ГОСПОДА ЭКЗАМЕНАТОРЫ,
БУДТЕ МУДРЫ И МИЛОСЕРДНЫ!

Отшелестела и отбарабанила по стеклам осень, отскрипели и оттаяли зимние снега, отжурчали весенние ручьи, отзвенел последний звонок. Позади еще один учебный год, впереди экзамены.
Выпускники чувствуют себя не в своей тарелке: кто-то напоследок резвится, отчаянно цепляясь за легкомысленно закрученный хвостик исчезающего за поворотом детства; кто-то – наверное, претендент на золотую медаль – позеленел от перенапряжения и того и гляди свалится на экзамене в обморок; кто-то вдруг неожиданно повзрослел и творит чудеса. А сумасшедшие глаза матерей, чьи сыновья будут пытаться пробиться в число студентов, кричат и плачут: а вдруг безжалостная судьба приведет их в Комитет солдатских матерей? Впрочем, все родители, даже те, у кого сообщения из «горячих точек» не вызывают бессонницы, страдают за своих чад, доросших наконец до взрослой жизни.

Я вспоминаю 1976 год, свои выпускные и вступительные экзамены. Вспоминаю, как мне, проучившейся 10 лет без единой четверки, лучшей ученице выпуска, поставили четверку за сочинение, написанное без единой ошибки. И парторг школы, учительница русского и литературы, читавшая и нахваливавшая в течение двух лет мои многостраничные опусы на всевозможные темы, объяснила мне, что педсовет решил не посылать мою работу на медальную комиссию, потому что я дерзко себя вела (замечу в скобках: дерзость состояла в том, что я, комсорг класса, заступилась за скандалиста-одноклассника и не позволила учителям организовать его исключение из комсомола и тем самым лишить парня права на нормальную учебу и работу). Вот мне и поставили четверку за содержание, понимая, что в итоге я все равно получу пять на устном экзамене по литературе и аттестат мне не испортят.

Я ушла из школы с пятерочным аттестатом, без медали, без веры в учительскую справедливость, с обидой на школу и с отвращением ко всему партийно-комсомольско-общественному. К поступлению в университет я готовиться не могла и вместо этого провалялась месяц на диване, читая Тургенева и Куприна. Однако на филфак пошла. Сочинение я писала на тему «Жанр и композиция романа Н.Чернышевского “Что делать?”». На восьми страницах формата А4 я не сделала ни орфографических, ни пунктуационных, ни стилистических ошибок, и рецензия была хвалебной: ее смысл сводился к тому, что автор сумел не только раскрыть тему полно и глубоко, но и сделал это красиво, написав о скучном увлекательно, да еще хорошим языком. Поставили мне за мой шедевр четверку: я нечаянно обозвала Алексеевский равелин Александровским. Экзаменатор, демонстрировавший мне мою работу, сказал, что с такой ошибкой думать об апелляции нечего и что четверка – прекрасная оценка. Я ушла тогда с чувством стыда за собственную глупость, ни на кого не обидевшись, и только много лет спустя, когда сама стала экзаменатором и узнала, за что какие оценки ставят, я поняла, от каких непорядочных людей зависела моя судьба.

На устном экзамене я отвечала в первой пятерке. По литературе – очень хорошо (об этом мне сказал экзаменатор-блоковед, огорчавшийся лишь из-за того, что я вспомнила только один из прижизненно выходивших сборников Блока). По русскому – плохо: я умудрилась забыть о существовании определительных придаточных предложений. Мне поставили тройку – как я считала, справедливо. Но позже, принимая экзамены у будущих филологов, я неоднократно вспоминала свой ответ и удивлялась холодному безразличию тех, от кого зависела тогда моя оценка: разумно отвечающего абитуриента, знающего тонкости, но делающего очевидные «ляпы», я бы отправила подумать еще, задала бы ему дополнительный вопрос. Себе тогдашней я бы поставила не три, а четыре.

В тот год я получила в придачу четверку по английскому – за одну ошибку в произношении, как мне объяснили экзаменаторы (но это и тогда я не сочла справедливым), а также пятерку по истории. Баллов мне, естественно, не хватило, поскольку после четверки по сочинению я должна была получать только пятерки, в университет я поступила в 1977 году. Проработав год лаборантом на своей будущей кафедре, я решила поступать не на романо-германское отделение, а на отделение структурной и прикладной лингвистики и никогда об этом не пожалела. Тот год пошел мне на пользу: я стала взрослее, мудрее, ответственнее. Но иногда я думаю о тех многочисленных абитуриентах, отброшенных теми же безразличными или непорядочными экзаменаторами: как сложились судьбы моих товарищей по несчастью?.. Думаю и вспоминаю слова Льва Антоновича Чешко, который наставлял нас, молодых аспирантов, которым предстояло впервые принимать вступительные экзамены: «Помните: от вашего решения зависит чья-то судьба. Любое сомнение должно разрешаться в пользу экзаменующегося!».

За оставшиеся предэкзаменационные дни мы при всем желании не научим наших учеников тому, чему мы не сумели их научить (а они не пожелали научиться) за предшествующие месяцы и годы. Мы можем только пожелать ребятам успеха и постараться не навредить им своей придирчивостью на экзамене: она была уместна в учении, но не в день, когда наше решение может изменить к худшему или к лучшему чью-то жизнь. Пожалуйста, будьте мудры и милосердны!

С.Е.