Судьба нового свода правил русского правописания зависит и от нас с вами

В течение последних трех лет я внимательно слежу за всем, что связано с подготовкой новой редакции орфографических правил, но личное присутствие на встрече с ведущими русистами страны – авторами проекта «Свода правил русского правописания» нельзя сравнить ни с чем. Признаюсь, что вначале я шла на заседание «орфографического» круглого стола с единственной целью – узнать, когда же будет завершена эта столь необходимая обществу работа, когда же свод будет принят. Ведь не секрет, что волна публикаций на эту тему, достигшая своего пика в конце прошлого века, уже несколько спала. Однако мои худшие опасения, что работа Орфографической комиссии по каким-либо причинам приостановлена, по счастью, не оправдались.

А вот название круглый стол оправдало себя полностью. Благодаря блистательной режиссуре Сергея Волкова (между прочим, школьного учителя и члена Орфографической комиссии Института русского языка РАН) обсуждение новой «орфографической конституции» шло не только профессионально, но и на редкость заинтересованно. Десятки вопросов из зала – это ли не степень актуальности и остроты поднятых проблем? И пусть не на все вопросы мы получили однозначные ответы; главное, что проблема поставлена, а уж «что делать?» – это и от нас с вами зависит.

В последнее время мало кому из моих коллег не приходилось отвечать на вопросы о том, что происходит с нашей орфографией. Спрашивают учителя, старшеклассники, родители. Кажется, что идет самая настоящая орфографическая битва. Сравнение с битвой отнюдь не метафора, споры вокруг русского правописания ведутся столь ожесточенные, что чуть ли не на каждом шагу мы сталкиваемся не просто с непрофессионализмом пишущих, но и с самым настоящим хамством¹. Приведу только один факт. Журнал «Итоги» обнародовал следующее высказывание популярной писательницы Татьяны Толстой: «Надо заколотить двери Академии наук, где заседают эти придурки, и попросить их заняться более полезным для народного хозяйства делом»². Это высказывание мне попалось еще в трех изданиях, посвятивших свои публикации будущему нашей орфографии. До недавнего времени разговор шел именно в таких тонах. Понятно, что члены Орфографической комиссии порядком устали от всей этой возни, у них начали возникать сомнения в том, нужна ли кому бы то ни было их работа, кроме журналистов. В такой ситуации обсуждение нового «Свода правил русского правописания» учительской, а не только лингвистической общественностью явилось как нельзя более своевременным.

Я не буду сейчас останавливаться ни на истории вопроса, ни на тех конкретных изменениях, которые планируется ввести в новую редакцию «Правил» 1956 г., – перечень нововведений всем более или менее известен, газета «Русский язык» не раз писала об этом. Гораздо важнее было получить ответы на следующие вопросы: 1) для кого предназначен свод, 2) каковы цели проекта, ³) какова его судьба? Вот как ответил на них в своем выступлении В.В. Лопатин – председатель Орфографической комиссии.

Первое. Свод нужен учителям, ученым, редакторам, корректорам, студентам, старшеклассникам – всем тем, кто больше всего страдает от полной анархии, затронувшей некоторые хронически сложные участки нашего правописания (прописная и строчная буквы, слитно-дефисно-раздельные написания, н и нн в причастиях и отглагольных прилагательных – всего планируется ввести около 20 изменений).

Второе. О целях проекта. По мнению членов Орфографической комиссии, новый свод вовсе не преследовал целей реформирования отечественной орфографии. Главное – современность и полнота новых правил. «Правила» 1956 г. попросту устарели, многое в них изложено слишком поверхностно и неполно, многие факты не отражены вовсе. Никаких кардинальных орфографических изменений в новом тексте правил не предусмотрено.

Третье. Какова в настоящее время судьба проекта? В конце прошлого года он был опубликован ограниченным тиражом (200 экземпляров) и направлен в ведущие вузы страны для ознакомления и обсуждения. В целом отзывы получены положительные, но есть и ряд замечаний как по тексту свода, так и по конкретным изменениям.

Воспользуюсь случаем пояснить читателям газеты, что собой представляет сам проект. Это довольно толстая книжка объемом примерно в триста страниц. Мне даже удалось подержать ее в руках – и только. Самого проекта ни в его новом, ни в старом варианте я не читала, поэтому обо всех предполагаемых изменениях слышала только с чужих слов. Разумеется, авторам свода, уважаемым мною ученым, я полностью доверяю, но все-таки хотелось бы увидеть текст своими глазами. Вот почему я предлагаю, чтобы проект был опубликован в нашей профессиональной газете «Русский язык» если не полностью, то хотя бы в извлечениях, касающихся нововведений. Настало время обсудить его и учителям русского языка.

А теперь, собственно, о том, ради чего и задумывалась эта статья. Несмотря на то, что работа проделана большая, проект пока что остается проектом, а значит, не имеет никакой юридической силы. Да и сама Орфографическая комиссия (при всем том, что состоит из ученых с мировым именем) не обладает никакими правовыми полномочиями. С ней пока не работает даже наше родное Министерство образования, не говоря уже о правительстве или Думе. (Пока писала эту фразу, трижды задумалась, как писать – с прописной или строчной – слова министерство, правительство, дума. Вот конкретный участок орфографии, который требует незамедлительной починки, и невольное доказательство того, что свод все-таки необходим.)

В этой ситуации самыми пострадавшими оказываются даже не редакторы и корректоры (половина современных газет и журналов обходятся без последних), а в первую очередь мы с вами, уважаемые коллеги. Школьник, как и раньше, будет писать как бог (Бог?) на душу положит, но оценить его грамотность должны мы, и оценить по мере возможностей объективно и профессионально. Сегодня это сделать практически невозможно, потому что нет твердых – подчеркиваю: твердых и узаконенных – правил, на которые мы бы с вами могли ориентироваться. Нет «орфографической конституции».

Учителей – участников круглого стола интересовали следующие конкретные вопросы:

– Как писать слово Родина в выпускном сочинении? (Вопрос не праздный, если учесть, что в одних школьных учебниках (!) и даже на разных страницах одного и того же учебника3 (!) в формулировке темы сочинения «Тема Родины (родины) в творчестве Блока (Есенина и т.п.)» мне встретилось написание с прописной буквы, а в других – со строчной. Само правило в новом своде не будет меняться, и все по-прежнему зависит от того, в каком употреблении – высоком или нет – приводятся слова Родина, Отечество и др.)

– Нужно ли снижать оценку ученику, если он перенес слово подбросить как подб-росить, слово обучить как обу-чить? (Ответ отрицательный.)

– Как писать составные названия (Г,г)ражданская война, (П,п)ервая (В,в)торая) мировая война, которые скорее всего встретятся в каждом втором выпускном сочинении? (Свод дает в этом случае единые рекомендации: в составных названиях с прописной буквы пишется только первое слово, названия войн не исключение, то есть надо писать: Гражданская война (если речь идет о Гражданской войне в нашей стране), Первая (Вторая) мировая война. По действующим же в настоящее время правилам эти названия должны писаться с маленькой буквы. Как видим, расхождения налицо, и я не уверена, что рекомендации членов Орфографической комиссии помогут абитуриентам избежать ошибок. А вдруг у экзаменаторов другое мнение?)

Были и другие вопросы, но думаю, что и этих достаточно, чтобы понять, вокруг чего разгорелись споры. Половина вопросов касалась предстоящего выпускного экзамена, в том числе Единого государственного, и учителя хотели застраховать себя от некоторых ошибок. Однако и предстоящие экзамены, и оценки за конкретные ученические работы – все это вторично. Дело не только в том, чтобы наши ученики хорошо написали это выпускное сочинение или этот вступительный тест. Ради этого действительно не стоило ломать копья.

Так и слышатся ироничные голоса оппонентов: ну, какая разница, как писать: Гражданская война или гражданская война, Государственная Дума или Государственная дума, жаренный на масле или жареный на масле. Все эти разговоры яйца выеденного не стоят или напоминают давние споры о том, с какой стороны это самое яйцо бить. На самом деле это не так. Разговор идет не о «частностях», не о «мелочах», а о принципах, на которых основывается наше правописание, о том, где проходит граница между орфографической вседозволенностью и регламентированной правильностью. Если сегодняшнюю ситуацию довести до логического конца, то легко представить себе картину, нарисованную М.В. Пановым в его замечательной книге «И все-таки она хорошая!». Помните фантастический город Какографополь, люди из которого перестали понимать друг друга, потому что перестали грамотно писать? Именно поэтому регламентация орфографии не выдумка ученых, а необходимое условие существования любого общества.

Скажу даже больше: дело не только в письме и не только в грамотности. Психологи показали, что все виды речевой деятельности, в том числе и письмо, взаимосвязаны между собой и в конечном счете связаны с мышлением и пониманием. Сделав уступку в этом направлении, мы придем к ситуации, когда сформируется не умеющее мыслить поколение, но будет уже поздно. Вот что нужно обсуждать в связи с принятием новой редакции правил.

А насчет вариативности – ну что ж. Скорее всего нужно просто договориться, что вариативность правописания (пуктуационная в большей степени, орфографическая – в меньшей) допускается «Правилами», но только это все равно должно быть регламентировано, узаконено. И о том, что такая вариативность возможна, должны знать учителя и их ученики.

Вернемся к конкретным, «частным» вопросам. Обратите внимание: все они в конечном счете сводились к следующему: если ученик написал «неправильно» (а как «правильно», в настоящее время не знает никто), нужно ли за это снижать оценку? Ошибка это или нет? И вот тут мы подошли к самой важной – с методической точки зрения – проблеме круглого стола. Как быть с нормами оценки?

Рассказывают, что Л.В. Щерба всякий раз возмущался, когда в его присутствии обсуждали критерии школьной оценки. Он говорил: «Не могу понять, почему за пять ошибок в школе ставят “два”. Я меньше пяти никогда не делаю». Анекдот это или правда, не берусь судить, но то, что нормы следует пересматривать, сейчас ясно даже самым консервативно настроенным учителям. Ясно это уже и наверху.

Может быть, кого-то порадует следующее известие. В рамках Орфографической комиссии РАН образована методическая подкомиссия, которая будет заниматься пересмотром норм оценки.

Что такое грамотность и грамотный человек? За что очень сильно нужно снижать оценку (ну, к примеру, корову через ять или через а вряд ли когда-то разрешат писать), а за что нет? Какие ошибки являются грубыми, а какие не очень? Получит ли ученик двойку за зарянку (кстати, это слово уже лет десять как вывели из исключений – и теперь оно пишется через а, а многие учителя по-прежнему считают это ошибкой)? И вообще можно ли проверять грамотность на таких словах, как зарянка, зоревать или (двадцати)(двух)(с)(половиной)(этажное) здание – пример из вступительных тестов в РГГУ, остроумно названный Н.Шапиро «контрольным выстрелом в голову»4? И не пора ли вернуться к составлению орфографических минимумов? Вот далеко не полный перечень тех вопросов, с которыми учителя сталкиваются ежедневно и на которые придется отвечать методической комиссии.

Итак, пересмотр критериев школьной оценки, выработка новой классификации ошибок – самое главное, что нас ждет в будущем. Мы устали от ситуации, когда экзаменационные работы проверяются двумя ручками, когда и тому, кто делает пятьдесят, и тому, кто делает пять ошибок, ставят одинаковую двойку. А между тем зарубежные исследователи давно уже признали следующие факты: 12 процентов детей не в состоянии овладеть орфографией родного языка не потому, что не хотят, а потому, что они попросту «орфографически больны», хотя при этом могут быть «абсолютно здоровы математически». Многие учителя, правда, прекрасно знали об этом и раньше, благодаря большому опыту и многолетним наблюдениям не за одной тысячей детей, но в соответствии с «Нормами...…» вынуждены были всех оценивать одинаково. Либерализация оценки, возможно, приведет нас к системе исчислений, в которой наконец-то пять ошибок не будет равно двум баллам.

Не хочу, чтобы коллеги поняли меня превратно. Я не за то, чтобы детям разрешили писать безграмотно (своим ученикам я не разрешаю делать ни одной ошибки), но чтобы не ломали судьбы тем, кто все равно в силу специфических физиологических особенностей никогда не сможет научиться писать на сегодняшнюю тройку. Думаю, что меня поддержат многие.

Вот на какие мысли натолкнул меня проведенный «орфографический» круглый стол. Многие проблемы, поначалу представлявшиеся чисто академическими, на деле оказались самыми что ни на есть школьными. Это сближение науки и школы, ученых и учителей-практиков – главный итог встречи, от которой выиграл каждый – и ученые, и учителя. Работа Орфографической комиссии вышла за рамки узкопрофессионального обсуждения, и теперь каждый из нас понял, что судьба свода зависит и от учителя.

¹ О том, как «лепятся журналистские сенсации», см.: Лопатин В.В. Орфография и пунктуация: обойдемся без паники // Русский язык. № 37/2000; Волков С. Не верьте дилетантам! // Русский язык. № 34 /2001.
² См., например: Итоги. 2000. 17 октября. С. 49.
³ Русская литература ХХ века. Учебник. Под ред. В.П. Журавлева. М., 1997. С. 106, 107, 115.