"ИНЫЕ НУЖНЫ МНЕ КАРТИНЫ..."

И.В.ХАЗАНОВА

Часто встречающееся утверждение, что у Пушкина есть повторяющиеся сюжеты, мотивы, образы, не требует новых доказательств. Интересно посмотреть, как один и тот же образ приобретает разную эмоциональную окраску, служит автору для разных целей, например, как изображение одного и того же пейзажа в разных произведениях используется для создания совершенно противоположных эмоциональных настроений. А если пристальнее приглядеться к пейзажным изображениям и сопоставить их, можно получить представление о том, что для автора является в пейзаже признаком жизни, движения, тайны бытия. Хотелось бы заметить, не пытаясь встать на путь трактовки «идейного смысла» текста, что пейзажи в поздней лирике Пушкина несут особую функцию – уточняют и углубляют смысл.

Для разбора предлагаются два фрагмента: первый – из «Отрывков из путешествия Онегина», второй – из стихотворения «Румяный критик мой…»*. Оба фрагмента относятся к одному и тому же времени – 1830 году. Приведем их:

1. Иные нужны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины, 
Калитку, сломанный забор, 
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых.

2. Румяный критик мой, насмешник толстопузый,
Готовый век трунить над нашей томной музой,/
Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,
Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? где темные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора,
Два только деревца. И то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея,
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
И только. На дворе живой собаки нет. …

К этому же времени или чуть более раннему относится еще один прозаический отрывок – «Записки молодого человека», в котором воспроизведен приблизительно этот же пейзаж. По выраженной эмоции он примыкает ко второму отрывку, хотя в нем есть детали, упоминающиеся только в первом.

3. Я сел под окно. Виду никакого. Тесный ряд однообразных изб, прислоненных одна к другой. Кое-где две-три яблони, две-три рябины, окруженные худым забором, отпряженная телега с моим чемоданом и погребцом.
День жаркий. Ямщики разбрелись. На улице играют в бабки златовласые, замаранные ребятишки. Против меня старуха сидит перед избою пригорюнившись. Изредка поют петухи. Собаки валяются на солнце или бродят, высунув язык и опустя хвост, да поросята с визгом выбегают из-под ворот и мечутся в сторону безо всякой видимой причины.
Какая скука! Иду гулять в поле. Развалившийся колодец. Около его — мелкая лужица. В ней резвятся желтенькие утята под надзором глупой утки, как балованные дети при мадаме.
Я пошел по большой дороге — справа тощий озимь, слева кустарник и болото. Кругом плоское пространство. Навстречу одни полосатые версты. В небесах медленное солнце, кое-где облако. Какая скука!

Анализируя приведенные отрывки, можно говорить, во-первых, о том, что для автора является в природе источником того или иного эмоционального состояния, настроения или что отвечает в природе его представлениям о подлинности жизни, что может быть знаком-символом жизни и смерти, полноты и бессмысленности. Во-вторых, можно говорить о том, какими языковыми, грамматическими и лексическими, средствами он этого достигает.

Особенно интересно в данном случае то, что эти произведения написаны примерно в одно время, и время это историки литературы и пушкинисты называют переходным в творчестве Пушкина: Пушкин объективно изображает действительность, принимает жизнь в ее трагическом разнообразии и противоречии. Однако это не означает бесстрастного приятия всего и вся, скорее это – особенное внимание к любому, даже самому незаметному и хрупкому, проявлению живого, одухотворяющего начала во всем, что окружает автора. В «Отрывках из путешествия Онегина» вырисовывается пейзаж-символ, свидетельствующий об этом состоянии души, внимающей жизни в самых обыденных ее проявлениях. И признаками жизни, движения, изменения становятся косогор и пруд – раздолье уток молодых, серенькие тучи. Но есть здесь и пространство для развития мысли: на небе серенькие тучи движутся, между ними остается простор для чистого неба, для появления солнца (ср. медленное солнце в прозаическом отрывке); пруд хоть и пустой, но он все равно место для раздолья молодых уток (ср. лужица, утята под надзором утки в том же отрывке), косогору в прозаическом куске соответствует плоское пространство. Постепенно отбираются в пейзаже те детали, которые становятся знаками «живой жизни». Такие незаметные, малые ее проявления находят отклик у автора, дают, возможно, ощутить тайну гармонии.
В «Румяном критике» почти такой же пейзаж порождает хандру. На уровне описания здесь несколько на первый взгляд несущественных различий. Чернозем, равнины скат отлогий, туч густая полоса, два бедных деревца (в отличие от двух рябин), нет водоема, и нет живой собаки (все эти детали есть в прозаическом отрывке). Грязно, серо, голо, никаких проявлений движения, жизни. При всем желании невозможно найти какой-нибудь зацепки, чтобы достроить картину, увидеть в ней признак живого. Все исчерпывающе и безжизненно. Так очень поверхностно можно определить общее содержание этих текстов.

Несколько наблюдений над языковыми средствами, которыми пользуется Пушкин. В «Отрывках из путешествия Онегина» после слова картины стоит двоеточие (как известно, очень распространенный знак в XIX веке), оно употреблено здесь в бессоюзном предложении со значением причины. Далее следует объяснение того, почему высказано утверждение. Все дополнения к слову люблю заданы списком через запятую, и лишь последнее – пруд присоединяется союзом да. Этот союз синонимичен союзу и, но употреблен именно да, потому что он свойствен просторечию (ведь в стихотворном отрывке говорится о самых обыденных, прозаических явлениях), также потому, что он присоединяет последний член перечисления, на который автор обращает особое внимание. Это подтверждается тем, что только у последнего из дополнений есть обособленное уточнение. Конечно же, важно и то, что перечислительный ряд имеет очень простые, скупые определения, видно, как скрупулезно их выбирает автор, чтобы мысль, ощущение, настроение обозначились более рельефно. Пейзаж при сравнении стихотворных отрывков с прозаическим становится более определенным, конкретным. Сравним: два-три деревца — две рябины, худой забор — сломанный забор, ряд однообразных изб — избушка, кое-где облако — серенькие тучи и т.д.

В стихотворении «Румяный критик мой…» призывы, обращенные к критику, имеют подчеркнуто разговорную интонацию. Разговорное присядь-ка, поди-ка как бы приземляют всю интонацию стихотворения. Слову картина из первого стихотворения соответствует здесь вид, которое имеет более широкую сферу употребления и поэтому, если можно так сказать, кажется более безликим. После слова вид стоит двоеточие, а дальше так же, как и в первом отрывке, идет перечисление. Этот ряд тоже довольно скупо наделен определениями, что заставляет быть к ним особенно внимательным. Отлогий скат лишь подчеркивает гладкость пространства, серых туч густая полоса подчеркивает отсутствие движения на небе, а также и отсутствие солнца. Общее ощущение неподвижности объединяет его с прозаическим отрывком.

Вопросительные знаки передают акцент вопросительной интонации (Где нивы светлые? где темные леса? / Где речка?), тем самым обращая особое внимание именно на эти детали пейзажа, а точнее, на их отсутствие. (Надо отметить, что употребление вопросительного знака с последующей строчной буквой устарело. В современных текстах каждый вопрос оформляется как самостоятельная синтаксическая единица и начинается с прописной буквы.) Отсутствие нив, лесов и речки делает вид еще более безжизненным. Здесь довольно много сказано о двух деревцах в отличие от первого отрывка, где две рябины лишены каких-либо определений. В этом пейзаже, кроме них, вообще никаких деревьев нет, поэтому их присутствие только подчеркивает убогость, обнаженность вида. Дважды говорится о них, что их два, два только деревца (два – два-три — только два), здесь также можно обратить внимание на порядок слов: частица только стоит после слова, к которому она относится, что усиливает это утверждение. Кроме того, повтор подлежащего путем вынесения его в конец предложения нагнетает тоскливое настроение, вызванное бедностью пейзажа. В следующем предложении изменение порядка слов И то из них одно… вместо привычного одно из них служит для еще большего усиления этого впечатления пустоты. Придаточное цели, находящееся в интерпозиции, имеет добавочный присоединительный оттенок значения. Употребление при частице только еще одной ограничительной частицы лишь является в некотором смысле избыточным, но это как бы усиливает эмоцию.

Не случайно здесь и появление названия именно северного ветра – Борей. Холодный северный ветер приносит с собой опустошение. Подытоживает этот ряд вынесенное отдельно слово только. Все это изображение – поздняя осень, пора смерти природы. Поэтому так естественно воспринимается контрастное определение живой в предложении На дворе живой собаки нет. Сказуемое вынесено в конец фразы. На нем сосредоточена основная смысловая нагрузка предложения, к этому ощущению смерти, разлитому во всей природе, вел читателя автор.
Конечно, можно более подробно говорить о синтаксических конструкциях в этом стихотворении, столь разных и противоречивых. С одной стороны, стремление к разговорному языку, отсюда и такие формы глаголов, перечислительный ряд, обращения; а с другой стороны – довольно сложное синтаксическое построение предложения, изменение порядка слов, эмоциональная вопросительная интонация с вопросительными знаками, повтор подлежащего в конце предложения, употребление вполне поэтического названия северного ветра при общей установке на приглушенность эмоции и т.д. Эти синтаксические особенности значительно отличают стихотворение от 1-го отрывка, синтаксически стройного и последовательного. И то и другое построение создает определенный эмоциональный настрой. В первом случае – приятия, радости видения жизни в каждой мелочи, необходимости для автора таких малых знаков жизни в природе, рождающих чувство примирения и гармонии. А во втором – столь естественный для человека протест против смерти, смятение чувств.

В заключении хочется привести цитату из статьи Р.Якобсона «Заметки на полях лирики Пушкина»: «Формы пушкинского стиха хорошо организованы и эластичны, они идеальным образом согласуются с выражаемым содержанием».