СЛОВЕСНИКАМ-ПРАКТИКАМ
Занятие 3

Продолжение. См. № 18, 28/2001

Учителя, работающие в выпускном классе, знают, как важно разумно организовать занятия по повторению. Обычно произведения, изученные в 10-м классе, школьники усваивают неплохо, и в 11-м классе можно не тратить много времени на повторение романов Толстого, Достоевского и Тургенева. Но произведения Грибоедова и Пушкина, рассчитанные на читателя взрослого и искушенного, мы изучаем с 14-летними детьми. И даже самые толковые из них не в состоянии и приблизительно осмыслить пленительную сложность смешной и жуткой комедии Грибоедова, романа «Eвгений Онегин», поэмы «Медный всадник», повестей Белкина, зрелой лирики Пушкина.
Учителя знают, что все это в 11-м классе не столько повторяют, сколько читают как в первый раз. Занятия по «пройденному» в 9-м классе могут строиться по такому принципу: ученики когда-то читали произведение, кое-что о нем знают, а теперь его надо увидеть новыми – взрослыми! – глазами. Мы полагаем, что в первую очередь учитель должен показать детям, как работают с текстом.

ЗАОЧНЫЙ СЕМИНАР ПО ЛИТЕРАТУРЕ

КОМЕДИЯ ГРИБОЕДОВА
Действующие лица

Беседа первая

Е.И.ВИГДОРОВА

Все помнят, что в классицистических комедиях герои обычно носят говорящие фамилии. Так, в «Недоросле» Скотинин долго рассуждает о своем отношении к свиньям. Он даже не называет сразу это животное. Просто говорит, что нравится ему не девчонка (Софья) и не ее деревеньки, а то, что в этих деревеньках и до чего у него «смертная охота». Его отношение к свиньям не простое, а почти инфернальное, ведь «у нас в околотке такие крупные свиньи, что нет среди них ни одной, которая, став на задние ноги, не была бы выше каждого из нас целой головою». Вот и Митрофан, оказывается, любит свиней за то, что он Скотинину племянник. И в его чувстве к ним нет ничего материального: «Как был еще трех лет, то, бывало, увидя свинку, задрожит от радости», – рассказывает его отец Простаков. Скотинин задается вопросом: «Ну, пусть, братец, Митрофан любит свиней для того, что он мой племянник. Тут есть какое-нибудь сходство; да отчего же я к свиньям-то так сильно пристрастился?». А непосредственный Простаков подведет итог: «И тут есть же какое-нибудь сходство, я так рассуждаю».
Так обыгрывается в V явлении I действия «Недоросля» фамилия дяди Митрофана, от которого юный сын Простакова унаследовал сложное отношение (сродство!) к свиньям; матушка же его, и это подразумевается, тоже в девичестве была Скотининой: «Нас, детей, было с ним восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли». А дед говаривал: «Не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет». Помните, на именинах у Татьяны Лариной

Скотинины, чета седая,
С детьми всех возрастов, считая
От тридцати до двух годов...

В «Недоросле» замечательно «работают» все фамилии, «работают», что называется, в открытую: Вральман врет, Цыфиркин обучает Митрофана действиям арифметики, Простаков – простодушен, а Правдин – честен. Глубинное же не только сходство, но и родство всех Простаковых-Скотининых со свиньями усиливает назидательный пафос комедии, которая заканчивается словами: «Вот злонравия достойные плоды!».
Поэтика «Горя от ума» значительно сложнее, чем поэтика фонвизинской комедии. Элементы классицизма естественным образом переплетаются с сентименталистскими, романтическими, с тем, что принято называть реализмом, а эффекты комические, водевильные – с трагическим, по сути, финалом. Но что очень сближает эти две русские комедии, написанные с временным расстоянием чуть больше чем в сорок лет, – это постоянная игра со словами, их значениями. Встретившись раз, слово проявляется в одном значении, повторившись, приоткрывает еще одну грань, потом – другую. И вдруг оказывается, что явление, определенное этим словом, чрезвычайно важно, осмыслить без него всю глубину конфликта невозможно.
«С ума ты сходишь?» – говорит Фамусов Лизе в начале комедии, когда она, объясняя барину, что разговором своим он может разбудить Софью, которая «сейчас започивала», сама кричит «как можно громче». Ни Лизе, ни читателю и зрителю не приходит в голову, что Фамусов и вправду считает Лизу сумасшедшей, – фразеологизм, идиома понимаются так, как их и должно понимать. Почему же, когда Софья скажет о докучливом поклоннике «он не в своем уме», ее слова будут поняты так буквально?
Комедия Грибоедова начинается для нас со списка действующих лиц. Нет, раньше – с названия. В начальном варианте оно звучало так: «Горе уму». Ключевые понятия – те же, но было в этом словосочетании какое-то мрачное назидание. Заменив дательный падеж родительным, разбавив два отвлеченных существительных предлогом от, Грибоедов как бы усмехнулся, слегка, может быть, отстранился от ситуации и даже, наверное, намекнул: смеяться можно. Комедия. Комедия-то комедия, а конфликт, заявленный в названии, серьезный, и слова ум и горе звучат, осмысляются, произносятся разными персонажами на протяжении всей пьесы: то «горе ждет из-за угла», то «у них беды себе на всякий час готовь». А уж про ум кто только не рассуждает и кого только не назовут умным («все умудрились не по летам!») в комедии, где, по словам автора, на 25 глупцов один здравомыслящий человек.…
Так кто они, эти 25 глупцов, и кто он, этот единственный здравомыслящий человек, в чьем уме, впрочем, другой «умнейший муж России» (так император Николай I скажет о Пушкине) усомнится, и усомнится именно потому, что бисер своего ума герой рассыпает перед всеми этими московскими тетушками.

Список «действующих» открывается, конечно, хозяином дома – Павлом Афанасьевичем Фамусовым, про которого тут же сообщается, что он «управляющий в казенном месте». Латинское fama (молва), английское famоus (известный) – все эти значения «работают», когда мы называем фамилию героя, который «монашеским известен поведеньем» и которого волнует больше всего, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна».
Следующей названа Софья, его дочь. Имя это закреплено литературной традицией за положительными героинями (вспомним хотя бы «Недоросля»). Софья – мудрость, и в комедии, где слово ум появляется уже в названии, девушка с таким именем должна выбрать достойного – девушка, про которую автор скажет: сама неглупая. Выбирает же Софья Молчалина, ориентируясь не только на сердечное влечение. Скалозуб ей не нравится потому, что он «слова умного не выговорил сроду», поэтому-то она и восклицает: «Мне все равно – что за него, что в воду».
Напоминая ей о Чацком, Лиза тоже апеллирует к уму: «Кто так чувствителен, и весел, и остер, как Александр Андреич Чацкий!». И Софья, соглашаясь с тем, что он, Чацкий, «остер, умен, красноречив», и отказывая ему в чувствительности («если любит кто кого, зачем ума искать и ездить так далеко?…»), противопоставляет ему Молчалина.
«Кого люблю я, не таков…». «Не таков» – это не значит не умен, а глуп; Софья очень точно формулирует свои мысли: «нет в нем этого ума». Этого ума нет, но есть другой.… В наличии этого особого, молчалинского, ума Лиза, кажется, имеет возможность убедиться. Замечательно, что именно в Лизины уста вложено пусть сниженное, травестированное, но очень точное определение той любовной интриги, которая движет действие в комедии:

Ну! люди в здешней стороне!
Она к нему, а он ко мне,
А я... одна лишь я любви до смерти трушу. –
А как не полюбить буфетчика Петрушу!

Лизанька не зря названа в списке «действующих» сразу после Софьи: ее амплуа – служанка, субретка, умница, хранительница всех тайн. Она, обладательница здравого смысла, произносит афоризм за афоризмом, и в первую очередь ее язык, наверное, позволил Пушкину сказать: «О стихах я не говорю: половина должны войти в пословицу».
А вот герой-любовник, тот, который «для других себя забыть готов», он назван после Лизы, но до Чацкого и до Скалозуба. И недаром! Это его девушка «сама неглупая» предпочтет остальным претендентам, его ум оценит, его «умеренность и аккуратность», проявляющиеся во всем («Ни слова вольного, и так вся ночь проходит»), тронут ее сердце. Фамилия Молчалин в комедии обыгрывается:

…Враг дерзости...…
Вот он на цыпочках, и не богат словами...
Услужлив, скромненький...…

Каков же социальный статус этого счастливого соперника Чацкого? И важно ли это? Наверное, важно, раз автор, называя имя героя, считает нужным отметить: секретарь Фамусова, живущий у него в доме. Уже в I действии мы узнаем, что Молчалин – безродный, жил раньше в Твери, что Фамусов его «пригрел», «ввел в свое семейство», «дал чин асессора». Чин асессора – это очень важная ступень в служебной карьере. Получение этого чина давало право на личное дворянство. Потом, из разговора Молчалина с Чацким, мы узнаем, что Молчалин числится по архивам и уже «три награжденья получил». Карьера важна для Молчалина, и Чацкий знает про него, что «он дойдет до степеней известных, ведь нынче любят бессловесных». Как видим, здесь «говорящая» фамилия проявляется заодно с социальными перспективами.
Впрочем, чтоб «чины добыть, есть многие каналы», и «умеренность и аккуратность» нужны не всем. Скалозуб, в частности, отлично без них обходится. «Шутить и он горазд, – скажет о нем Лиза, – ведь нынче кто не шутит», – но фамилия у него почему-то не Шутейкин, не Смехов, но Скалозуб. Тынянов обратит внимание в статье «Сюжет …“Горя от ума”» на оскал в фамилии Скалозуба.
Ныне полковник, Скалозуб не просто стремится в генералы, но нащупывает свой канал, нащупывает не только цинично, но и очень прозорливо: вакансий-то, глядишь, скоро будет много! Чацкий ведь ему не соперник – ни в любовном конфликте, ни в карьерном, хоть и состоит в списке действующих лиц между Молчалиным и Скалозубом, т.е. между тем, кого выбрала дочь Фамусова, руководствуясь женским чутьем на карьериста, но не чувствуя подлеца и предателя в человеке, чей ум мог бы «семейство осчастливить», и тем, кого «желал бы» в зятья сам Павел Афанасьевич.
О Чацком и его особом положении в списке «действующих» мы пока говорить не будем. Пока нам интересны остальные лица, все те, кто, не поверив в сплетню о Чацком, будут ее повторять. И пара «Наталья Дмитриевна, молодая дама, и Платон Михайлович, муж ее» – эта пара по фамилии Горич кажется нам любопытной. В первую очередь обратим внимание на то, что именно «дама» названа первой, а Платон Михайлович обозначен как «муж ее». Тынянов писал, что «Горе от ума» – комедия о женской власти и мужском бесправии, и на это есть указания уже в списке «действующих», где женских персонажей больше, чем мужских. Количество женщин увеличивается, конечно, благодаря Тугоуховским, которые привели на вечер к Фамусову 6 (шесть!) дочек-невест. Во многом из-за них создается ощущение именно «ярмарки невест», о чем потом Фамусов будет говорить с гордостью: «В Москве ведь нет невестам перевода».… Женщин много как среди сценических (названных в списке), так и среди внесценических персонажей, и они, конечно, представляют собой некую власть: дамы-покровительницы вроде Татьяны Юрьевны, та самая Марья Алексеевна, чье мнение так волнует Фамусова, те «судьи всему, везде, над ними нет судей» – Татьяна Юрьевна среди них тоже, кстати, названа.… Список «дам», собственно, и открывается Натальей Дмитриевной, которую, как мы потом увидим, Чацкий знавал раньше, и это давнее знакомство позволило ему начать с нею беседу в тоне, который можно было бы назвать фривольно-кокетливым. Заметим, что этот тон Чацкий сразу оставляет, как только она с достоинством проговорит: «Я замужем». – «Давно бы вы сказали!». Еще до появления Платона Михайловича Наталья Дмитриевна сообщает Чацкому о нем: «Мой муж – прелестный муж» (восемью явлениями позже Молчалин именно так скажет про собачку Хлестовой: «Ваш шпиц, прелестный шпиц, не более наперстка»). Интересно, что Чацкий, сохраняющий с Натальей Дмитриевной тон комплиментарный, галантно ответит: «Я верю, он вам муж». Итак, основное, что мы узнаем о Платоне Михайловиче Гориче, – это то, что он муж Натальи Дмитриевны. Так – в списке. Так – и в начале знакомства. Но, пристрастно изучая семантику имен персонажей, мы не можем не остановиться на этой странной фамилии – Горич. В пьесе, название которой состоит из двух нарицательных существительных, не может не привлечь внимание фамилия, включающая в себя одно из них. Итак, в имени одного из второстепенных персонажей звучит слово горе. Как скажет Фамусов по другому поводу, «нельзя, чтобы случайно».
Похоже, что Платон Михайлович не просто был когда-то знаком с Чацким («здорово, Чацкий, брат», «друг старый, мы давно знакомы, вот судьба»). Вспомним короткий его монолог, обращенный сперва к Загорецкому, а потом к Чацкому.

Прочь!
Поди ты к женщинам, лги им, и их морочь;
Я правду о тебе порасскажу такую,
Что хуже всякой лжи. Вот, брат, (Чацкому)
рекомендую!
Как эдаких людей учтивее зовут?
Нежнее? – человек он светский,
Отъявленный мошенник, плут:
Антон Антоныч Загорецкий.
При нем остерегись: переносить горазд;
И в карты не садись: продаст.

Еще в начале II действия лексика Чацкого, строение его фраз, особая «книжность» его речи позволили Фамусову безошибочно определить его не только как молодого человека («Вам, людям молодым…»), которому «иного нету дела, как замечать девичьи красоты», но как человека «опасного», «карбонари», одного из «этих господ» – попросту говоря, инакомыслящего.
Заметим, что жесткая, короткая, построенная по строгим законам риторики (чего стоят эти троекратные императивы: поди ты к женщинам,… лги им, и их морочь), гневная филиппика Горича напоминает обличительные речи Чацкого. Часть монолога, являющаяся характеристикой Загорецкого, завершается клаузулой; но слова, обращенные лично к Чацкому (старому другу, «брату» – именно так называет его Горич), другие. Интонация доверительная, мягкая: «При нем остерегись: переносить горазд; и в карты не садись: продаст». Так Горич предупреждает, предостерегает Чацкого – друга, брата, единомышленника. Конечно, он не примет версию о сумасшествии Чацкого: «А мне сомнительно» – так он скажет. Но, подобно Репетилову (тоже ведь единомышленник, это у него к Чацкому «влеченье, род недуга, любовь какая-то и страсть…»; это он клянется, что Чацкий «в мире не найдет себе такого друга, такого верного», как он, Репетилов) – подобно Репетилову, не поверившему, но немедленно смирившемуся, когда узнал, что это «слишком гласно», – Платон Михайлович принимает мнение большинства:

Ну, все, так верить поневоле….

Вот это «поневоле» – ключевое слово, без которого не понять горя Платона Михайловича. Он его еще повторит дважды, перед тем как покинет сцену: «неволя-то горька», – скажет он. И еще добавит: «И кто жениться нас неволит!». В отличие от Чацкого, Платон Михайлович не «мечет бисер перед московскими тетушками», не «оспоривает глупца», не может, не хочет, а может быть, не умеет, подобно многим нормальным людям, быть один против всех; но не будет счастливым тот, кто «верит поневоле». И этот путь показал в комедии Грибоедов: стать «московским жителем», забыть «шум лагерный, товарищей и братьев», принять роль «мужа-мальчика», «мужа-слуги» – с «эдаким умом»! – нет, и это горе от ума.
...Именно с супругов Горичей начинаются в списке действующих лиц персонажи, не принимающие непосредственного участия в любовном конфликте, но создающие ту самую атмосферу Москвы, города, где «на все свои законы есть», где невесты «плодятся год от года», а старички «в ус никого не дуют», где «про всех готов обед», а дверь «отперта для званых и незваных, особенно из иностранных»...
Про шесть княжон Тугоуховских мы уже говорили, но фамилии их, столь значимой для понимания пьесы, еще не рассматривали. Значение ее совсем просто: князья Тугоуховские плохо слышат. Но, как постепенно окажется, плохо слышат и другие персонажи комедии. Помните начало I действия?

Господа!
Эй, Софья Павловна, беда.
Зашла беседа ваша за ночь.
Вы глухи?

А в действии II, когда Фамусов заткнет уши, чтобы не слышать речей Чацкого? А конец 20-го явления III действия, когда наконец глухая Графиня-бабушка провозгласит:

Ох! глухота большой порок.

Этот эффект, диалог глухих, один из значительнейших в комедии, где от начала до конца герои недослушивают, недопонимают, недоумевают... Глуховатые «старухи зловещие», хоть та же Хлестова с ее грубоватой прямотой; способный раздуть пожар сплетни Загорецкий; всех повторяющий (от фр. repete) Репетилов («шумим, братец, шумим!») – вспомним, что в том же Фамусов обвинял Лизу («кричишь»): «За эту же способность «пошуметь» хвалил московских стариков...
Все фамилии говорящие. Говорят они за своих носителей, подчеркивая, как принято в классицизме, то основное качество, которое их характер определяет.
И только у одного героя фамилия молчит. Нет, не намекает на бессловесность, как у Алексея Степановича, его счастливого соперника, а хранит тайну.
Мы знаем, что первоначально фамилия главного героя была Чадский, и именно из его уст слово чад мы услышали:

Ну вот и день прошел, и с ним
Все призраки, весь чад и дым...

Безумно влюбленный, ослепленный («Слепец! я в ком искал награду всех трудов!»), оглушенный и не желающий слышать, вернее, верить, когда ему прямо говорили, кого ему предпочли («Шалит, она его не любит!»), в чаду «мильона терзаний» – вот он, главный герой комедии, которому девушка «сама не глупая» предпочла дурака. На этой любовной интриге, писал сам Грибоедов, строится сюжет комедии, которую, впрочем, Ю.Тынянов назвал политической. Связь имени главного героя – Чадский – с именем его знаменитого современника Чаадаева нельзя было не заметить. Но, давая герою иную фамилию, убирая вызывающий ассоциации как с чадом, так и с Чаадаевым корень чад, Грибоедов показывает главное отличие Чацкого от остальных. Его, этого героя, нельзя охарактеризовать одним словом, он, чей свободный ум «алчет познаний», не может быть ни на кого похож. Среди всех этих секретарей, полковников, которые «метят в генералы»,
управляющих в казенных местах, среди мужей влиятельных дам выделяется одинокая фигура Чацкого. Выделяется даже в списке действующих лиц. Александр Андреевич Чацкий – неважно, где он служит или не служит вовсе, потому что в «том он пользы не находит», неважно, где он живет (уже читая комедию, мы узнаем, что он «хотел объехать целый свет и не объехал сотой доли»). Он человек, личность, и человеческая, личностная свобода для него важнее всего. «Зачем же мнения чужие только святы?» – с искренним удивлением спросит он Молчалина.
Впрочем, имя Александра Андреевича Чацкого ассоциации вызывает, и с одним человеком он, которого предали все – и друзья, и просто приятели и знакомые, и любимая, все-таки навсегда в нашем сознании связан. Этот человек – автор комедии – Александр Сергеевич Грибоедов.
В уме Чацкого, как мы уже писали, Пушкин усомнится, но не усомнится в другом: с Грибоедовым этот вечно оспоривающий глупцов Чацкий времени провел немало и, верно, подружился с автором в пору работы над пьесой. Может, в память об этой дружбе и имя ему Грибоедов дал свое – Александр.