СКАЗКИ ЛЮДМИЛЫ ИВАНОВОЙ

ТРОШКА

Жил-был в одной деревне пугливый Трошка. Всего боялся. Да вот как-то захотелось ему по осени грибков жареных поесть, взял он корзину да и пошел в лес. Осень разукрасила лес до неузнаваемости: зеленый летний кафтан на рыжий сменила да еще и вышивкой его украсила, то там, то здесь проглядывают сквозь пожухлую листву красные гроздья рябины. А под елками да возле березовых пеньков полным-полно грибов наставила, бери сколько сможешь. Вошел Трошка в лес да стал грибы в корзинку складывать. Рыжую лисичку на дно положил, нагнулся было за красноголовиком, а тут что-то зашуршало в траве, да так явственно. Стоит Трошка, слушает. А ветер будто в насмешку принялся шевелить сухие опавшие листья, а потом тронул листок орешника, качнул его, и полетела по воздуху, серебрясь, легкая паутинка. Перепугался Трошка, задрожал. А ветер не унимается, все озорует, сбросил шишку с вершины старой нахмуренной ели, и она упала к Трошкиным ногам.

Совсем перепугался Трошка, кинул корзину и ну бежать вон из леса. Бежит, ничего перед собой не видит, то и дело на деревья натыкается. Лоб расшиб, да уж не до лба ему, хоть бы ноги унести из леса. Бежал, бежал так Трошка – да и угодил прямо в медвежьи объятия. Сытый был медведь да толстый, отъелся за лето грибами да ягодами. Теперь в ожидании зимы бродил, позевывая, по наскучившим местам да обирал оставленную на кустах перезревшую малину. Обхватил медведь Трошку лапами, затряс. А тот ничего понять со страху не может: во что-то мягкое, шерстяное угодил, и словно бы жаром его обдало. Еще пуще испугался Трошка, задрожал, да так, что зуб на зуб не попадает. Хотел медведь от безделья заломать Трошку. Да какой в этом интерес? Сплюнул презрительно да и оттолкнул от себя. И лапы марать не стоит!

Упал Трошка на землю и пополз. Полз, полз, дополз до болотца. Маленькое, округлое, посреди кочка, обсыпанная красно-розовой брусникой. Опустил Трошка лицо в желтую стоячую воду болотца, полегчало ему, совсем было успокоился, а тут откуда ни возьмись – лягушка. Вспрыгнула на кочку, глаза выпучила и замерла в неподвижности. Сидит, глядит на Трошку и вроде бы смеется: желтое брюшко ее так ходуном и ходит. Опять страшно сделалось Трошке, глядит на лягушку и пошевелиться боится. А лягушке и вправду смешно стало: лицо у Трошки бледное, испуганное, а на ушах обрывки прицепившейся ряски висят, и вода с них ручьем бежит. Озорно квакнула лягушка: «Ква-ква!» – надула живот, обхватила его лапками и, зайдясь в хохоте, повалилась на брусничную ягодную россыпь.

Совсем обезумел Трошка, до самой деревни бежал, не разбирая дороги. Башмак с ноги где-то потерял и не почувствовал. Вбежал в деревню, а тут по улице навстречу ему идет за водой Марфутка с коромыслом через плечо. Идет, плавно так выступает, голову горделиво откинула, а сама о чем-то задумалась, замечталась. Налетел на нее Трошка, сбил с ног, коромысло и ведра в разные стороны разлетелись. Да и сам Трошка на ногах не устоял. Схватила Марфутка коромысло, огрела непутевого Трошку, а ведро ему на голову надела: «Вот тебе, очумелый!».

Побежал Трошка с ведром на голове по деревне. Бежит, ничего ему не видно, темно в ведре; да и ручка по ведру стучит, и звук такой устрашающий, тревожный, будто кто-то совсем рядом в набат бьет. Бегает Трошка по деревне, а народ хохочет, пальцем на него показывает. А тут как раз один старый старичок с печки слез да и вышел на крылечко посидеть. Хоть осень на дворе, а солнышко все еще теплое, ласковое, надобно напоследок перед зимой косточки погреть. Увидал он такое безобразие, устыдил народ, сняли с Трошкиной головы ведро. Пошел Трошка домой да со страху никак и дом свой найти не может, а уж как нашел да через порог переступил – заспешил, заторопился, окна позакрывал, а дверь для верности березовым поленом подпер. Сел посреди избы, слушает, и все-то страшно ему. То мышь в подполе заскребется, то ветер в трубе завоет жалостливым голоском, а то вдруг муха невесть отчего прожужжит над самым Трошкиным ухом.

Залез Трошка на печку, забился в самый дальний угол, сидит, дрожит. День дрожал, два дрожал, а тут как раз война началась с соседним государством. Пришли забирать Трошку в солдаты, да никак достучаться к нему в дом не могут. Выломали дверь, вошел государственный чиновник в Трошкину избу, сморщился весь, достал из нагрудного кармана платочек, прикрыл им нос. Стали искать Трошку. Глядь, а он на печке сидит, худой, обросший; глаза – по плошке; и такой в них страх, что государственному чиновнику не по себе стало. Глянул он на деревенского старосту, что с ним пришел, а тот стоит, чешет в затылке и не знает, что и сказать. Махнул государственный чиновник рукой: «Э! Да кому такой солдат нужен?» – и заспешил из Трошкиной избы на воздух.

Кончилась осень, пришла зима, засыпало Трошкину избу снегом по самую трубу, не видно ее стало. Так о нем и забыли.

Пословицы и поговорки*

1. Волка бояться, так и в лес не ходить.
2. У страха глаза велики. У страха глаза что плошки, а не видят ни крошки.
3. На смелого собака лает, а трусливого рвет.
4. Из-за куста и ворона остра.
5. Заяц от куста, а лягушка от зайца бежит.
6. Молодец на овец, а на молодца и сам овца.
7. У нашего Трошки задрожали ножки.

ОГНЕННЫЙ ВЕТЕР

В одной деревне жил-был Федот-пустомеля. Федот как Федот: волосы не чесаны, дыбом стоят, лицо заспанное, неумытое. А уж рот-то у него ни днем, ни ночью не закрывался, больно любил Федот поговорить, хлебом не корми. Пришел к нему как-то старый дед Архип: «Подсоби, Федотушка, – говорит. – Изба моя того гляди завалится. На тебя вся надежда». Пошел Федот поглядеть – и вправду, избушка совсем скривилась, косыми окнами на мир смотрит. Да и крыша набок съехала. Усадил Федот деда Архипа на завалинку. «Э! – говорит. – Я вот твою избушку развалю, а на этом месте новый дом для тебя поставлю». Да так красочно стал расписывать, что дед Архип заслушался и размечтался. И вправду, поживут они напоследок со старухой в тепле да покое. Дом-то, вишь, светлым будет да теплым: и мороз его не возьмет, и сквозняк не продует. Зимой на печке со старухой лежать будут, а по весне сядут возле оконца, занавесочку отдернут да станут на улицу глядеть. Даже горшок с красной геранью привиделся деду Архипу на оконце нового дома.

А по осени к Федоту пришла бабка Аксинья. «Стара я стала, Федотушка, нету прежних сил. Вон какая репа вымахала на огороде, да никак не управлюсь с ней. Подмогни, голубок, подсоби старухе». Усадил Федот бабку Аксинью на завалинку. «Э! – говорит. – Это дело простое. Погоди только. Я тебе другой, диковинный фрукт на огороде выращу, на репу вовсе и не похожий, круглый да зеленый, а сладость у него медовая». Заслушалась, размечталась бабка Аксинья, и представился ей на ее жалком огородишке фрукт наподобие зеленой ягоды крыжовника райской сладости.

А однажды сидел Федот возле своего дома, а тут глядь – Дарьюшка идет, и по всему видно, из леса: полный кузовок малины у нее в руках. Платок с головы сбился, коса растрепалась, и щеки от быстрой ходьбы алым румянцем взялись. Окликнул он Дарьюшку, попросил малинкой угостить. Еще пуще зарделась она да с поклоном и подала Федоту кузовок. Испробовал он малинки, отер губы и говорит:

– Люблю на тебя, Дарьюшка, глядеть. Выходи за меня замуж.

И уж так красочно стал говорить о свадьбе, что привиделась Дарьюшка сама себе в белой подвенечной фате, неслышно летящей за ней, да с букетом пестрых луговых цветов, собранных подружками. А что? Если Федота умыть да причесать, – жених как жених. Совсем заговорил ее Федот, смутилась она, глаза в землю опустила.

Надавал Федот обещаний всей деревне: кому сена на зиму накосить, кому изгородь поставить, одного одинокого бобыля пообещал женить на богатой городской вдовушке. Да только ждут все пождут исполнения обещаний, а Федот на завалинке возле своего дома все сидит да с утра до вечера на гармошке пиликает. Приходил к нему дед Архип, приходила к нему бабка Аксинья – прогнал он их.

А Дарьюшка в своей светелке заперлась, стыдно ей подружкам на глаза показаться. Даже оконце занавеской занавесила. А тут ветер прилетел, откинул занавеску, глядь, Дарьюшка на сундуке сидит бледная да заплаканная. Уж больно любил ветер Дарьюшку за ее доброту и ласковость. Уразумел он Дарьюшкину обиду, осерчал на Федота – да и пошел по деревне гулять, злой да рассерженный. Возбудил, разгорячил сердца деревенских баб и мужиков. Сколько же можно ждать? Пришли они к дому Федотову, кликали его, кликали – не выходит Федот. Тогда выволокли они его силком на улицу, надавали тумаков да наставили синяков: «Вот тебе, пустомеля, получай свое!».

Дотемна просидел Федот в избе, а как стемнело, прокрался задворками да огородами к избушке бабки-ворожеи. Жила ворожея одиноко и замкнуто, варила колдовское зелье в большом медном котле, и дым от ее печи день и ночь тонкой струйкой стелился по земле. Была бабка-ворожея черна с лица, а изо рта, будто клык, торчал единственный зуб, длинный да желтый. Рассказал ей Федот о своей беде, отлила она ему в пузырек колдовского зелья из медного котла: «Иди, – говорит. – Все будет по твоему слову». И при этом, будто предвкушая радость, руки потерла.

Наутро пришел Федот к дому старого Архипа. Видит, сидит Архип на крылечке сумрачный и невеселый. А крылечко-то уж совсем покривилось, того гляди обвалится. Спросил его Федот: «Я тебе шо, дед, дом новый, што ли, обещал?». Не захотел и слушать его старый Архип, отмахнулся рукой: иди, мол, своей дорогой, пустомеля. Да тут чудо-то и свершилось. На месте старой избы-развалюхи дом новый вырос: тесовое крылечко резьбой изукрашено, на коньке крыши веселый деревянный петушок восседает, а в окне среди горшков с красной геранью углядел дед Архип испуганное лицо своей старухи.

А тетка Аксинья в тот час на огороде была, репу убирала. Одну тощенькую репку из земли вытянет и стоит, передыхает. А тут вдруг глядь – наместо репы какой-то диковинный овощ сам из земли полез: круглый, как шар, зеленый и весь в полоску. Ахнула тетка Аксинья, поняла, в чем дело, и заспешила навстречу Федоту, да не забыла прихватить с собой и лафитничек с вишневой настойкой, ею же самой впрок заготовленной. Поклонилась низко Федоту: «Спасибо, сынок, уважил». А Федот настойку выпил, губы обтер и пошел по деревне дальше.

Дошла очередь и до Дарьюшки. Сидела она в своей светелке да плакала. А тут вдруг что-то закружилось в воздухе и стало медленно опускаться на ее девичью постель. Глядь, а это свадебное платье, белизны снежной, красоты неописуемой, все шелками расшитое, кружевами убранное. Глядит на него Дарьюшка, глазам своим не верит. И боязно ей отчего-то сделалось. Стоит, смотрит, а дотронуться до платья не решается.

А тут ветер в деревню прилетел. Сильно тревожился он за Дарьюшку. Крылья раскинул, закружил над ее домом да и заглянул к ней в оконце. Видит, стоит Дарьюшка, бледная, чуть живая, а перед ней на постели свадебное платье красоты неописуемой, все в лентах да кружевах. Да разве можно обмануть ветер? Он повсюду бывает, и нет для него ни тайн, ни секретов. Знал он и про темные дела бабки-ворожеи. Ураганом понесся ветер по деревенской улице, поднял на воздух ее избушку да и сбросил вместе с кипящим медным котлом на дно глубокого черного оврага. Разлилось зелье, ослабла и кончилась его колдовская сила.

Тут и начались обратные превращения. Новый дом деда Архипа будто сквозь землю провалился, а на его месте опять старая его избенка появилась, совсем уж скособочившаяся. В огороде у бабки Аксиньи вместо заморского фрукта запрыгали пучеглазые жабы. А Дарьюшкино свадебное платье в один миг превратилось в иссохшую змеиную шкуру.

А Федот, тот ни о чем и не догадывается, довольный и важный возле своего дома сидит, а благодарный народ так к нему и льнет. А тут налетел ветер, хлестанул Федота по грязному неумытому лицу тяжелой воздушной ладонью. Испугался Федот, вскочил на ноги да бежать. А ветер за ним, не отстает, бьет его то в спину, то в грудь. Да не простой ветер, а огненный. Огнем, жаром так и полыхает. Искры из него так и сыплются. Бежал, бежал Федот-пустомеля – да и пропал из вида. С тех пор о нем никто ничего больше и не слыхал.

Пословицы

1. Сам поет соловьем, не зная о чем.
2. Сказывает журавля на сосне, на дубу грушу.
3. Блоха с лошадь, а вошь с корову.
4. На словах – что на гуслях, а на деле – что на балалайке.
5. В пустой бочке и звону много. Пустая бочка пуще звенит.
6. Слово не воробей – вылетит, так не поймаешь.
7. На посуле что на стуле: посидишь да и встанешь.

____________________

* Взяты из сборника В.Даля «Пословицы русского народа». М.: Русская книга, 1998.