ИССЛЕДУЮТ УЧЕНИКИ

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ
В ПОЭЗИИ АФАНАСИЯ ФЕТА

(На материале стихотворения "Диана, Эндимион и Сатир")

Сочинение по картине – привычная «форма работы» на уроке русского языка. Но как трудно описать словами живописное полотно, статичное по сути своей природы, будь то пейзаж или жанровая картина.
Увидеть своеобразие художника и найти самые точные, может быть, единственные слова... А что если и этому поучиться у мастеров слова?
Такая возможность есть – ведь жанр подписи к картине или портрету – из традиционных.
Но Вита Царик ставит перед собой несколько иную задачу – показать, как один и тот же сюжет может быть передан языком разных видов искусства.

Е. Абелюк

В.ЦАРИК,
10-й класс,
Московская экономическая школа
Руководитель - Е.С.АБЕЛЮК

Поэзия – говорящая живопись,
Живопись – говорящая поэзия.

Симонид

Мифологическая образность давно стала языком искусства. Имена мифологических персонажей, упоминания мифологических сюжетов особенно распространены в поэзии пушкинского времени: у Гнедича, Батюшкова, Дельвига, самого Пушкина и др. Можно сказать, что эти поэты выработали общий поэтический язык, хорошо понятный читателю эпохи. Словарь этого поэтического языка тесно связан с античной мифологией, а некоторые мифологические образы встречаются особенно часто: это музы, Аполлон, грации, лары, пенаты и др. Поэты начала XIX века как будто бы жили в античном мире, постоянно седлали Пегаса и легко попадали на Олимп, слушали песни муз, проводили время в обществе харит и граций.

Конечно, этот язык во многом был иносказательным. Когда поэт говорил, что собирается оседлать Пегаса или играть на лире, он имел в виду процесс рождения стихов, то есть эти выражения использовались в переносном смысле и были синонимами таких понятий, как творчество, поэзия и др. Отдельные «слова» этого условного поэтического языка часто означали совсем не то, что в античной мифологии. Так, у древних греков или римлян Пегас еще не был метафорой поэтического вдохновения. А источник Гиппокрена, выбитый его копытом, стал рассматриваться как источник вдохновения поэтов только в эпоху Возрождения.

Использование этого поэтического языка вполне соответствовало игровому характеру условной поэзии поэтов пушкинского круга. Поэзия в это время жестко противопоставлялась прозе, воспринималась как нечто высокое, далекое от реальности и тем более от обыденности. А значит, и говорить она должна была на особом языке, далеком от обычного житейского.

Но прошло всего несколько десятилетий, и литературные установки изменились. Определяющим в русской литературе 40-х годов стал стиль натуральной школы. Предметом изображения оказалась реальная жизнь с ее повседневными заботами. Прозаические жанры оттеснили поэзию. Изменился даже жанровый состав литературы: мастера этого направления в основном писали фельетоны и очерки.
Казалось бы, поэтическая традиция предшествующей эпохи должна была уйти. Однако этого не случилось. Ее продолжали несколько поэтов, в том числе А.Фет. Он создавал антологические стихотворения в подражание античным поэтам еще в начале 40-х годов. Двустишие Фета «Странность» (1840) начинается так: В мире, где радостей нет, Эпикур говорит: наслаждайся! Поэт упоминает древнегреческого философа Эпикура, а значит, вспоминает традиции эпикурейской поэзии пушкинского времени. Фет сознательно пишет пятистопным ямбом, заменяющим гекзаметр – размер, характерный для греческой поэзии. В антологической поэзии часто встречается такой жанр, как надпись к картине, скульптуре. Пишет в этом жанре и Фет: «Венера Милосская» (1856), «Нимфа и молодой сатир» (1859), «Диана, Эндимион и Сатир» (1855). Последнее стихотворение представляет собой стихотворную надпись к картине Карла Брюллова. В нем содержится описание картины (оно дается так, что читатель, никогда не видевший этой картины, может хорошо представить ее себе) и своеобразный фетовский «комментарий» к ней.

Миф об Эндимионе повествует о том, как прекрасный юноша, попав на Олимп, пытается овладеть Герой. Этим он вызывает страшный гнев ее мужа, царя богов, Зевса. В то же время в Эндимиона влюблена Селена (Диана), богиня луны. Влюбленная уговаривает Зевса усыпить Эндимиона навечно, сохранив ему таким образом молодость. В первой же строке стихотворения Фет обозначает место действия: у звучного ключа (У звучного ключа как сладок первый сон!). И мы представляем себе пространство, в котором будет происходить действие стихотворения, и одновременно пространство, изображенное на полотне Брюллова.

В отличие от живописи, искусства пространственного, литература, а значит, и поэзия – искусство временное. Оно изображает явление во времени, в процессе его протекания. Мифологический сюжет, изображенный на картине Брюллова, предстает перед нами сразу, весь. Мы можем менять точку обзора, следить взглядом за персонажами картины, и нам, возможно, будет казаться, что они двигаются. И все же мы способны сразу охватить взглядом изображенную на картине группу фигур. Затем Фет намечает координаты пространства: например, обозначает верх – над чудной головой (Над чудной головой висят рожок и сети); а также соотносит изображенные художником предметы в пространстве своего стихотворения: колчан лежит на стороне.

Не забывает поэт и об освещении: юноша спит при луне. Источник света очень важен для живописца. И Фет-поэт понимает это. Однако он меняет источник освещения. Если в картине Брюллова изображенные художником фигуры освещает свет, исходящий из центра живописной композиции, от Дианы, то у Фета свет падает на возникающие в стихотворении фигуры откуда-то сверху.

Таким образом, пространство стихотворения сразу расширяется и оказывается незамкнутым. В то время как у Брюллова события происходят в замкнутом пространстве грота, что соответствует греческому мифу. Древнегреческий поэт Симонид уподобил поэзию живописи: «Поэзия – говорящая живопись, живопись – говорящая поэзия», – писал он.

И все-таки у каждого искусства свои возможности. Картина Брюллова, несмотря на статичность, исконно присущую живописи, очень динамична: Диана в гневе оборачивается на сатира, мешающего ей созерцать спящего Эндимиона. Порывистое движение, которое изобразил на полотне художник, передает степень ее гнева. Но у поэзии есть свои средства для выражения чувств и движений: «О как вздрогнула ты, как обернулась вдруг» – подробности в описании движения Дианы делают это движение зримым. Кроме того, поэзия способна назвать и даже воспроизвести звуки, которые сопутствуют изображенному в ней: У звучного ключа Я слышу стук копыт. Употреблением определенных слов (вздрогнула, вдруг произносятся интенсивно, а слово вдруг – еще и быстро) и восклицаний (Счастливец! Диана, берегись) задается и темп стихотворения.

Возвращаясь к вопросу о языке поэзии 40-х годов, следует сказать, что поэт отдает дань своему времени. Традиционный для мифологии образ Эрота, так часто изображаемый художниками в виде пухлого амурчика, у Фета неожиданно приобретает черты реального озорного мальчишки:

А баловень Эрот доволен шуткой новой,
Готов на кулаке прихлопнуть лист кленовый...