БЫСТРЕЕ, ВЫШЕ, СИЛЬНЕЕ?

Недавно беседовали мы на переменке с коллегой. Как водится, о своих учениках: мы обе в этом году выпускаем одиннадцатиклассников. Естественно, мы от души жалели бедных крошек, которым предстоит писать умопомрачительные тесты. Слово за словом плелась нить беседы, и вдруг прозвучало: «Ну почему на экзамены выносятся не те вещи, которые любой человек должен знать безупречно, а то, что и искушенному не всегда по плечу?».

Этот разговор еще долго вертелся у меня в голове. Действительно, почему экзамены все больше и больше превращаются в род спортивного состязания? И – подобно олимпийским рекордам – все меньше отражают реальные возможности человека, являющегося рядовым представителем вида homo sapiens. Разница одна: целью существования спортсменов-олимпийцев всегда было поддержание престижа страны, они и должны быть «сверхлюдьми», а абитуриенты никаких рекордов не ставят. Кстати сказать, «спортсмены-профессионалы» русского языка (корректоры, преподаватели-русисты и т.п.) поддерживают неизменно высокий уровень грамотности в основном благодаря постоянным тренировкам, и никто из профессионалов – в отличие от сдающих экзамены – не работает без словарей и справочников.

Зачем нужен русский язык взрослому человеку, который не собирается заниматься филологией? Чтобы он мог сочинить и без ошибок записать любой текст, необходимый ему как гражданину или как профессионалу, – будь то заявление о приеме на работу, объявление, реферат, доклад, курсовая, диплом, отчет о работе. Очевидно, что осваивать профессиональные подъязыки, терминологию придется уже в вузе и даже позже, попав на службу. Кое-какие образцы, опирающиеся на стандарты, должны быть представлены в виде «письмовников» (эту практику хорошо знали в дореволюционной России). Но базовые навыки – они и только они! – могут становиться «пропуском» в вуз.

И неправильно ставить вопрос о том, сколько ошибок можно «разрешить» в выпускном сочинении или во вступительном тесте. Если в этом тексте – как бы велик он ни был – нет конструкций, выходящих за рамки базового навыка, то в нем не должно быть ни одной ошибки. А вот в конструкциях, лежащих за пределами стандарта, ошибок может быть сколько угодно.

Так что правильно думать о том, какого рода текст может считаться «не выходящим за рамки стандарта». По-видимому, следует разработать словарь-минимум, слова и выражения из которого должен знать каждый выпускник школы. Пожалуй, стоило бы отделять активный запас от пассивного, давать толкования с примерами на употребление слов (из текстов). Между прочим, в Евросоюзе разработан словарь-минимум приблизительно в 15 тысяч единиц, обязательный для изучения на занятиях иностранным языком, – почему бы нам не разработать аналогичный для родного языка, тысяч на сорок? Вряд ли за годы учебы в различных учебниках и в книгах, обязательных для прочтения, их было меньше. Несложно задать и список синтаксических конструкций, с которыми выпускники школ должны уметь обращаться свободно, запросто. Наличие такого «стандарта», периодически (раз в 7–10 лет) обновляемого, облегчило бы жизнь и учителям, и ученикам, и добросовестным экзаменаторам. В конце концов любой вуз мог бы честно заявлять, что предъявляет к выпускникам требования, выходящие за рамки стандарта: нет ничего страшного, если будет опубликовано дополнение к словарю, в котором окажется, например, 200–300 экономических, финансовых и прочих терминов и устойчивых выражений.

Важно, чтобы были определены правила игры, – тогда любой человек сможет научиться играть. Но нелепо включать в «правила игры» под названием «русский язык» всего Гоголя вкупе с Достоевским, Гончаровым, Пастернаком и Булгаковым, к тому же не в авторской, а в усложненной экзаменаторами «аранжировке». Любой писатель, стремящийся нарисовать образ, вызвать у читателя яркое впечатление, зачастую чувствует себя скованным правилами грамматики и стилистики и потому относится к ним несколько пренебрежительно. Стоит убрать знаки препинания и буквы, как текст становится неудобопонятным. Боюсь, что именно по этой причине ребята иногда пишут мудреные тесты, вообще отключаясь от смысла, и допускают нелепейшие ошибки. Сложные, большие, но нормальные, не специально перенасыщенные тексты дети пишут на полбалла-балл лучше, чем тесты «по Гоголю», то есть не хуже, чем обычно, а практически в точном соответствии с той отметкой, которую они имеют.

Конечно, мне приходится мучить учеников сверхсложными тестами: я же не хочу, чтобы они не сдали вступительный экзамен. Но иногда я им говорю: «А сегодня мы будем писать такой диктант, в котором, если вы будете внимательны, вы не сделаете ни одной ошибки». Для меня как для учителя такие диктанты важнее, чем «абитуриентские». И знаете, когда я рассказала о них своей коллеге (той самой, с которой мы болтали на переменке), она радостно воскликнула: «Слушай, поделись! Мне таких очень не хватает!».