ЧУКОВСКИЙ ГОТОВИЛ ДЕТЕЙ К ВОСПРИЯТИЮ ВЕЛИКОГО НАСЛЕДИЯ

В газете «Русский язык» № 1 за 2002 г. опубликованы «Заметки о Крокодиле, говорящем по-турецки» Ирины Чайковской. В живо и интересно написанных «Заметках» содержится много любопытных догадок и соображений. Однако некоторые из высказанных суждений чересчур категоричны, кое-что нуждается в уточнении, а то и в опровержении.
Автору, видимо, очень не хотелось ни в чем соглашаться с Н.Крупской, увидевшей в сказке Корнея Ивановича Чуковского «буржуазную муть», и И.Чайковская решительно отметает предположение Крупской о том, что во второй части сказки есть пародия на Некрасова. «Речь Крокодила о страдающих братьях – пародия, но не на Некрасова... Имеющий уши да услышит в ритмике и строфике этой части перекличку с “Мцыри” Лермонтова.

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, Гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда б его увидеть мог».

И дальше – «Некрасов никакого отношения к “Крокодилу” не имеет».
Однако вспомним некрасовское «Детство Валежникова», тот фрагмент, например, где приводятся слова измученного бурлака, а потом переданы переживания мальчика:

Он застонал и навзничь лег.
Я этих слов понять не мог.
Но тот, который их сказал,
Угрюмый, тихий и больной, –
Он и сейчас передо мной.

«Имеющий уши» расслышит в этих четырехстопных ямбах с мужскими рифмами интонацию, отсылающую назад, к «Мцыри», но и предсказывающую будущего «Крокодила». Здесь нет противоречия.
«Едва ли не каждая строчка “Крокодила” имеет ощутимые соответствия в предшествующей литературе и фольклоре (шире – в культуре), но восходит не к одному источнику, а к нескольким, ко многим сразу (подобно “цитатам” в “Двенадцати” Блока, по отношению к которым современный литературовед применил специальное слово – полигенетичность)» – это выдержка из глубокой статьи литературоведа Мирона Петровского «Крокодил в Петрограде» (Мирон Петровский. «Книги нашего детства». Серия «Судьбы книг», М., 1986). Уже эта статья никак не позволит сказать, что «к этому не такому простому сочинению нет почти никаких комментариев».
Кстати, Мирон Петровский утверждает, что в «Крокодиле» особенно много отзвуков некрасовской поэзии; правда, он называет не «Детство Валежникова», а другие произведения: «Рассказ о несчастиях “милой девочки Лялечки” ведется стихами, вызывающими ассоциации с великой некрасовской балладой “О двух великих грешниках”: ритмический строй баллады Чуковский воспроизводит безупречно».
Детская сказка заставляет нас вспомнить «Крокодил, или Пассаж в пассаже» Достоевского, лермонтовскую «Песню про купца Калашникова» и многое другое. Но «Крокодил» не пародия.
«Отсылая взрослого читателя к произведениям классической поэзии, Чуковский создает иронический эффект, который углубляет сказку, придает ей дополнительные оттенки значения. Для читателя-ребенка эти отзвуки неощутимы, они отсылают его не к текстам, пока еще незнакомым, а к будущей встрече с этими текстами». По мысли Петровского, «Крокодилом» Чуковский готовил детей к восприятию великого наследия: «Обилие голосов и отголосков русской поэзии – от ее вершин до уличных низов – превращает сказку в обширный свод, в творчески переработанную хрестоматию или антологию, в необыкновенный “парафраз культуры”».