Жизнь языка

Сборник статей к 80-летию Михаила Викторовича Панова / Отв. редактор С.М. Кузьмина. М.: Языки славянской культуры, 2001. 543 с. Тираж 1500 экз.

80 лет – это возраст, вполне подходящий для того, чтобы оглянуться и увидеть плоды рук своих. Посеянные зерна не только взошли, но и дали поросль. Сборник статей, посвященных юбилею ученого, показывает, какое отражение и развитие нашли идеи Панова в работах и научном мировоззрении его учеников и единомышленников, какой отклик и память оставили добрые дела Михаила Викторовича в сердцах тех, кто соприкасался с ним в жизни и в творчестве. Большинство статей сборника хочется обсуждать, делиться с окружающими радостью узнавания нового, размышлять, смаковать блестящие языковые находки.
В книге несколько разделов, соответствующих сферам научных интересов и общественной деятельности юбиляра: «Грамматика. Лексика», «Фонетика», «Речевая коммуникация», «Поэтика», «Орфография», «Школа». Завершают книгу записи бесед с юбиляром, посвященный ему отрывок из давней беседы А.А. Реформатского с В.Д. Дувакиным и список опубликованных трудов М.В. Панова.

Первый раздел – «Грамматика. Лексика». Уже знакомство с названиями статей этого раздела показывает, какой большой шаг сделан современной русистикой от изучения изолированных ярусов языка к изучению комплексных явлений, принадлежащих и науке о частях речи, и словообразованию, и лексике, и синтаксису. Таковы, например, статьи «Синтаксическая деривация и части речи» Ю.П. Князева, «Грамматика и лексикография» И.И. Макеева.

Изучение грамматики русского языка ведется авторами на чрезвычайно широком материале: от диалектов («Изучая диалектную морфологию» Л.Н. Булатовой) до языка эмигрантов, проживающих в разных концах земного шара («Речь эмигрантов как свидетельство роста аналитизма в русском языке» Е.А. Земской и «Язык эмиграции как свидетельство о неустойчивых участках языка метрополии» М.Я. Гловинской). Но многое открывается и на привычном поле «обычной» литературной речи, таковы статьи В.З. Санникова о союзе раз и Эр. Хан-Пиры о словах конвой и эскорт.

В самом обширном по числу статей разделе «Фонетика» читатель найдет работы об особенностях сценической речи в Малом театре (С.Ф. Барышева), об устойчивости орфоэпических навыков (М.Л. Каленчук). Особо хочется выделить статью К.В. Горшковой «Почему так интересен h для диалектологов, лингвогеографов, историков». Загадочная для современного человека, давно ушедшая в прошлое буква h оказывается не такой уж «простушкой». К.В. Горшкова доказывает, что h обозначала особую фонему, по-разному – разными звуками – представленную в различных диалектах. А это значит, и следы, которые эта фонема оставила в современных диалектах, оказались различными. С этой точки зрения, «живя в одно и то же астрономическое время (начало XXI в.), носители разных русских диалектов оказываются в разном лингвистическом времени, т.е. с точки зрения их диалектного языка они живут в разное время» (с. 164).

В разделе «Речевая коммуникация» представлена целая россыпь интереснейших, оригинальных работ. Статья Е.И. Голановой, посвященная анализу манеры вести беседу, – «Языковая личность в ситуации беседы (о некоторых особенностях устного общения М.М. Бахтина)» добавляет новые сведения к развитию жанра речевого портрета. Для современного филолога личность М.М. Бахтина сама по себе является притягательной. А здесь – глубинные черточки личности, которые проявляются в его речевой манере.

В статье А.В. Занадворовой «Цитата в семейной речи» приведены интересные примеры использования различных отрывков из стихотворений, отрывков из прозы, художественных фильмов при общении внутри узкого семейного коллектива. Изучение этого явления может дать много интересных и, возможно, неожиданных открытий и для учителя, помочь ему пробудить на уроках речевую активность учеников.

Стоит прочитать статью Л.А. Капанадзе «Структура и тенденции развития электронных жанров». Не успел появиться и набрать силы новый жанр речевого общения – болтовня в Интернете (chat – англ. «треп, болтовня»), как он уже пойман, рассмотрен под «микроскопом» и классифицирован. Л.А. Капанадзе отметила формирование еще одного жанра – электронной конференции, новой разновидности полилога. Черты этого нового жанра выявлены автором на примере виртуальных конференций электронного журнала Zhurnal.ru с популярным писателем В.О. Пелевиным и с поэтом Д.А. Приговым.

Другое новое явление описывают М.В. Китайгородская и Н.Н. Розанова в заметке «Малые письменные жанры в городском общении: на пути к диалогу». Огромные городские плакаты и маленькие наклейки с краткими, емкими репликами – то, что окружает человека на улицах города, в общественном транспорте, служат средством общения, постоянного диалога города со своими жителями.

М.А. Кронгауз в статье «Изменения в современном речевом этикете» отмечает новые тенденции в обращении русских людей друг к другу (сокращенный вариант этой статьи см.: Русский язык. № 3/2001. – Ред.).

Интереснейший материал для понимания проблем современной культуры, в частности, того, почему школьники не любят читать художественные произведения из школьной программы или почему так популярны у населения книжки в ярких обложках – детективы и любовные романы, содержится в статье А.А. Плетневой «Социолингвистика и проблемы истории русского языка XVIII–XIX веков». Автор подчеркивает (вслед за Н.И. Толстым), что в России круг чтения людей, получивших образование в гимназиях и семинариях, разительно отличался от круга той литературы, которую любили читать крестьяне, мещане, купечество.

А.А. Плетнева приводит развернутую цитату из переизданной в 1991 г. книги С.А. Рачинского «Сельская школа» о круге чтения сельских учащихся: «Что же делать, если вся наша поддельная народная литература претит им, и мы принуждены обращаться к литературе настоящей, неподдельной? Если <...> Некрасов и Островский им в горло не лезут, а следят они с замиранием сердца за терзанием Брута, за гибелью Кориолана? Если мильтоновский сатана им понятнее Павла Ивановича Чичикова? Если “Записки охотника”, этот перл <...> оставляет их равнодушными, а “Ундина” Жуковского с первых стихов овладевает ими? Если им легче проникнуть с Гомером на греческий Олимп, чем с Гоголем в быт петербургских чиновников?» (с. 272). У таких на первый взгляд странных предпочтений были серьезные культурные и языковые причины: рассказы о гибели героев и о любви «лучше воспринимаются на инокультурном материале», а «письменный язык грамотного крестьянина отличался от языка русской классической литературы сильнее, чем от специфического славянизированного языка переводов Гнедича».

Учителям в их работе над развитием речи будет полезна статья О.Б. Сиротининой «О стилистических приемах современной публицистики, которые могут приводить к коммуникативной неудаче». О.Б. Сиротинина подробно останавливается на проблеме цитации и квазицитации в письменной речи некоторых журналистов. Как отмечает автор, цитаты и источники цитирования зачастую понятны либо только самому пишущему, либо, что уже лучше, очень узкому кругу читателей. В этом О.Б. Сиротинина видит свидетельство невысокого культурного уровня тех журналистов, которые не обращают внимания, понятно ли то, что они изрекают, их читателям. Это – «следствие элементарного неуважения к читателю, свойственного носителям среднелитературной речевой культуры» (с. 284).

Много ярких статей в разделе «Поэтика». Одна из самых крупных – статья В.П. Григорьева «Взлеты и падения авангарда». Автор, много лет посвятивший изучению творчества В.Хлебникова, рассматривает культурные направления XX века через призму идей поэта, которого считает величайшей, но невостребованной личностью: «Не исключено, что мы проглядели Будетлянина как отечественную, действительно великую культурную гордость и “национальную идею”, <...> нашу ценность мирового масштаба» (с. 304).

Вл. Новиков напоминает, что модную в 1970-х годах формулу «Культура – это память», М.В. Панов всегда заменял полемической формулой «Культура – это отбор!» (с. 365). Каждый слой общества отбирает из множества творений человечества то, что может быть им освоено интеллектуально и духовно. Создаются культурные пласты разных социальных уровней. Просветительская задача культурной элиты – способствовать тому, чтобы число причастных высокой культуре хотя бы не оскудевало.

Сам Михаил Викторович очень много сделал для этого: сколько школьников, студентов, аспирантов благодаря его лекциям, беседам, книгам смогли увидеть какие-то явления в этом мире по-пановски! А это закладка эстетического вкуса, поднимающего человека на высокий культурный уровень, делающая его носителем элитарной культуры.

Среди филфаковских учеников М.В. Панова была и знаменитая ныне поэтесса Ольга Седакова. Дань ее благодарности учителю – помещенный в юбилейном сборнике искрящийся юмором цикл лимериков «Из жизни замечательных людей».

В разделе «Орфография» привлекают внимание две работы: С.М. Кузьминой «Об умягчении нравов русской орфографии (к проблеме вариативности написаний)» и Б.З. Букчиной и Л.К. Чельцовой «Орфографическая комиссия 1963–1964 годов».

Дело реформы русской орфографии, казалось бы, почти завершенное в самом начале XX века проектом реформы, подготовленным Орфографической комиссией под руководством Ф.Ф. Фортунатова, тянется уже столетие. Общество никак не желает расстаться со своими привычками и предпочитает традиционные написания мышь, ложь, цыган, цирк, огурцы рациональным мыш, лож, циган, цирк, огурци – ну не принимает душа.

А во многих случаях кодификаторы, выбирая одно из двух (или более) возможных написаний, принимают «достаточно условное решение» (с. 407).

Мысль об определенной доле свободы в использовании орфографических правил уже имеет историю: «Кодификаторы прошлых лет не исключали возможности двояких написаний. Бодуэн де Куртенэ стоял “за принцип свободы в правописании”. Д.Н. Ушаков в “Толковом словаре русского языка” приводит довольно много орфографических вариантов» (с. 406).

С.М. Кузьмина рассматривает такие важные и трудные проблемы, как слитное или раздельное написание наречия с причастием (словосочетание или сложное слово: трудно разграничиваемый или трудноразграничиваемый); правописание наречий (сейчас их надо заучивать списками); правописание однословных приложений старик-отец, красавица-Маша или старик отец, красавица Маша – раздельное или дефисное написание указывает на оттенки смысла словосочетаний. Предлагается «дать волю пишущему оценить эти конструкции по-разному» (с. 409).

Б.З. Букчина и Л.К. Чельцова, вспоминая работу Орфографической комиссии 1963–1964 годов, представляют интереснейший исторический материал: как была организована работа, кто какие роли выполнял, какие решения принимались, чем все закончилось – на все вопросы дан ответ. Но вот интересная вещь – временная удаленность позволяет на одно и то же посмотреть по-разному и дать различную оценку одним и тем же фактам. В книге можно найти эмоциональный и совсем не столь положительный отзыв о работе той же самой комиссии (фрагменты беседы В.Д. Дувакина с А.А. Реформатским).

В разделе «Школа» помещены работы, посвященные анализу некоторых сторон учебника «Русский язык», для которого работал коллектив авторов под бессменным руководством Михаила Викторовича. Наиболее интересна в этом разделе статья П.С. Жедек «Фонология и школьная методика преподавания орфографии». Психолог по профессии, она рассказывает, как книга Панова об орфографии помогла харьковским психологам построить эффективную методику развивающего обучения письму в начальной школе. В статье показано, что глубокое и результативное усвоение орфографии возможно только на базе фонематического принципа. Л.Б. Парубченко, стремясь систематически представить методическую концепцию М.В. Панова, дает подробный анализ учебников русского языка, созданных под его руководством. Хотелось бы, чтобы статьи Жедек и Парубченко сыграли роль «ледокола», способного взломать лед непонимания учебника кругами администраторов от образования.

Е.Г. Бирбраер и Н.А. Иванова вспоминают Михаила Викторовича – своего школьного учителя. «И было общее вживание в гармонию мира – через гармонию искусства: только так можно было нащупать брод в окружавшем нас море лжи и получить верное направление для всей нашей будущей жизни» (с. 475).

Настоящей жемчужиной рецензируемой книги можно назвать последний, неозаглавленный раздел, который предоставляет возможность читателям «лично» познакомиться с Михаилом Викторовичем. Здесь помещены записи бесед Михаила Викторовича Панова с Е.М. Сморгуновой, Е.А. Земской и В.Ф. Тейдер. Переоценить значение этих бесед невозможно: они дают богатейший материал и о событиях личной жизни Михаила Викторовича, и об истории языкознания.

Вот одна яркая черточка. Беседа начинается с просьбы М.В. Панова нарисовать весну: «Я всех прошу рисовать весну». Любовь именно к весне, к тому времени года, когда в Москве все изменяется, оживает прямо на глазах, переходит от скудости и двуцветности к пышности, яркости, цветистости. Как созвучны, гармоничны эти процессы в природе тому, что любит наблюдать и исследовать Михаил Викторович в языке, изучению которого он посвятил всю свою жизнь.

В рассказе о родителях, о детстве и юности ученого с беседами, опубликованными в сборнике, во многом перекликается беседа М.В. Панова с В.С. Елистратовым, помещенная недавно в газете «Русский язык» (№ 17/2002). Поэтому здесь я обращусь только к воспоминаниям М.В. о событиях и лицах нашей языковедческой науки. Портреты классиков языкознания, так живо и необычно создаваемые Михаилом Викторовичем на наших глазах, – это история языкознания в лицах на фоне истории страны. Вот как изображает М.В. Панов первую встречу с одним из самых важных для себя людей – с Александром Александровичем Реформатским. «Вдруг на наше заседание кружка входит Сухотин, а с ним какой-то такой коротенький, очень солидный (сразу мы зауважали его) дядя. Под руку взял этого... Реформатского, и – отчеканивая шаг, маршируя рядом с ним – затейник Алексей Михайлович... Я говорю “затейник” – вы не думайте... он был очень строгий, очень серьезный, очень ученый человек. Боже мой! Сколько он знал! Наверное, все тюркские языки. Он окончил аспирантуру по тюркскому языкознанию у Яковлева. Так вот, отбивая шаг, говорит: “Это Ре-фор-мат-ский, это фо-не-мат-ский, он про фонему вам расскажет все!”» (с. 486).

Одним из самых неприятных периодов жизни М.В. Панова можно назвать то время, когда общественность в едином порыве обрушилась на подготавливаемую реформу орфографии русского языка. В 60-е годы Михаил Викторович был заместителем председателя комиссии по подготовке проекта реформы орфографии.

Завершение работы комиссии было печально. Летом, в разгар отпусков, в газетах вдруг кто-то опубликовал рабочие материалы реформы. Как вспоминает А.А. Реформатский, «Публикация была сделана в газетах без предварительного разъяснения, плохо отредактированная. Пункты, которые были не приняты, попали вместе с принятыми...» (с. 529).

И вот наступил решающий момент. Рассказывает М.В. Панов: «Было ясно, что по глупости общественности реформа не пройдет. И Виноградов сказал: “Фонемный принцип себя не оправдал. Я буду отчитываться на Отделении (литературы и языка), придется это признать”. <...> Ну, – рушилось все! Потому что если скажет Виноградов, что фонемный принцип не оправдал себя, все работы по фонологии будут свернуты» (с. 516). После длительного раздумья, зная, что рискует ох как многим, Михаил Викторович сказал: «Виктор Владимирович, я выступлю против вашего слова». Виноградов надолго обиделся, но в отчете на Президиуме АН ничего плохого про фонологию не сказал. Наука была спасена. Видимо, поверил академик отчаянному ученому.

Рассказ Михаила Викторовича о своей жизни можно читать и перечитывать вновь и вновь, каждый раз находя новые поводы для размышлений, неожиданные ответы на возникающие вопросы. Хорошим добавлением к нему служат фотографии, щедро представленные на вклейках.

Весь сборник в целом дает наиболее полное представление о жизни Михаила Викторовича Панова, о его характере, его делах, судьбе его идей, нашедших продолжение в научных трудах его учеников. Портрет ученого, представленный в книге, объемный: он составлен из деталей – автор каждой статьи вносил в портрет частичку своего видения личности М.В. Панова, частичку своих заслуг в продолжение и развитие его дела. Но все же, как мне кажется, весь – такой разнообразный и величественный – Михаил Викторович не смог уместиться на страницах даже такой большой книги.

P.S. Пока шла работа над рецензией, Михаил Викторович был жив. Мне не захотелось исправлять настоящее время на прошедшее. Тем более что все то, о чем я написала, не в прошлом и никогда не будет в прошлом.