярославль – первоначально притяжательное прилагательное мужского рода от имени Ярослав, т.е. это ‘Ярославов’ (подразумевается: город). По этой модели образованы названия многих древнерусских городов, например, Переяславль, Мстиславль, Ростиславль (ныне Рославль). Предположение, что слово Ярославль могло первоначально обозначать ‘славный яр’, лингвистически безграмотно: словообразовательная модель «основа существительного + основа прилагательного, от которой отсечен суффикс -н-, + суффикс -ль» не представлена в русском языке ни единым примером. Более того, она противоречит общим принципам образования сложных слов в русском языке – как древнем, так и современном (но чтобы точно сформулировать эти принципы, необходим некоторый лингвистический аппарат, который нет смысла здесь приводить). Напротив, сложное слово Ярослав (имя) построено в полном соответствии с принципами древнерусского словообразования (но яр- здесь не от яр ‘крутой берег, круча, обрыв’, а от прилагательного ярый). Первоначальное значение этого имени – ‘обладающий яркой (мощной) славой’. По этой модели построено значительное число других старинных русских слов, в том числе имен, например: Ярополк (первоначально: ‘обладающий ярым (яростным) войском’), пустодом ‘тот, у кого дом пустой‘, ‘плохой, незапасливый хозяин’, златоуст ‘красноречивый человек’ (буквально: ‘обладающий золотыми устами’) и т.п. Такая этимология имени Ярослав активно поддерживается также тем, что обе части этого имени хорошо представлены и в других древних славянских именах, ср. Ярополк, Яромир, Ярогнев и др., Святослав, Доброслав, Вячеслав, Мстислав и др.
Разбирать далее поштучно этимологическую продукцию А.Т.Ф. незачем. Скажу коротко: с точки зрения серьезной лингвистики ее ценность равна нулю.
Ту же цену, естественно, имеют и все те построения исторического характера (например, отождествление некоторых двух стран, народов, городов и т.п.), которые целиком опираются на лингвистический аргумент – сходство соответствующих названий. Лишаясь лингвистического прикрытия, эти построения предстают в своем подлинном виде – как чистое гадание. К научному исследованию они имеют примерно такое же отношение, как сообщения о том, что автор видел во сне.

Не следует думать, впрочем, что лингвистические открытия А.Т.Ф. касаются только таких частных вопросов, как происхождение того или иного слова. Как и при ревизии истории, в вопросах лингвистики он предпочитает действовать с подлинным революционным размахом, не мелочась. В мясорубку фоменковской научной революции идут целые языки и целые письменности.
Мы узнаем, например, что еврейским (= древнееврейским) языком называлось прежде не что иное, как греческий язык, записанный египетскими иероглифами. Цитируем: «Итак, наша гипотеза состоит в следующем: 1) “Еврейский язык”, упоминаемый в церковных текстах, – это просто иероглифическая система записи греческого языка. Это – письменность, а не устный язык. При переходе с еврейского языка на греческий изменилась лишь система письменности. Устный язык остался, естественно, прежним. 2) Множество текстов на исходном еврейском языке было высечено на камне и сохранилось до сих пор. Это – египетские иероглифы, которыми покрыты огромные площади стен древнеегипетских храмов (т.е., по нашей гипотезе, иудо-христианских и христианских храмов X–XV веков) [НХ2: 199].

Шампольон, расшифровавший – как мы думали до А.Т.Ф. – египетские иероглифы, не заметил, что за этими иероглифами стоит просто греческий язык. Не заметили этого за двести лет и все последующие египтологи: составляли толстые словари и грамматики, корпели над переводом текстов – а всего-то надо было взять с полки греческий словарь! А.Т.Ф., конечно, не изучал сколько-нибудь серьезно ни египетских иероглифов, ни древнеегипетского языка, ни древнееврейского, ни древнегреческого (во всяком случае в НХ нет никаких следов такого изучения). Но зато ведь он открыл, как мы уже видели, что слово еврей – это то же, что иерей (разумеется, в русском языке, сфера действия которого, как известно, с успехом покрывает и Египет, и Палестину, и Грецию); а отсюда уж рукой подать до слова иероглиф. Какое же после этого иероглифическое письмо, как не европейское?! Разве один этот аргумент не перевешивает всей традиционной рутины? И вообще разве один абзац А.Т.Ф. не перевешивает пуды трудов всех этих копошащихся в мелочах филологических муравьев?

Позволим себе не входить в обсуждение этого великого переворота одновременно в египтологии, гебраистике и эллинистике. Выразим лишь восхищение скромностью авторов НХ, которые, имея такие беспредельные возможности, ограничились отменой (или склеиванием воедино) всего нескольких языков, а множество других на радость традиционалистам оставили как есть.

Мифы «новой хронологии»: Материалы конференции на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова 21 декабря 1999 г. / Научный редактор и составитель В.Л. Янин // М., Русская панорама, 2001. 296 с. (Антифоменко).

В конце 1999 года на полках книжных магазинов одновременно можно было увидеть около десятка разномастных томов с изложением так называемой «новой хронологии», разработкой которой занимались академик А.Т. Фоменко, его соавторы и последователи. То и дело выходили новые книги, старые переиздавались, размножались делением и почкованием. Возражения сторонников традиционной науки были разрозненными, эпизодическими, касались по большей части отдельных несуразностей и сдержать напор и нахрап фоменковцев не могли.
На конференции в МГУ «новая хронология» впервые была подвергнута комплексному анализу. С уничтожающей критикой выступили историки, археологи, филологи, математики, физики, астрономы. В прошлом году материалы конференции уже печатались в журнале «Новая и новейшая история» (№ 3), в «Сборнике Русского исторического общества» (М., Русская панорама №3) и сборнике «История и антиистория» (М.: Языки русской культуры). Наконец-то оружие новохронологов обращено против них самих.

(«Литературная газета» № 14, 4–10 апреля 2001г.)


1 Признаюсь, я сам не могу до конца отделаться от мысли, что для А.Т.Ф. его сочинения на гуманитарные темы – это забавный, хотя и изрядно затянутый, фарс, мефистофелевская насмешка математика над простофилями гуманитариями, наука которых так беспомощна, что они не в состоянии отличить пародию от научной теории. Если это так, то главные кролики этого изысканного эксперимента – его (А.Т.Ф.) последователи.

2 Вообще в НХ много фактических ошибок разной степени серьезности. Но мы не считаем нужным каждый раз на них останавливаться, поскольку на фоне всего остального они уже не имеют большого значения.

3 Поясним, что для рассматриваемых слов (или их частей) мы приводим, как это принято в лингвистике, их письменную форму курсивом, их фонетическую транскрипцию (т.е. запись звучания) – в квадратных скобках, их значение – в одинарных кавычках (‘ ’). В книгах А.Т.Ф., которые мы цитируем, естественно, в точности по оригиналу, все это оформляется иначе, но, к сожалению, совершенно непоследовательно.

4 В арабском языке (и других семитских) корень состоит из согласных (обычно из трех), а гласные выражают различные грамматические значения.

5 Для нашего изложения достаточно считать, что лингвистический термин «фонема» есть просто некоторое уточнение понятия «звук языка».

Рейтинг@Mail.ru
Рейтинг@Mail.ru