БИБЛИОТЕЧКА УЧИТЕЛЯ. XXXII

М.В.ПАНОВ

Русский язык

ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

I

<Литературный язык и территориальные диалекты>

<...> Современный русский язык имеет две важнейшие формы существования: это, во-первых, литературный язык и, во-вторых, многообразные территориальные диалекты. Диалекты постепенно растворяются в литературном языке, но до окончания этого процесса еще далеко.
Определяющей чертой литературного языка является преодоление в нем нефункционального различия единиц. Территориальные диалекты в своей массе создают огромную вариантность для всех видов языковых единиц: один и тот же объект называется в разных диалектах по-разному, одна и та же синтаксическая связь выражается разными способами, одно и то же слово получает разную фонетическую форму и т.д. Каждый диалектный коллектив не остается замкнутым; его члены неизбежно знакомятся с другими диалектами, встречаются с инодиалектными собеседниками, поэтому междиалектные различия постоянно становятся различиями внутри одного и того же речевого акта (в первую очередь – внутри диалога). Эти различия не связаны с функциями речевого акта, с языковым назначением единиц общения.

Литературный язык противопоставляет этому нефункциональному разнообразию единство: он существует для всей территории русской речи. Его взаимодействие с диалектами и обогащение за счет диалектов ведет не к увеличению синонимики внутри литературного языка, а к функциональному размежеванию и к усложнению системы языковых единиц.
Как литературный язык, так и диалекты имеют фонетические, грамматические, лексические нормы. Но строение норм литературного и диалектного языка принципиально различно. Диалект в самых широких размерах допускает синонимику единиц, т.е. многообразие слов для выражения одного и того же значения (без функционально-языковых различий), многообразие синтаксических оформлений, стилистически тождественных, для одного и того же высказывания, иногда многообразие фонетических «оболочек» для одного и того же слова и т.д.

<Часто для обозначения повсеместно распространенных реалий диалекты используют особые, местные названия. Например, одни и те же всем знакомые варежки называются так не везде. В Смоленской, Брянской, Калужской, Курской, Орловской, Белгородской областях они «вязёнки», а в Псковской и Новгородской – «дянки». Одни и те же овощи в разных местах называют по-разному: «морковь» и «боркан», «свёкла» и «бурак». А у брюквы так много диалектных названий, что все и не перечислить: «бухма», «бушма», «букла», «грыза», «калика», «голанка», «немка», «грухва» и т.д. Подобным образом многим другим предметам и понятиям в разных говорах соответствуют разные слова>.

Нормы же литературного языка построены не конъюнктивно (допускается и то и другое), а дизъюнктивно (допускается или то, или другое; в одних условиях – одно, в других условиях – другое). Наличие двух единиц, функционально тождественных, не различающихся, – уродливость и исключение для литературного языка.
Таким образом, если в одной из синхронных разновидностей языка данного народа преодолевается нефункциональное многообразие единиц (оно меньше, чем в других разновидностях), то эта разновидность служит литературным языком по отношению к другим.
Преодоление нефункционального многообразия единиц достигается, во-первых, отвержением диалектного многообразия единиц, и поэтому литературный язык всегда стремится к наддиалектности; во-вторых, тенденцией к функциональному размежеванию единиц, и поэтому стилистическая система литературного языка всегда многочленнее, дифференцированнее, чем система каждого из диалектов, над которыми он надстраивается.

II

<История>

1. Истоки русского литературного языка уходят в далекое прошлое. Еще до принятия христианства в X в. и до введения письменности древнерусский (восточнославянский) язык имел свою литературную форму. Она была представлена двумя разновидностями: официально-деловой речью и поэтической.

Официально-деловая речь требует строгого терминирования слов, однозначных соответствий между обозначаемым и обозначающим; поэтому она раньше других видов речи приобретает черты литературности. Есть основания предполагать, что еще в дописьменную эпоху княжеские послы, передавая порученное сообщение, точно повторяли текст послания, закрепленный в виде традиционных формул и оборотов. В устной форме, видимо, существовали и определенные юридические установления.

Поэтическая речь по природе своей литературна: она всегда стремится различия, нефункциональные в общем языке, использовать функционально. В дописьменную эпоху существовала фольклорная традиция, создавались лирические и эпические песни (к этому времени восходят некоторые былины, бытующие до сих пор на русском севере).

<...>

Вне пределов литературного языка в это время развивалась разговорно-бытовая речь.

2. С принятием христианства (988 г.) на Руси широко распространилась письменность; церковнослужебные книги, проповедническая и религиозно-дидактическая христианская литература, получившая широкое распространение на Руси, были написаны на старославянском языке. Этот язык уже в X в. был международным языком всего славянства. Будучи по своему строю южнославянским, он пополнился словами (и семантическими оттенками слов) разных славянских языков и наречий. Этот язык вобрал в себя семантическое богатство и гибкость греческого языка: на него переводились произведения византийской христианской культуры, не только религиозные (богослужебные книги, жития, проповеди и т.д.), но и светские («Александрия», «Девгениево деяние», «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Повесть об Акире Премудром» и т.д.).
Число книг, написанных по-старославянски, было на Руси уже в XI–XIII вв. очень значительным: оно достигало нескольких сотен тысяч. Этот язык был усвоен русской культурной средой и использовался как живое средство литературного общения. На нем создавались оригинальные произведения: жития святых («Житие Феодосия Печерского» – XII в., «Житие Нифонта» – XIII в.), хождения по святым местам, проповеди («Слово о законе и благодати» Илариона – XI в., Проповеди Кирилла Туровского – XII в.) и т.д.
Создается самостоятельная восточнославянская школа переводчиков и писателей. Они свободно используют лексические богатства старославянского языка, выразительные возможности его грамматической и стилистической системы; они деятельно способствуют его развитию, вырабатывают новые слова и обороты для выражения новых значений, семантически обогащают старославянские лексемы. В течение нескольких веков старославянский язык развивался как живая разновидность литературного языка восточных славян.

3. Вместе с тем после принятия христианства продолжала развиваться и другая форма литературного языка, существовавшая еще в дописьменную пору; письменность закрепила эту традицию и дала ей возможность развиваться дальше. Эта исконно восточнославянская форма языка была воплощена и в художественных текстах («Слово о полку Игореве» – XII в., Моление Даниила Заточника – XII в., летописные повести, например, «Повесть о Васильке Теребовльском» в «Повести временных лет» – XII в.), и в текстах официально-делового характера («Русская Правда» – XI в., многие сообщения Первой Новгородской летописи – XIII в.) и учительно-дидактического характера, которые часто включали в себя куски художественного текста (Поучение Владимира Мономаха – XII в.).
Следовательно, в X–XI вв. и позднее в Древней Руси было два литературных языка, близких по своей грамматической системе и по лексическим формам: восточнославянский и старославянский (по происхождению – южнославянский). Эти языки взаимодействовали и взаимно обогащали друг друга, но оставались противопоставленными друг другу.
Разговорная речь в эту эпоху по-прежнему оставалась за пределами литературного языка, но она испытывала гораздо большее воздействие литературной речи, чем в дописьменную пору. Яркое свидетельство этого – многие новгородские грамоты на бересте. Об этом же говорит наличие значительного количества славянизмов в живых русских диалектах.

4. До XIII в. на всей территории Древней Руси существовал один восточнославянский (древнерусский) язык, хотя и расчлененный диалектно. В дальнейшем он распался на три отдельных языка: русский (великорусский), украинский, белорусский. Это разделение выразилось в ряде фонетических, грамматических изменений, которые в каждом из трех образовавшихся языков протекали по-разному.

<...>

5. В русском (великорусском) языке старшего периода, т.е. в XIII–XVI вв., продолжалось сложное взаимодействие двух форм литературного языка. Это взаимодействие было противоречивым. С одной стороны, контраст между книжно-славянской формой литературного языка и народно-русской увеличился: один претерпел значительные изменения, следуя за живым разговорным языком, другой (книжно-славянский) хотя и развивался, но более медленно и скупо. Так называемое «второе южнославянское влияние» в XV–XVI вв., в свою очередь, усилило отъединение книжно-славянской разновидности литературного языка от народно-русской. С другой стороны, непрерывно шел противоположный процесс – взаимодействие между этими разновидностями литературного языка. Он осложнялся влиянием на ту и другую разновидность разговорно-бытовой речи. В результате этого взаимодействия возникали такие яркие памятники языка, как переписка Ивана Грозного с князем Курбским, замечательное «Житие протопопа Аввакума» и др.
В эпохи разграничения совершенствовалась способность каждой из двух языковых систем выполнять свои специфические задачи; например, в эпоху второго южнославянского влияния обогатилась экспрессивно-эмоциональная сторона книжной речи и способность ее выражать сложные отвлеченные понятия, расширилась возможность создавать сложные синтаксические построения для передачи сложных смысловых связей между предложениями и т.д. В эпохи сближения подготовлялась возможность слияния этих двух систем в одно целостное, хотя функционально расчлененное языковое единство. Однако, как правило, сочетание двух языковых систем достигалось (до конца XVII в.) не их синтезом и слиянием, а вставкой, включением одной в другую, их чередованием в тексте – в зависимости от функции каждой части текста.

6. Взаимодействие между двумя литературными языками привело в конце концов к синтезу разных языковых стихий; этот синтез был закреплен в XVIII в. «теорией трех штилей».
Теория трех штилей указывала, опираясь на реальную языковую практику, возможности органического соединения и сплавления некогда разобщенных языковых средств. Слова (и отчасти грамматические и фонетические модели) оказались распределенными между тремя стилистическими группами: пригодные для высоких текстов, пригодные для сниженных текстов, пригодные для тех и других. Идущее издревле противопоставление: славянизм – неславянизм (т.е. компонент высокого стиля – компонент невысокого стиля) – заменилось в результате напряженного и длительного развития языка более сложным, трехчленным. Некоторые слова и языковые модели были признаны немаркированными единицами; это давало исключительно большие возможности для сочетания разностильных элементов в пределах одного текста.
Следовательно, теория трех штилей, завершителем построения которой был М.В. Ломоносов, отражала итоги долгого перерождения двух соотнесенных литературных языков в синтетическое целое.
Высокое развитие русской культуры в XVIII в. и особенно в XIX в. определило всестороннее развитие в это время русского литературного языка. Огромное накопление лексико-семантических богатств, появление многочисленных стилистических разграничений, медленное развитие грамматического и фонетического строя языка – все это характеризует русский язык нового времени. Особенно большую роль в его развитии в XIX в. играет художественная литература. В эту эпоху разговорно-бытовая речь, нормализованная влиянием письменной речи, становится одной из форм литературного языка (по крайней мере у некоторых социальных групп, например, интеллигенции).
Официально-деловая речь, ранее только в некоторых своих жанрах входившая в область предела литературного языка, в XVIII в. становится (в принципе) полностью принадлежащей литературному языку. На нее благотворно воздействует разговорно-бытовая речь (это ярко отразилось уже в государственных бумагах Петра I, в «Науке побеждать» А.В. Суворова и др.).

7. В XX в. русский язык <...> приобретает всемирное значение. Продолжается его внутреннее развитие; вместе с тем расширяется и демократизируется коллектив людей, владеющих русским литературным языком. Влияние литературного языка на говоры, на народную речь было заметным и в предшествующие века; оно, несомненно, было достаточно интенсивным в периоды широких демократических движений; об этом свидетельствуют, например, подметные письма разинцев, послания Пугачева и его генералитета. Но только в XX в. <...> говоры стали постепенно рассасываться в литературном языке (разумеется, завершение этого процесса наступит еще не скоро). Лица, говорящие литературно, стали обычны для любой социальной среды; литературный язык впервые становится общенародным не только в географическом отношении (как противоположность локально ограниченным говорам), но и в социальном.

<...>

Использование во всех областях общественной жизни, так же как и распространение его в широчайших народных массах, определяет во многих отношениях закономерности развития русского литературного языка в советскую эпоху.

<Далее последовательно представлены главы, отражающие деление языковой системы на уровни (языковые ярусы):
– фонетика;
– морфология;
– синтаксис.
Описание начинается с фонетики – науки о звуковой стороне языка>.

ФОНЕТИКА

<Все звуки русского языка можно разделить на 2 большие группы: гласные и согласные>.

<Гласные фонемы в русском языке (вокализм)>

В русском литературном языке существует пять гласных фонем: <и, у, э, о, а>. Они различаются в сильной позиции – под ударением; все безударные позиции являются слабыми: ни в одной из них не различаются все фонемы.
Реализация гласных фонем под ударением зависит от согласного окружения фонем. В сильной позиции фонемы <и, у, э, о, а> реализуются в звуках [и, у, э, о, а]; ср. междометия: и-и! у! э! о! а... Фонемы <у, э, о, а> также реализуются между твердыми согласными: звук, шест, звон, брат. Твердые согласные не оказывают изменяющего воздействия на эти четыре гласные фонемы. Напротив, мягкие согласные изменяют их артикуляцию (и, следовательно, их звучание): язык поднимается выше и сдвигается кпереди (по сравнению с артикуляцией этих фонем в позиции полной изоляции), тело его напряжено. Указанные фонемы реализуются между мягкими в звуках тюль, дети пёсик, сядь. Если мягкие согласные действуют на гласные не с двух сторон, а с одной, то изменение артикуляции гласных меньше, и они реализуются в звуках улей, велю, путь, тюк; эти, те, шесть, хотел; очень, плечо, моль, тёс; Аня, рыча, спать, пятый.
Фонема <и> в полной изоляции реализуется звуком [и]; ср. междометие и-и! Эта фонема также реализуется между мягкими согласными: пить; во всех других позициях не после твердого согласного: иней, ил, пил. После твердого согласного эта фонема реализуется звуком [ы], ср.: игры – раз[ы]грывать, без[ы]гр; избы – под[ы]збами; ивы – с[ы]вами.
В безударных позициях фонема <у> всегда противопоставлена остальным четырем, т.е. всегда находится в сильной позиции. Остальные фонемы нейтрализуются в известных безударных позициях.

Различаются такие безударные позиции:

1. Гласный в безударном неприкрытом слоге: искать, уметь, этаж, отец, атлет; выискивать, выучивать, вы это зря, праотец; поискать, не уметь, на этаж, у отца, поалеть; извлекать, усмотреть, этажерка, ананас; поизвлекать, не усмотреть, на этажерке, у ананаса. Возможны четыре гласных: [и, у, э^и, а].

2а. Гласный в первом предударном слоге с прикрывающим твердым (причем в языке есть парный мягкий): сыграть, суметь, нэпач, вода, трава. Возможны четыре гласных: [а, у, э^ы, а].

2б. Гласный в первом прикрытом слоге с прикрывающим [ц]: цыган, цукат, цепами и лицевой, царить. Возможны четыре гласных: [ы, у, э^ы, а].

3. Гласный в первом прикрытом слоге с прикрывающими [ж, ш]: широк, шутить, жестянка и желтеть и жара. Возможны три гласных: [ы, у, э^ы].

В третьей позиции у многих говорящих <а> реализуется звуком [а]: ж[а]ра (вместо более традиционного ж[ы^э]ра или ж[э^ы]ра). При таком произношении эта позиция тождественна второй.

4. Во всех остальных прикрытых слогах с прикрывающим твердым, включая [ж^_, ш, ц]: бытовой, рукавица, нэпачи и голова и травяной; вырыть, выпустить, за голову и вытравить. Ср.: жировой, шутовской, жестяной и шелковистый и шаровой и т.д. Возможны три гласных: [ы, у, ъ].

5. Во всех остальных прикрытых слогах с прикрывающим мягким, включая [ч, щ, ж, j]: лиса, чудак, леса и темно, и без пяти; лисовод, чудаки, лесовод и темновато и пятилетний; просит, плачут, за лес и затемно и на пять. Возможны три гласных: [и, у, э^и].

Система позиционных чередований гласных представлена в <следующей> таблице:

<Таблица 1>

<...>

Пять гласных фонем <...> представлены такими звуковыми единицами (см. таблицу 2).

<Таблица 1>

* Полужирным шрифтом указаны лабиализованные.

В заударных слогах некоторые грамматические формы имеют [ъ] после мягких согласных (как реализацию <а, о>). Эти сочетания мягкого согласного с последующим [ъ] обусловлены грамматически; [ъ] после мягких всегда входит в состав флексий. Сказанное относится к таким формам: а) воля, доля; поле, море (им. пад.); время, племя; б) окуня, пекаря, поля, моря; в) перья, сучья; г) каплям, сучьям; о каплях, сучьях, сучьев; д) видя, играя; е) злая, синяя; злое, синее; ж) медвежья, птичья; медвежье, птичье; з) двое, трое; и) принят, нанят, понят, занят.
Произношение [ъ] в этих формах определяется «подравниванием», отождествлением окончаний после мягких и после твердых согласных. Здесь грамматические связи, следовательно, преобразуют фонетические законы (которые в позиции пятой допускают в виде реализации <а, о> звук [ъ]).

<Система согласных фонем в русском языке (консонантизм)>

В русском языке существует 39 согласных фонем: <п, п’, б, б’, ф, ф’, в, в’, м, м’; т, т’, д, д’, ц, с, с’, з, з’, н, н’, л, л’; ш, щ, ж, ж’, ч, р, р’; j; к, к’, г, (г’), х, (х’), () (’)>. (В круглых скобках поставлены «потенциальные» и факультативные фонемы, о них см. дальше).

Все они встречаются в одной позиции: тропа – торопя – люба – любя; графа – графя – трава – травя; тома – томя; лета – летя – вреда – вредя – лица; голоса – голося – гроза – грозя; вина – виня; вела – веля; греша – треща – ежа – визжа – крича; гора – горя; моя; строка – ткя (дееприч.) – строга – суха.

Законы позиционных чередований таковы:

1. Звонкие замещены глухими на конце слова и перед глухими: зубы – зу[п], морозы – моро[с], пробок – про[п]ка, нарезать – наре[с]ка.
Глухие позиционно замещены звонкими перед звонкими (кроме [в], [в’]): просить – про[з’]ба, отец – отебы, алчет – ал[дж’]ба, например: Алчбы и горя бедное дитя (Н.А. Некрасов).
Таким образом, для всех согласных, парных по звонкости-глухости, сильная позиция (позиция различения) – перед гласными, сонорными и [в – в’], ср.: тон – дон, тлеть – длить, твой – два.

2. Твердые зубные (кроме [л]) перед мягкими зубными (кроме [л’]) и мягкими губными позиционно замещены мягкими зубными: мост – мо[с’т’]ик, узда – у[з’д’]ечка, романс – о рома[н’с’]е; спать – [с’п’]и, язвлю – я[з’в’]ат. Замена твердых зубных на мягкие перед мягкими губными в современном языке факультативна, только в некоторых словах обязательно произношение мягких зубных в этой позиции (разве, сидмя сидит и др.).
Мена мягких зубных на твердые перед твердыми зубными: конь – конский, конный, кость – костный, грязь – грязный и т.п. – не является в современном русском литературном языке фонетически позиционной; ср.: июньский, день-деньской. Эти мены обусловлены морфологически, все они в той или иной степени грамматикализованы.
Твердые губные позиционно замещены мягкими перед мягкими губными: бомба – бо[м’б’]ить, рифма – о ри[ф’м’]е. Эта замена в современном языке факультативна; только в некоторых словах обязательно произношение мягких губных в этой позиции (ревмя ревет, вместе).
Перед [щ, ч] твердое [н] замещено мягким: женский – же[н’]щина, тонко – уто[н’]ченный.
Перед [j] твердые согласные позиционно замещаются парными мягкими; эта замена факультативна: побои – бьют, обоймет – объял.
Мягкие губные перед всеми согласными (кроме йота и мягких губных) позиционно замещены твердыми: славить – славлю, губить – гублю, славен – славный, злобен – злобный, восемь – восе[м]сот, рубец – рубца, немец – немца, наземь – земщина и т.д.
Таким образом, для всех согласных, парных по твердости-мягкости (кроме <л – л’>) сильная позиция – перед гласными, на конце слова, перед [к, г, х], перед твердыми губными. Фонемы <л – л’> во всех окружениях находятся в сильной позиции.

3. Свистящие (зубные) перед шипящими (передненебными, кроме <р – р’>) позиционно замещены шипящими: с ним – с чем (= [ш’ч’ем] или [ш’ем]), с любовью – с жаром, распустить – расчесать (=[ръш’ч’еисат’] или [ръш’е^исат’]. При этом смычные после фрикативных могут замещаться фрикативными: <с+ч> = [ш’ч’] или [ш’]; примеры приведены.

Перед <э> твердые согласные замещены в огромном большинстве слов мягкими: трава – в траве, беда – в беде, умный – умнее, серый – серее, розовый – розоветь, бледный – бледнеть. Не заменяются мягкими в этом положении только [ж, ш], но <к, г, х> представлены звуками [к’, г’, х’].
Мена согласных перед <э> в современном русском языке не является фонетически позиционной. На стыках корня (или основы) с аффиксами она грамматикализована (и мена твердых на мягкие является морфологически позиционной); см. приведенные примеры. Таким образом, формы в траве, в беде  ¹; умнее, серее ; розоветь, бледнеть образованы аффиксами и чередованием фонем перед ними (ср. глядеть – гляжу и под.). Внутри морфем: лето, тень, делать – мягкость согласных перед <э> фонематична.
Это необходимо признать, потому что:

1. В современном русском литературном языке существует обширный класс слов, вполне усвоенных и часто использующихся в бытовой речи, с устойчивым «твердый согласный + [э]»: энергия (Петру Петровичу э[нэ]ргии не занимать), а[тэ]лье, нэп, нэпманша, Фи[дэ]ль, Ни[нэ]ль.

2. Нет смягчения перед <э> на стыках морфем, если отсутствует грамматическая модель такого смягчения: разэдакий, разэхался, подэтаж и пр. Все это свидетельствует о том, что чередование «твердый не перед <э> – мягкий перед <э>» перестало быть фонетическим. Следовательно, надо признать позицию твердых – мягких перед <э> сильной для современного литературного языка.

Среди перечисленных 39 согласных фонем есть потенциальные.

Фонемы <к, г, х> в одних позициях представлены звуками [к, г, х] (перед согласными, перед <а, о, у>, на конце слова), в других – звуками [к’, г’, х’] (перед <и, э>). Следовательно [к, к’] не встречаются в одной позиции, так же [г, г’] и [х, х’]; различие между ними обусловлено позиционно. Если это заключение верно, т.е. охватывает все факты языка, то следует сделать вывод, что [к, к’], [г, г’], [х, х’] представляют фонемы <к, г, х>; нет фонем <к’, г’, х’>.

Указанная закономерность нарушается только формами: ткёшь, ткёт, ткём, ткёте, ткя. Этих пяти единиц, однако, достаточно, чтобы признать существующей фонему <к’>; ср.: кот – ткет; [к, к’] здесь встречаются в одной позиции – перед [о] и служат полноценными различителями слов. Наличие какой-либо фонемы в сильной позиции только у небольшого числа «фонетических оболочек» не влияет на ее фонематическую правоспособность. Таким образом, единица <к’> должна быть введена в число актуальных фонем русского литературного языка.

Фонемы же <г’, х’> могут быть в сильной позиции только в новообразованиях типа: берегя, жгя, жерехёнок и т.д. Такие образования вполне возможны в разговорном стиле литературной речи, но не упрочились в ней. Поэтому фонемы <г’, х’> считаются потенциальными.

Фонема <> встречается в словах с богом, богу (= [боgу], бога и некоторых других; но всюду она необязательна и может быть заменена фонемой <г>. Ее надо считать факультативной (то же надо сказать и о фонеме <’>).

Фонема <щ> произносится [ш’], т.е. как долгое мягкое [ш]: и[ш’]у, [ш’]укаҐ. Но литературно и другое произношение: и[ш’ч’]у, [ш’ч’]ука . При последнем типе произношения, проведенном последовательно, нет необходимости вводить в систему согласных фонему <щ>; сочетание [ш’ч’] может быть квалифицировано как <сч> или <зч>. Ср. систему морфологических чередований: крутить – кручу, гостить – гощу; при произношении [гаш’ч’у] в обеих парах надо видеть одинаковое чередование <т’/ч>: <гост’и – госчу>; см. выше пятый тип позиционных чередований (мена свистящих на шипящие перед шипящими). В формах треск – трещать при том же произношении налицо чередование <к/ч>, ср. мука – мучать.

Так же и фонема <ж^_> реализуется звуком [ж^_’] или [ж^_]; оба произношения литературны: е[ж^_’]у и е[ж^_]у, ви[ж^_’]ать и ви[ж^_]ать. В формах ездить – езжу, визг – визжать следует усматривать чередование <д’/ж>, как в ходить – хожу, и <г/ж>, как в друг – дружить; при этом <зж>, естественно, реализуется сочетанием
[жж] = [ж^_].

По аналогии с указанными случаями рассматриваются случаи с [ж] и [ш’ч’] в словах, где нет морфонологических чередований (дрожжи, дожди, размозжить, щука, щедрый). Отсюда следует, что при указанном типе произношения нет основания учитывать фонемы <щ, ж^_>.

Напротив, если в произношении есть звук [ж’], то морфонологические чередования должны квалифицироваться по-другому: в формах ездить – езжу, визг – визжать чередуются <зд’> – <ж^_>, <зг> – <ж^_>. Параллельно этому должны рассматриваться чередования гостить – гощу, искать – ищу. Следовательно, наличие [ж^_’] заставляет признать для данной произносительной системы существование фонем <щ–ж^_>.

Так как последовательное во всех звуковых оболочках произношение [ж^_] (не [ж^_’]) у любого говорящего встречается сравнительно редко, фонемы <щ, ж> считаются актуальными.

39 согласных фонем, как видно из предыдущего описания, представлены следующими звуками (см. таблицу 3).

Согласные [j], [м], [м’], [н], [н’], [л], [л’], [р], [р’] являются сонорными; остальные шумные.

<см. таблицу 3> <...>

<Таблица 3>

Строение слога. Начальный слог может начинаться так (далее шумные обозначены буквой t, сонорные – буквой n, гласные – буквой а): a, ta, na, tta, tna, nta, nna, ttna, tttna: и|ду, те|бя, ли|са, ску|пой, сли|вать, лжи|вый, льнет, скру|тить, встре|ча.
Конечные слоги могут кончаться так: a, at, an, att, ant, n, ann, antt, anttt: и|ду, и|дут, он, кость, зонт, жура|вль, сонм^o, волхв, зна|комств.
В середине слова слогораздел может проходить так: a¦ta, a¦tta и at¦ta, a¦tna, an¦ta, an¦na, a¦ttta, a¦ttna, an¦tta, an¦tna, a¦tn¦ta, a¦tn¦na, a¦tttna: и|ду, и|скать и над|дать, су|кно, ком|кать, пол|ный, се|кстет, напу|скной, сель|ский, дер|знуть, лита|вр|щик, двухке|гль|ный, на|встречу.

Из этих фактов следует, что любой неначальный отрезок в слове, если он заключает более сонорный звук между двух менее сонорных, образует слог. Этому не противоречит слогораздел типа a¦a: радио, мои и т.п., потому что переходные звуки между гласными менее сонорны, чем их ядро.
Ударение в русском языке экспираторное, оно может падать на любой слог в слове. В многосложных словах бывает побочное ударение: хлебозаготовительный, гальванопластика и т.д.
Фразовая интонация в русском языке может быть трех типов: восходящая и нисходящая (или восходяще-нисходящая).

ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ

В основе современной русской графики и орфографии лежит фонематический принцип: система букв и орфографические правила их использования обеспечивают передачу на письме фонем русского языка.

Для 40 фонем русского языка понадобилось бы 40 букв, если бы каждая буква обозначала одну фонему. На самом деле в русском письме, без нарушения фонематического принципа, достигается экономия в наборе букв (их всего 34) и при этом сокращается, по сравнению с сорокабуквенной передачей, длина орфографически передаваемых текстов.

Сочетание фонем «<j> + гласная» передается: в начале слова и после гласного буквами я = <jа>, ё = <jo>, е = <jэ>, ю = <jу>, и = <jи> (или <и>); после согласного – буквосочетаниями ъя и ья, ъе и ье, ъё и ьё, ъю и ью, а также ьи, например: яблоко, буян, ёлка, неуёмной, уехать, юг, мою, мой (= <моju>; сочетание <ju> обычно реализуется в звуке [и]); необъятный, семья, объем, семьей, съехать, семье, адъютант, семью, семьи. Сочетание «гласная фонема + <j>» передается буквами ай, ой, эй, уй; ий (или яй, ей, юй, ый).

Те же буквы я, е, ю используются и с другой целью: они указывают на определенную гласную фонему и на мягкость предшествующей согласной, ср.: конь – коня – конём – коню. Напротив, буква ы указывает на твердость предшествующей согласной, ср.: игры – разыгрывать, стол – столы (но конь – кони).

Буквы а, о, у не указывают на твердость или мягкость предшествующего согласного, это немаркированные буквы; именно поэтому из парных букв а–я, о–е, у–ю буквы а, о, у употребляются во всех случаях, когда надо обозначить только гласный, без указания на мягкость предшествующего согласного: 1) в начале слова: ад, он, ум; 2) после гласных: заахать, заочно, наука; 3) после согласных непарных по твердости-мягкости; у этих согласных мягкость или твердость нефонематична и поэтому не подлежит обозначению в фонематическом письме: крича, трещат, врачом, трущоба, лечу, щука.

В буквенной паре ы–и немаркированным членом является и: эта буква не указывает, что перед <и> находится фонематически твердый согласный; ср.: ищет, поищет (но разыскивает, где ы обозначает твердость последнего согласного приставки), ищи, лежи, гроши.

Буквы е–э недостаточно четко разграничены: э используется всегда, когда не следует обозначать мягкость согласного, предшествующего <э>: это, поэт, мэр, сэкономить, разэхаться и проч. Буква же е используется и тогда, когда надо обозначать мягкость согласного, предшествующего <э>: конь – о коне, синь – синее, и когда это обозначение не нужно: отель, на ноже, хуже и проч. Мягкость согласных фонем, если за ними не следует гласная, обозначается мягким знаком: прорезь, резьба.

Описанная особенность русской графики позволяет сэкономить 13 букв: нет особых буквенных обозначений для фонем <п^ь – б^ь – ф^ь – в^ь – м^ь – т^ь – д^ь – с^ь – з^ь – н^ь – л^ь – р^ь – к^ь>, но вводятся буквы ъ и ь; выигрыш – 11 букв; однако введены 5 особых букв для сочетаний с <j>; 11–5=6, это и есть чистый выигрыш: 40–6=34. Нет особой буквы для фонемы <ж’>, итого – 33 буквы. Те же особенности графики сокращают длину текста; например, слова я, мою, уютная, навеивающая при обозначении каждой фонемы отдельной буквой писали бы: йа, мойу, уйутнайа, навейивайущайа и проч., т.е. написания были бы многобуквеннее.

Буквы я, ё, е, ю оказываются многозначными: в одних случаях они обозначают <jа, jо, jэ, jу>, в других – <^ьа, ^ьо, ^ьэ, ^ьу>. Но эти два значения строго разграничиваются позициями: я, ё, е, ю после букв согласных означают мягкость предшествующей согласной фонемы и соответствующую гласную; в остальных позициях – сочетания <j> с гласной. Следовательно, не возникает никакой двусмысленности при использовании этих букв. Поэтому неверно мнение, что многозначность указанных букв – недостаток нашего алфавита.

Напротив, использование ъ и ь далеко не всегда мотивировано. Буква ъ употребляется и после твердых согласных: объем (хотя есть другой вариант литературного произношения, с [б’] мягким перед [j]) и после мягких: адъютант. Буква ь употребляется и после мягких согласных: семья, судья, и после твердых: Сантьяго, и после тех, которые фонематически не имеют ни твердости, ни мягкости: ружье, шьет, чью. Очевидно, что ни ъ, ни ь в позиции после буквы согласного перед я, е, ё, ю не обозначает ни твердости, ни мягкости, а только наличие <j>. Поэтому употребление и ъ, и ь в качестве «разделительных» (т.е. обозначающих <j>) явно избыточно. Правило: после приставок пишется ъ, в остальных случаях ь – тоже иллюзорно для современной русской орфографии (например, слова объем, съемка, адъютант – бесприставочные в языке нашего времени).

Все основные орфографические правила тоже имеют широко фонематический характер.

1. Безударные гласные проверяются ударными: голова, так как головы и головушка; домом, так как орлом, трудом и т.д. Это означает, что фонемы в слабых позициях возводятся к сильной позиции и обозначаются в соответствии со своей основной разновидностью.

2. Глухие и звонкие согласные на конце слова и перед другими глухими или звонкими проверяются положением перед гласными, сонорными и [в] – [в’]: косьба, так как косить; трубка, так как трубок; отбросить, так как отрезать; сбить, так как свить. Здесь также фонемы в слабых позициях определяются и обозначаются по сильной.

3. Мягкость согласных перед другими согласными обозначается мягким знаком лишь в том случае, если она сохраняется и перед твердым согласным или в конце слова (т.е. является фонематической непозиционной: снова фонема в слабой позиции проверяется сильной позицией: бросьте, так как брось – но мостик, кости; встаньте, так как встань, ванька-встанька – но бантик, о гиганте. Эти основные правила (а также фонематический характер правил графики, в частности, правописание жи, ши, ча, ща, чу, щу, т.е. необозначенность твердости-мягкости согласных фонем, если она нефонематична) обусловливают достаточно последовательный фонематический характер нашей орфографии. По подсчетам, около 90% всех написаний в текстах являются фонематически обоснованными.

Отступления от этого принципа единичны. Нефонематичны такие написания (указываются типы орфограмм): 1) черт, шелк, желудь (но фонематичны: врачом, межой, девчонка, медвежонок, чокнуться, трущоба и пр.); 2) дочь, мышь, отрежь, не плачь; стричь, беречь; сидишь, идешь и пр.; 3) адъютант, объем и пр., при рожью, мышью, семья и пр.; 4) все написания с ы после ц: отцы, сестрицын и пр.; 5) орфограммы заря (при зори), пловчиха (при плавать), гореть, загорелый (при гарь, загар) и некоторые другие написания, касающиеся отдельных слов или отдельных морфем.

<Описание грамматической системы русского языка разделено на 2 части: морфологию и синтаксис>.

МОРФОЛОГИЯ

Морфологическое строение русского слова

<Объектом морфологии являются минимальные значимые единицы языка – морфемы. В отличие от фонемы, морфема обладает значением>.

Морфема выделяется (т.е. существует как морфема) в том случае, если есть ряд слов, у которых встречается один и тот же звуковой отрезок («тот же» с учетом фонетических и закономерных грамматических чередований) и которые имеют смысловую общность. Сопоставление домом – дом – дому выделяет морфему дом; сопоставление ломом – хлебом – отцом выделяет морфему -ом.
Русское слово может состоять из одной или нескольких морфем (т.е. мельчайших единиц языка, имеющих значение). Одноморфемных слов в русском языке немного: да, нет, ах (междометие), ого, я, ты, вот, только, как, когда, где, пальто, шимпанзе и под. Слова он, дом, ах (глагольная форма: Татьяна ах!.. Медведь за нею), режь и под. не являются одноморфемными (см. дальше).

<...>

В огромном большинстве русские слова многоморфемны: по-на-вы-черк-ива-ль-и, рас-сеч-(е)-ний-ами, пре-глупь-еньк-ому и т.д.

<Значение морфем. Деление морфем на флексии и дериваторы>

Некоторые морфемы имеют строго стандартизованное значение: оно одинаково во всех словах, имеющих эту морфему. Например, морфема -у (в форме брату) имеет стандартизованное значение. В предложении Он пишет письмо брату слово с флексией -у может быть заменено любым другим с той же флексией²: другу, учителю, Петру, вологжанину, артисту, шведу; все они обозначают адресата действия. Даже слова верблюду, галстуку, глазу, кругу, позору, океану, введенные в этот контекст, будут обозначать того, кому написано письмо, хотя их назывное значение и не оправдывает такого грамматического использования этих слов. Всем словам с этой морфемой свойственно значение адресата действия; таким образом, это значение стандартизовано.
Другой пример: морфема -и любому глаголу сообщает повелительное значение: Сиди! Лежи! Отопри! – и т.д.

В некоторых случаях морфема обладает не одним значением, а их комплексом; но появление каждого из них стандартизовано: в определенных контекстах появляются одни, в других контекстах – другие значения, но одинаковые у всех слов с этой морфемой. Например, морфема -ом в числе других значений имеет значения: а) орудия действия: Он умело орудует молотом; б) лица-предмета, совместно с которым производится действие (при наличии предлога с): Мы пели вместе с ним весь вечер. В первом контексте все слова с морфемой -ом приобретают орудийное значение: Он умело действует зубилом, огнем, плечом, шифром; соседом, пригорком, слоном, прямоугольником, упрямством... Даже слова, чье назывное значение не связано с именованием орудий, приобретают это значение в данном контексте (впрочем, все они могут быть мотивированы определенными заданиями общения). Схема Он умело действует ...-ом означает ‘Он умело действует как орудием таким предметом, который обозначен словом с морфемой -ом’. Это значение предугадывается независимо от реального наполнения лакуны в схеме. В контексте Мы говорили вместе с... любые слова с морфемой -ом (которая чередуется с <а/у/э>..., ср.: Петра, Петру, Петре, Петром) приобретут значение совместного производителя действия.
Самая возможность контекстов, где все слова с данной морфемой выражают одно и то же значение, свидетельствует о том, что значение данной морфемы стандартно.

Морфемы, которые всегда употребляются в сопровождении других морфем и имеют стандартизованное значение, называются флексиями (окончаниями).

Флексии, которые не имеют синонимов, являются частицами, т.е. уже отдельными словами, а не частями слов, поэтому к ним и не применяется название флексия.
Морфема -тель может входить в разные контексты; однако нет ни одного, где она при всех наполнениях схемы имела бы одно и то же значение. Даже наиболее общий контекст: Вот ...-тель – покажет, что морфема -тель имеет нестандартизованное значение: Вот выключатель (значение морфемы -тель ‘прибор, с помощью которого производится действие, означенное предыдущими морфемами слова’); Вот писатель (значение морфемы -тель – ‘лицо, которое профессионально занимается тем, что обозначено предыдущими морфемами слова’) и т.д.

Морфемы с таким нестандартизованным значением не являются флексиями, это – дериваторы.

Корнем же называется такая морфема, которая может использоваться в речи без дериваторов (т.е. только в сопровождении флексий или без них).

В каждом русском слове обязателен корень и возможны флексии и дериваторы. Мена одной флексии на другую создает формы того же слова (той же лексемы): брат, брата, братом и т.д. Следовательно, флексии – это формообразующие, словоизменительные морфемы. Мена дериваторов (префиксов и суффиксов) образует разные слова: писать – писатель – писание – переписать. Дериваторы – словообразующие морфемы.

<Четкое деление морфем на словоизменительные и словообразующие позволяет противопоставить словоизменение (формоизменение), т.е. склонение имен или спряжение глаголов, и словообразование, т.е. образование новых слов при помощи дериваторов>.

Морфема может быть выражена звуковым нулем. Ср.: стол – стола – столом; хлопнуть – хлопнул – (он) хлоп (меня по плечу); сядет – сядь!; просмотреть – просмотр. В каждом из данных рядов одна из форм грамматически характеризуется именно отсутствием морфем, которые есть у других членов ряда; это – нулевые показатели. Нулевые морфемы играют большую роль в строе русского языка.
От морфем отличаются интерфиксы – звуковые отрезки, которые служат для соединения морфем; это межморфемные прокладки. Они лишены своего отдельного значения. Например, в форме игр-а-j-ут путем сопоставлений выделяются морфемы игр-, -а- (с процессуальным значением), -ут. Отрезку -j- нельзя приписать никакого отдельного значения; он служит способом соединения глагольных основ, оканчивающихся гласным, со следующими суффиксами, которые начинаются тоже гласным или являются нулевыми, ср.: играющий, играемый, играя, играй! Это интерфикс.
К интерфиксам относятся: соединительные гласные в сложных словах: лед-о-ход, перекат-и-поле, шест-и-колесный и т.д.; -о- между приставкой и корнем: под-о-брать, раз-о-мкнуть; -ов- перед суффиксом -ск-: вуз-ов-ск-ий и мн. др. Интерфиксы в послекорневой части очень характерны для морфологического строения русских слов.

Самостоятельность, выделимость морфем зависит от того, насколько стандартизовано (постоянно в разных словах) их значение и насколько стандартен их фонемный состав. У русского глагола выделимость приставок очень высока; выделимость суффиксов низка. У существительных в целом сравнительно высока выделимость суффиксов (хотя она меньше, чем у глагольных приставок), низка выделимость префиксов.
В современном русском литературном языке существуют следующие типы слов по их морфемному строению. (Далее приняты обозначения: R – корень, f – флексия, d – дериватор, в скобках – интерфикс):

Таким образом, русское слово представляет собою ряд морфем (начиная с одной и до семи).
Кроме морфем, для передачи грамматических значений используются другие грамматические средства: чередование фонем корня и чередование размещения ударения.

<О различных способах выражения грамматического значения>

И то и другое может употребляться как самостоятельное грамматическое средство, например, для противопоставления видов: перебежать – перебегать, разрезать – разрезать. Но большей частью они только сопровождают аффиксы и подчеркивают их значение.

Грамматические значения могут соотноситься по-разному. Существует соотношение, которое характеризует, например, единицы: учитель – учительница, поэт – поэтесса, ткач – ткачиха. В словах учительница, поэтесса, ткачиха морфологически указано, что называется женщина. В словах же учитель, поэт, ткач морфологически указано, что эти названия могут относиться и к мужчине, и к женщине (ср.: Она – опытный учитель); другими словами: с помощью морфем в этих словах не указано, что они именуют только женщин. Отношение в этих парах слов можно выразить так: nА – n^_А. Здесь: n – ‘указано’, n^_ – ‘не указано’, А – ‘названа женщина’. Такие отношения называются неравносторонними (привативными); единицу со значением nА (по отношению к единице nA) называют маркированной.

Но возможны иные отношения; они представлены, например, единицами: москвич – москвичка, француз – француженка, болгарин – болгарка. Фразы типа: Она – обаятельный болгарин; Петрова – не ленинградец, а москвич – невозможны. В этих парах слова москвичка, француженка, болгарка называют только женщин, а москвич, француз, болгарин – только мужчин. Отношения в этих парах слов следует выразить так: nA – n^_A. Здесь: n – ‘указано’, A – ‘слово называет женщину’, A^_ – ‘слово называет мужчину (не женщину)’. Такие отношения называются равносторонними (эквиполентными); в этих отношениях маркированы обе единицы. Все грамматические отношения в русском языке являются или привативными, или эквиполентными.

<Словообразование>

Некоторые слова (и их основы) по отношению к другим словам (и их основам) являются производящими. Из двух основ одна является производящей для другой (однокорневой) в том случае, если она проще другой.
Одна основа проще, чем другая (однокорневая), если осуществляется одно из трех условий.

1) В одной основе меньше значимых частей, чем в другой. Например, в соотносительных парах: писать – написать, дом – домик, учитель – учительница – вторые единицы сложнее первых, они являются производными. Если в обеих основах равное число морфем (при этом учитываются и нулевые), то производящая основа определяется по второму принципу.

2) Обе основы имеют одинаковое число морфем⁵, но у одной из этих основ сложнее значение, чем у другой. Более сложным является маркированное значение (nA) по отношению к немаркированному (n^_A). Поэтому в соотносительных парах: решить – решать, надписать – надписывать, красавец – красавица – основа первого слова (в каждой паре) проще, чем основа второго производного. Если же обе равноморфемные основы являются маркированными, то производящая основа определяется по третьему принципу.

3) Если слову типа (а) (например, отглагольному существительному) всегда соответствует слово типа (б) (например, глагол), но не наоборот: слову типа (б) не всегда соответствует слово типа (а), то основы типа (а) производны, они по значению сложнее основ (б). Это связано с тем, что при описанных соотношениях объем значения основы (а), как правило, уже, чем объем значения основы (б); таким образом, основа (а) является лексически маркированной. Поэтому в парах раскрасить – раскраска, переносить – перенос, написать – написание производными (более сложными) являются вторые слова в каждой паре, несмотря на то что число морфем здесь попарно одинаково и оба члена (глагол – существительное) маркированы.

ЧАСТИ РЕЧИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

<В науке существует много разнообразных классификаций частей речи. Традиционно части речи рассматривались как лексико-грамматические классы слов, что представляло определенную сложность при их характеристике, т.к. необходимо было учитывать и лексическое, и грамматическое значение определенной части речи. М.В. Панов предлагает точку зрения последователей московской школы, согласно которой части речи в русском языке – это грамматические классы со своими специфическими грамматическими значениями и законами слово- и формообразования.>

В русском языке лексически знаменательные (не служебные) слова распределяются по таким грамматическим классам – частям речи: глагол, прилагательное, наречие, существительное.
Служебные слова тоже распределяются по нескольким разрядам (частицам речи): союзы, предлоги и собственно частицы.

Каждая часть речи объединяется определенными грамматическими значениями (которые в совокупности чужды другим частям речи), имеет свои законы слово- и формообразования. Каждая часть речи и каждая частица речи характеризуется своими законами синтаксического функционирования.

ГЛАГОЛ. В глагольных образованиях содержится грамматическое указание, что данное слово называет действие. Даже названия качеств и состояний, когда они морфемно оформлены в виде глаголов, оцениваются как название признаков, изменчиво протекающих во времени, т.е. как действия: белеться, простираться, покоиться, вмещать, содержать, обусловливать и т.д.
В глагольных формах, кроме процессуального, с помощью морфем выражены такие грамматические значения:

1. предикативность (пишу, писал, пиши) или непредикативность (пишущий, написав);
2. вид, совершенный или несовершенный: писать – написать, надписать – надписывать;
3. залог, страдательный или нестрадательный: (кто-то) строит – (кем-то) строится, (кто-то) пишет – (кем-то) пишется;
4. самостоятельность действия или несамостоятельность (совместность с другим действием): надписал, надписавший – надписав; строил, строивший – строя;
5. наклонение: написал – напиши – написал бы;
6. время: писал – пишу – буду писать, написал – напишу, писавший – пишущий;
7. лицо: пишу – пишешь – пишет.

В формах настоящего – будущего времени выражены значения 1–7; в формах прошедшего времени – значения 1–6; в повелительном наклонении – 1–5 и 7;
в условном – 1–5; в причастиях – 1–4 и 6; в деепричастиях – 1–4; в инфинитиве – 1–3.
Некоторые глагольные формы противопоставляются друг другу и по другим значениям, выраженным морфемно: значениям согласуемого рода и согласуемого падежа. Но эти значения характеризуют и другие части речи, а не только глагол.
Следовательно, определяющим для глагольных образований являются значения вида и залога, они резко отделяют глагол от других частей речи.
Например, соотношения существительных: прыжок и прыгание; (долгий) свисток, (долгий) свист, (долгое) свистение; смерть и умирание; сжатие и сжимание; приобретение и приобретание – имеют не тот характер, который свойственен соотношению глаголов совершенного и несовершенного вида.

ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ. Прилагательные содержат грамматическое указание, что данное слово называет непроцессуальный признак. Эта непроцессуальность есть даже у прилагательных, образованных от глагольных основ: вареный (окунь), обездоленный, разбрызгивательный, паяльный (прибор) и т.д.
У прилагательных, кроме значения процессуального признака, выражены такие грамматические значения:

1. согласуемого рода, числа и падежа: злой, злая, злых;
2. положительной – сравнительной – превосходной степени: умный – умнее – умнейший;
3. ограниченности или неограниченности существования данного признака во времени: (он был) красив – (он был) красивый, (он был) весел – (он был) веселый.

Однако значения 1 присущи не только прилагательным; значения же 2 присущи не всем прилагательным (только качественным). Таким образом, прилагательное противопоставлено остальным частям речи не наличием какого-либо значения, присущего только ему, а сочетанием «наличий» и «отсутствий»: оно определяется наличием согласуемого рода – числа – падежа и отсутствием вида и залога.

НАРЕЧИЕ. Наречия как грамматический класс слов объединяются тем, что указывают на непроцессуальный совместный признак. Это противопоставляет их всем глаголам (у которых формы деепричастия обозначают процессуальный совместный признак, а остальные формы – процессуальный несовместный) и всем прилагательным, лишенным совместности, «сопроводительности». Наречия всегда указывают признак, сопутствующий другому признаку, выраженному глаголом или прилагательным (реже – существительным). У качественных наречий есть степени сравнения; других частных грамматических значений у наречий нет. Таким образом, наречия характеризуются отсутствием набора тех частных грамматических значений, которые есть у глагола, прилагательного и существительного.

СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ. В отличие от всех других частей речи, существительное обозначает не признаки. Только существительное может употребляться для называния предметов, т.е. того, что обладает признаками: стол, Африка, учитель, студенчество, ветер, эпоха, совесть, прыжок, белизна (Какая белизна кругом!) и т.д.
Всем существительным свойственны такие значения:

1. несогласуемый род – число – падеж;
2. одушевленность или неодушевленность: (вижу) села, деревни – (вижу) насекомых, бабочек;
3. вещность и невещность (отвлеченность, собирательность, вещественность); только у вещных есть противопоставление множественного числа единственному (ср.: стол – столы, учитель – учителя; но смелость, студенчество, пшено).

Итак, если обозначить: П – процессуальность, П^_ – непроцессуальность; С – субстанциональность, С^_ – несубстанциональность (признак); В – второстепенность (сопроводительность), В^_ – невторостепенность, то возможны противопоставления: С – С^_, т.е. существительное – все остальные части речи. В пределах С: П – П^_, т.е. глагол – все не глаголы. В пределах П: В – В^_, т.е. прилагательное – наречие.
Каждой части речи свойственна своя синтаксическая характеристика, вытекающая из противопоставлений (строго морфологических), которые описаны выше.
Существительное выступает в роли подлежащего и дополнения, другие части речи могут исполнять эти функции только превращаясь в существительные, т.е. приобретая признаки несогласованного рода – числа – падежа. Глаголы формируют в предложении сказуемое; прилагательные – определения; наречия – обстоятельства. Выступать в роли обстоятельства – значит быть пояснительным словом при глаголе или прилагательном; эта функция, как очевидно из сказанного, определяется значением наречия как несамостоятельного, совместного признака, т.е. «признака признака». Так же и у других частей речи основная синтаксическая функция определяется их общим морфологическим значением.
Каждая часть речи обладает своими характерными словообразовательными связями; это опять-таки определяется тем общим грамматическим значением, которое присуще каждой части речи. Схематически словообразовательные связи частей речи можно изобразить так:

Схема

Любой признак может быть сам понят как субстанция; поэтому многие существительные образуются от глаголов и прилагательных (т.е. соотносительны с ними как с производящими единицами). Процессуальность или непроцессуальность признака может быть выдвинута или устранена; поэтому обычны отглагольные прилагательные и отприлагательные глаголы и т.д.

Однако нельзя считать типичным для современного русского языка морфологическое образование наречий от глаголов или прилагательных от наречий (хотя самостоятельность или несамостоятельность признака, казалось бы, может быть выдвинута или устранена), или существительных от наречий. Это объясняется системными отношениями, которые сложились в русском языке. Наречия в массе своей производны (от существительных и прилагательных). В современном же литературном языке избегается «словообразовательный круг»; очень редко образование типа злой – злость – злостный – злостность, т.е. от части речи А – часть речи Б, а от нее снова – А.
Образование наречий от глаголов заторможено наличием деепричастий и т.д.
Как вытекает из сказанного, каждую часть речи можно определить трояко – с точки зрения морфологической, словообразовательной и синтаксической. Например, глагол определяется так:

а) морфологически: глагол обозначает процессуальный признак; это общее глагольное значение выражено морфемно (главным образом флексиями);
б) словообразовательно: глагол – часть речи, словообразовательно связанная с прилагательными и существительными. Так как связи у каждой части речи резко характерны, это определение содержательно;
в) синтаксически: глагол служит для выражения сказуемого в предложении.
Такое же троякое определение можно дать и любой другой части речи в русском языке. Однако не все эти определения равноправны. Словообразовательная связь с прилагательными и существительными свойственна множеству глаголов, но не всем им; наличие этих связей можно приписать только классу глаголов, а не каждому из них; а сам класс может быть выделен лишь на основании морфологических указаний.
Так же дело обстоит и с синтаксическим определением. Быть сказуемым – существенная функция глагола, но не каждая глагольная форма действительно является сказуемым; некоторые из них и не могут выступать в этой роли (например, деепричастия). Таким образом, все определения опираются на морфологическое, а оно может быть дано независимо от других⁶.

МЕСТОИМЕНИЕ. Местоименная группа слов выделяется лексически, по значению корневой части: она имеет предельно обобщенное значение, которое конкретизируется в контексте.

<Именно поэтому местоимение не является отдельной частью речи (нет существенных грамматических особенностей)>.

По грамматическим значениям местоимения делятся на такие группы:

1. местоименные существительные: я, ты, он, себя, кто, что, это (Это неверно) и т.д.;
2. местоименные прилагательные: мой, твой, его, такой, это (Это заключение неверно) и т.д.;
3. местоименные наречия: когда, где, откуда, по-моему и т.д.;
4. местоименный глагол: что делать (Что он делает? – Строгает).

Таким образом, по общему грамматическому значению местоименные слова делятся на те же классы, что и неместоименные.
Кроме того, местоимениям свойственно особое членение на группы по значению основы. Местоимения делятся на личные и неличные. Значение личных местоимений соотносительно со значением личных форм глагола. Среди них есть местоименные существительные: я, ты, он, она, оно, мы, вы, они, тот, кто, что, кто-то, что-то, кто-нибудь, что-нибудь, кто-либо, что-либо, кое-кто, некто, нечто, никто, ничто; себя; прилагательные: мой, твой, его, ее, наш, ваш, их, чей, ничей; свой; наречия: по-моему, по-твоему, по-нашему, по-вашему; по-своему.
Личные местоимения делятся на невозвратные и возвратные. Возвратные местоимения себя, свой, по-своему указывают, что называемый предмет-лицо тождествен с тем, который назван подлежащим того же предложения (или его свойства тождественны со свойствами этого лица).
Все не указанные здесь местоимения – неличные.

Указательные местоимения отсылают к другим словам предложения; только через отношение к этим словам они обретают способность быть названиями. Среди них есть существительные: он, она, оно, они, тот (Тот, кто знает, пусть расскажет другим), себя, столько; прилагательные: тот (Дай мне тот журнал), этот, иной, другой (= не тот, не этот), такой, таков, его, ее, их, свой; наречия: здесь, там, тут, туда, потому, поэтому, тогда, так, этак, потом, затем, по-своему, по-иному, по-другому (= не так).
Остальные местоимения являются неуказательными.

Вопросительно-относительные местоимения: кто, что, сколько (существительные), какой, который, чей, каков (прилагательные), где, куда, откуда, когда, зачем, отчего, почему, как (наречия), что делать (Что делаешь? – Пишу) (глагол). Они используются в вопросительных предложениях и в придаточных (в качестве относительных слов, связывающих придаточное с главным). Они противопоставлены остальным, невопросительным местоимениям.

Обобщительные местоимения: никто, ничто, некого, нечего (существительные), всякий, всяческий, каждый, любой, весь, никакой, ничей (прилагательные), везде, всюду, отовсюду, всегда, нигде, никуда, ниоткуда, никогда, негде, некуда, всячески, никак (наречия). Обобщительные местоимения делятся на отрицательные (с приставками не- и ни-) и положительные (большинство их с корнем весь/всь; следовательно, везде = <в’ес’д’е>). Обобщительные местоимения противопоставлены всем остальным, необобщительным.

Неопределенные местоимения: кто-то, что-то, кто-нибудь, что-нибудь, кто-либо, что-либо, кое-кто, кое-что, некто, нечто, сколько-то, сколько-нибудь (существительные), какой-то, какой-нибудь, чей-то, чей-нибудь, чей-либо, кое-какой, некоторый, некий (прилагательные), где-то, куда-то, где-нибудь, куда-нибудь, кое-где, кое-куда и др. (наречия). Они образуются от вопросительных местоимений с помощью частиц -то, -нибудь, -либо, кое-. Особое образование имеют неопределенные местоимения некоторый и некий.

Одно и то же местоимение может принадлежать к нескольким из указанных групп: существительное он относится к личным, указательным, невопросительным, необобщительным, определенным местоимениям, наречие туда – неличное, указательное, невопросительное, необобщительное, определенное. Это естественно, потому что личные, например, противопоставлены не указательным, а неличным; указательные же противопоставлены неуказательным.
Группа местоимений в целом создается такими лексическими противопоставлениями:

1. личные – неличные,в числе личных: возвратные – невозвратные;
2. указательные – неуказательные;
3. вопросительные – невопросительные;
4. обобщительные – необобщительные, в числе обобщительных: положительные – отрицательные;
5. неопределенные – определенные.

ЧИСЛИТЕЬНОЕ. Группа числительных также выделяется лексически, по значению корневой части. Среди числительных есть:

1. Существительные: два, пять, семнадцать, двое, пятеро; в том числе местоименные существительные: несколько, много.
2. Прилагательные: второй, пятый, семнадцатый, в том числе местоименные прилагательные: который (час).
3. Наречия: вдвое, впятеро, по двое, надвое, во-первых, во-вторых.
4. Глаголы: удвоить, утроить.

И местоимения, и числительные имеют ряд грамматических особенностей (однако они несущественны с точки зрения классификации слов по частям речи). Например, у числительных-существительных нет множественного числа (так же как у отвлеченных, собирательных и вещественных существительных). У многих местоимений и числительных есть особые средства словоизменения, только им присущие. Местоимениям свойственно отсутствие словообразовательных связей, типичных для соответствующих неместоименных слов.

<Грамматическая характеристика основных частей речи в русском языке>

I. ГЛАГОЛ

Значения наклонения, времени, лица, числа, рода, залога, совместности или несовместности действия, предикативности или непредикативности выражены у глагола флексиями; таким образом, указанные грамматические противопоставления существуют внутри единой глагольной лексемы.

Наклонение. Действие может быть выражено глагольными формами как реальное, или как требуемое, или как возможное при известных условиях. Этим трем значениям отвечают три наклонения: изъявительное, повелительное и условное.

Изъявительное наклонение обозначает действие как реальное. Попытки представить значение этого наклонения «нейтральным» (немаркированным) неудачны. Нельзя согласиться с тем, что оно может обозначать как реальное, так и нереальное действие. В предложениях Он пришел и Он не пришел действия пришел и не пришел трактованы как реальные. Наличие предложений типа: Скажу что-нибудь – плохо. Ничего не скажу – еще хуже, – где глаголы имеют условное значение, не доказывает, что изъявительное наклонение может выступать в значении условного, т.е. как немаркированное. Такие предложения аналогичны предложениям с союзом если (Если скажу что-нибудь – плохо...). Справедливость высказывания, данного в главном предложении, у них налицо лишь при условии справедливости высказывания, выраженного придаточным. Но это условие действительно реализовано, а не гипотетично. ‘Я с ним неоднократно говорил, и каждый раз: скажу что-нибудь – плохо...’ – таково содержание приведенного предложения. Ср. иную конструкцию, действительно с ирреальным, условным наклонением: Если бы я ему сказал, то было бы плохо...

Употребление выражения Пошел вон! в качестве приказания также не говорит о том, что изъявительное наклонение нейтрально, немаркировано, т.е. может употребляться для обозначения и реальности, и нереальности действия. Это выражение идиоматизировалось и стало целостным побудительным междометием (синонимичным междометию Вон!). Ср. невозможность приказаний: Побежал вон! – А ну быстро пришел сюда! – Сейчас же замолчал и не ори! Следовательно, в выражении Пошел вон! идиоматически утрачено значение изъявительного наклонения.

Противопоставление «изъявительное наклонение – неизъявительное наклонение» эквиполентно; оба члена маркированы: один указывает реальность отношения действия к субъекту, другой – нереальность. Нереальные (неизъявительные) наклонения указывают, что это отношение не соответствует действительности; показатель условного наклонения только это значение и вносит в глагол. В контексте оно может принимать такие оттенки: а) действие определенного субъекта нереально, но желательно: Пришел бы ты ко мне завтра утром еще немножко помочь!; б) действие нереально, но возможно при некотором условии: Он бы пришел, если бы не был так занят; Он бы пришел, да очень занят; в) простое указание на нереальность действия: Я ему скажу, чтобы он пришел (союз чтобы включает и частицу бы, формирующую сослагательное наклонение).

Повелительное наклонение выражает только первое значение из числа тех, которые свойственны условному: действие определенного субъекта нереально, но желательно.
Следовательно, отношение неизъявительных наклонений друг к другу привативно: повелительное – маркированный член, а условное – немаркированный.
Изъявительное наклонение выражается аффиксами: хвали-л, -ла, -ло, -ли; хваль-у, -ишь, -ит и т.д., т.е. теми же, которые выражают время и лицо.
Повелительное наклонение выражается особыми аффиксами (-и, -#) и частицами: давай, пусть, пускай, -те, -ка.
Условное наклонение выражается аффиксами -л, -ла, -ло, -ли (омонимы аффиксов прошедшего времени) в сопровождении частицы бы. В придаточном предложении с союзом чтобы эта частица входит в состав союза.

Личные формы повелительного наклонения. Одна из форм повелительного наклонения (3-е лицо) показывает, что побуждение к действию направлено не собеседнику: пусть (пускай) он читает, пусть (пускай) они читают. Две другие формы указывают, что побуждение действовать направлено собеседнику или собеседникам.

Совместная форма (или 1-е лицо) указывает, что собеседник должен принять участие в действии вместе с говорящим: давайте (давай) прочтем, давайте (давай) читать.

Форма 2-го лица не указывает, что действие должно выполняться совместно с говорящим: Читай вместе со мной! Дома читайте этот же текст. 2-е лицо повелительного наклонения нейтрально по значению, оно указывает только, что побуждение действовать обращено или к собеседнику (при этом действие может быть совместным или несовместным), или к лицу, не участвующему в разговоре: От грязи, добровольцы, машину береги (Н.Н. Асеев); Я ему покажу, а он все делай, как я.

Все три лица имеют формы единственного и множественного числа (дальше обозначаются «Ед.», «Мн.»). Формы множественного числа показывают, что побуждение обращено к нескольким лицам; в формах единственного числа не указано, к скольким лицам относится призыв действовать.

Значение всех шести форм повелительного наклонения можно обозначить так (n – указано; n^_ – не указано, T – призыв обращен к собеседнику, Т^_ – призыв не обращен к собеседнику, B – действие производится совместно с говорящим, M – призыв обращен к нескольким лицам):

Изъявительное наклонение. Изъявительное наклонение имеет формы прошедшего, настоящего и будущего времени.

Формы прошедшего времени означают, что действие, обозначенное основой глагола, предшествует моменту речи. Формы прошедшего времени бывают четырех типов (или, по-другому, в русском языке есть четыре прошедших времени):

Первое – собственно прошедшее время, второе – многократное прошедшее, третье – мгновенно-произвольное прошедшее, четвертое – ультрамгновенное прошедшее.
Наиболее употребительны формы собственно прошедшего времени (Пр.).

Глаголы совершенного вида (СВ), указывая такое действие в прошлом, которое достигло внутреннего предела, могут в формах прошедшего времени иметь значение перфекта, т.е. указывать минувшее действие, результат которого существует в момент речи: Скалы нависли над берегом; Всю-то книгу порвали; Они везде насорили и ушли. Но этот оттенок значения обусловлен контекстом, он не принадлежит самой форме прошедшего времени совершенного вида; ср.: Тучи нависли над полем и разошлись; Помню, осень была, и ветер везде уже насорил листьями городских кленов. Здесь контекст не создает у глагольных форм перфектного значения. (Собственное перфектное значение есть у кратких форм страдательных причастий прошедшего времени с нулевой связкой: здесь насорено, книга порвана и т.д.).

В таких немногих случаях, как: Ну, я пошел! (когда это говорится до начала действия), Поехали!, Начали! (в тех же условиях), – формы прошедшего времени относятся к будущему. Но из этого не следует, что формы прошедшего времени – немаркированный член противопоставления и могут обозначать будущее действие; перечисленные выражения фразеологизованы и поэтому изолированы; невозможны продуктивные образования по этой модели: Ну, я закурил и стал вас слушать. – Покарабкались! – Стали читать! (в качестве высказываний, сделанных до начала действий). Следовательно, значение этих форм не варьируется и строго постоянно.

Формы многократного прошедшего времени хаживал, знавал, бирал показывают, что действие в прошлом совершалось многократно, но сейчас уже не повторяется: Теперь уж не бьют так, как раньше бивали. (М.Горький); Хаживал я к ним нередко⁷.

Эти формы имеют по три флексии: -ыва-л-#, -ва-л-#, -а-л-# (вместо # может быть любая другая родовая флексия или флексия множественного числа). Ср. омонимичные суффиксы у глаголов несовершенного вида: прохаживаться, узнавать, набирал.

В формах многократного прошедшего времени чередуются гласные корня: <о> замещается фонемой <а>, ноль гласного замещается фонемой <и>, у остальных гласных фонем обе ступени совпадают, т.е. реализуются одним и тем же звуком: носить – нашивал, драть – дирал, звать – зывал, платить – плачивал, кутить – кучивал, писать – писывал. Для указанных форм такое чередование является обязательным, т.е. нет форм с <ива>, сохраняющих корневое <о>.

В соотношении форм ходил – хаживал, знал – знавал, брал – бирал немаркированным членом противопоставления являются формы ходил, знал, брал. Формы многократного прошедшего времени существуют только у бесприставочных глаголов несовершенного вида, но далеко не у всех. Это не мешает признать формы ходить – ходил – хаживал и под. принадлежащими одной лексеме; значение их строго стандартизовано в грамматическом отношении.

В предложениях: А я и позабудь, где Дуня-то живет! (А.С. Пушкин); Он возьми и приди не вовремя – глагольные формы показывают прошедшее и притом внезапное произвольное действие. Эти формы омонимичны с формами повелительного наклонения. Именно омонимическое отталкивание от повелительного наклонения обусловливает их неупотребительность во 2-м лице. Формы этого времени 2-го лица возможны только в вопросительных предложениях, так как в этом случае сама конструкция предложения оберегает эти формы от совпадения с повелительным наклонением: А ты-то что ж, возьми и поверь ему? В противопоставлении форм прошедшего времени сказал – скажи, узнал – узнай, позабыл – позабудь немаркированным членом являются формы с флексией -л.

У бесприставочных глаголов, обозначающих однократное действие (дернуть, бацнуть, хватить), есть формы прошедшего времени, которые образуются с помощью нулевого суффикса (который, следовательно, чередуется с суффиксами -ну-, -и-) и нулевой временной флексии (которая замещает флексию -л-): дерг, бац, хвать Ґ. Эти глаголы обозначают краткое и резкое действие, приуроченное к прошлому. Такие формы могут в предложении сочинительно соединяться с формами настоящего времени, но только в том случае, если последние используются для изображения минувших событий: Приближаюсь к болонке, беру деликатно за шиворот и шварк ее за окошко. Только взвизгнула (Ф.М. Достоевский); Прикинулась я, что в гости иду. Ушла, походила сколько-нибудь по улицам, а к шести часам... – домой. Подбегаю, толк в дверь – так и есть: заперто. (И.А. Бунин)

Система прошедших времен может быть изображена так (n – указано, n^_ – не указано, П – действие протекало до момента речи, М – многократно, Н – неожиданно и произвольно, К – мгновенно, кратко):

Формы будущего времени указывают, что действие, обозначенное основой глагола, протекает после момента речи. Формы будущего времени есть только у глаголов несовершенного вида. Будущее время образуется сочетанием служебного глагола буду, -ешь, -ет, -ем, -ете, -ут с инфинитивом глагола несовершенного вида: будут беречь, буду решать.

Формы настоящего времени показывают, что действие, обозначенное основой глагола, развертывается во времени, но они не приурочивают его ни к прошлому, ни к настоящему, ни к будущему. Это немаркированная форма. Поэтому в разных контекстах у глаголов несовершенного вида она может обозначать: а) действие, которое продолжается в момент речи: Не мешай, я пишу; б) действие, которое постоянно присуще субъекту: Дельфины очень быстро плавают и легко нагоняют пароходы.

Формы настоящего времени глаголов совершенного вида, в отличие от глаголов несовершенного вида, указывают, что действие доведено до качественного предела. Протекание процесса и его предельная точка не могут быть одновременными (за исключением начинательных и мгновенных глаголов, см. дальше). Поэтому у глаголов совершенного вида, не имеющих форм будущего времени, формы настоящего времени могут принимать в разных контекстах разные значения:

а) протекание процесса в настоящем, точка завершения в будущем: Он выздоровеет; Температура, вероятно, дойдет до 30°;
б) и протекание процесса, и точка завершения в будущем: Если он и заболеет после прививки, то легко и притом быстро выздоровеет; Он грозится, что дойдет до министра;
в) и протекание процесса, и точка завершения в настоящем (обычно у глаголов начинательных и однократных): Я ему говорю, а он и ухом не поведет!; Мы ведь с вами встречались? – Не припомню;
г) и протекание процесса, и точка его завершения не приурочиваются к определенному времени, а рассматриваются как обычные для субъекта, как постоянно ему присущие (в частности, возможные и в настоящее время): Земля вращается вокруг Солнца; Крылья у археоптерикса, как известно, имеют перепонки.

Употребление (а) и (б) наиболее обычно для этих форм, поэтому они часто называются формами будущего времени. Однако такое употребление не является для них единственно возможным.

Формы настоящего времени иногда употребляются для изображения прошедших действий. Но употребление это имеет метафорический характер: прошлое изображается так, будто оно сейчас встает перед глазами, со всей живостью и наглядностью. Но формы настоящего времени не могут не метафорически изображать прошлое.

<Таблица 5>

Отношение между прошедшими временами и настоящим временем – эквиполентное: nА – nА^_, одни показывают прошлое (имевшее место до момента речи), другое – не прошлое. Соотношение настоящего и будущего времени таково (n – указано, n^_ – не указано, Б – действие отнесено к будущему, П^_ – действие не отнесено к прошлому):

буду решать nБП^_
решаю, решу n^_Б + nП^_

Настоящее время образуется у глаголов совершенного и несовершенного вида и выражается личными флексиями: берег-у, сберег-у, береж-ешь, сбереж-ешь и т.д.

Личные формы изъявительного наклонения. Значение лица у глаголов выражается таким набором противопоставленных друг другу единиц:

Форма 3-го лица показывает, что действие относится к субъекту, не участвующему в данном речевом акте. Формы 1-го и 2-го лица показывают, что действие относится к участникам данного речевого акта: самому говорящему (1-е лицо) или его собеседнику (2-е лицо).

Множественное число показывает, что действие относится к нескольким субъектам, а единственное – что оно относится к одному субъекту: Пальто висит – Пальто висят. Соотношение между формой 3-го лица единственного числа и формой 3-го лица множественного числа не такое, как в остальных лицах. Они – это ‘он + он + ...’ или ‘он + она’, или ‘он + он + она’; это значение тождественно значению форм множественного числа существительных (столы – это ‘стол +
стол + ...’). Но мы – это ‘я + ты’ или ‘ + он’, или ‘ + они’; вы – это ‘ты + ты’ или ‘ты + он’, или ‘ты + они’. Во всех случаях, однако, формы множественного числа показывают множественность субъектов действия, а формы единственного – немножественность их8. Соотношение эквиполентное.

Неопределенно-личная форма показывает, что действие относится к неопределенному субъекту: На улице снова загремели железом; Суетились, поспешно крестясь, Выносили серебряный гроб (А.Блок); Днем за нашей стеной молчали (А.Блок); Вижу: бегут по улице, кричат.

Неопределенно-личные формы дуют – дули, бегут – бежали соотносительны только по времени; обе они находятся вне категории числа: каждая из них может обозначать, что действие совершает один субъект или множество. Это определяется контекстом, в самой же форме не выражено. Ср.: О вашем приезде мне уже сообщили (какое-то лицо и какие-то лица); Уезжал я один, и вспомнил, что три года назад я тоже уезжал отсюда, и меня тогда провожали и поцеловали на прощанье (М.А. Кузьмин).

Обобщенно-личные формы находятся вне категории времени и вне категории числа. Формы дуешь и под. показывают, что действие приписывается как возможное любому лицу, и в том числе говорящему: Глядишь и не знаешь: идет или не идет его величавая глубина (Н.В. Гоголь); В меду и подметку съешь (В.И. Даль); Шила в мешке не утаишь. Формы дуют и под. показывают, что действие приписывается как возможное любому лицу, но нет указания, что и говорящий входит в их число: Цыплят по осени считают; Города чинят, не только рубашки (В.И. Даль).

Формы 1-го лица тоже могут приобретать обобщенно-личный оттенок значения: Я могу отрицать очевидное, но я не могу требовать, чтобы со мною соглашались. Однако этот оттенок, вызванный контекстом, не отменяет основного значения формы 1-го лица: действие приписывается говорящему, который обобщает свое я до я общечеловеческого. Собственно же обобщенно-личная форма семантически полностью оторвана от 2-го лица, ср.: В такую погоду и дома мерзнешь; Как к нему ни приедешь, всегда он то за книгами, то что-то пишет.

Безличные формы показывают, что действие мыслится происходящим без субъекта. Эти формы находятся вне категории числа, но противопоставлены по времени: По утрам в окно дует/дуло; Плотины весной срывает/сорвало на всех ближних притоках нашей реки.

В системе личных форм, как видно из сказанного, много омонимов. Нельзя, например, в контекстах: Мы писали ему и Мне писали о нем – видеть одну и ту же глагольную форму писали. Здесь два омонима: писали₁ – форма мн. ч. и писали₂ – обобщенно-личная форма, не имеющая числа.

Образуются личные формы с помощью флексий:

Прошедшее время: ед. ч. м. р. (перед этой флексией временная флексия -л-, если она присоединена к основе на согласный, заменяется нулем), ж. р. -а, ср. р.-о, мн. ч. -и (перед этой флексией временная флексия -л- заменяется ее вариантом -л’-). Флексии остальных личных форм, как видно из таблицы 5, омонимичны приведенным.

<Таблица 5>

Залоги глагола. Аффикс -ся (постфлексивный) показывает, что глагол не управляет дополнением в винительном падеже. У некоторых глагольных форм этот аффикс имеет более узкое значение: он свидетельствует, что данный глагол управляет творительным субъекта: Дом строится каменщиками; Кинокартина ставится талантливым режиссером. Глагол в этих случаях выражает не активное действие, а состояние. Ср.: мальчик болеет, день разгуливается, месяц бледнеет Ґ; в этих глаголах отражено состояние как процесс, но здесь данный оттенок значения выражен чисто лексически. В глаголах же строится (каменщиками), ставится (режиссером) Ґ этот же оттенок находит морфологическое выражение. Чтобы это значение было морфологически выражено, необходимы такие условия: наличие суффикса -ся у глагола; возможность творительного субъекта при глаголе; соотнесенность этого глагола с другим, не имеющим частицы -ся; возможность при этом невозвратном глаголе в качестве субъекта того же существительного, которое у возвратного глагола было дополнением в творительном падеже; возможность при нем в качестве прямого объекта того же существительного, которое при возвратном глаголе играло роль субъекта.

При наличии всех этих условий возвратный глагол относится к страдательному залогу. Соотносительный глагол в переходной форме относится к действительному залогу. Глаголы, не входящие в это соотношение, стоят вне залоговых значений. Например, соотношение: дом строится каменщиками – каменщики строят дом – свидетельствует, что глагол строиться1 относится к страдательному залогу, а строить – к действительному. Отсутствие соотношения, например: Новоселы строятся этим летом – «Это лето строит новоселов» – свидетельствует, что глагол строиться2 (омонимичный предыдущему) стоит вне залогов. Точно так же различны глаголы в сочетаниях: Белье стирается прачками и Белье плохо стирается (т.е. ‘с трудом превращается в чистое’); в последнем случае невозможен творительный субъекта; будучи введен в предложение, он полностью изменит его смысл: Белье плохо стирается прачками.

От переходных глаголов несовершенного вида регулярно образуются формы страдательного залога. Исключения единичны; например, невозможна страдательная форма от глагола видеть: «Этот дом мною хорошо видится», она исключена наличием синонимического выражения Этот дом мне хорошо виден; но отсутствие страдательной формы имеет здесь тот же характер, что и неупотребительность форм «побежу», «убежу» от глаголов победить, убедить или формы «мольб» от мольба и т.д., т.е. определено лексически, а не грамматически. Принципиально же каждый переходный глагол несовершенного вида образует страдательные формы.

Наличием или отсутствием флексии -ся залоговые значения выражены у глаголов несовершенного вида; у глаголов совершенного вида страдательный залог выражается краткими страдательными причастиями прошедшего времени: Каменщики построили дом – Дом построен каменщиками; невозможно: «Дом построился каменщиками». И напротив, глаголы несовершенного вида, как правило, не имеют страдательных причастий («Дом строен каменщиками»). Эти две формы являются взаимоисключающими и, таким образом, функционально тождественными. В редких случаях, когда страдательное причастие прошедшего времени образуется от глаголов несовершенного вида, налицо снова взаимоисключенность форм – такие причастия не используются в краткой форме как выражение страдательного залога: А рыба уже жарилась нашими товарищами в углях костра (а не была жарена).

Видовые пары у страдательных форм соотносятся так: строится (кем-то) – построен; строился (кем-то) – был построен; разливается (кем-то) – разлит; разливался (кем-то) – был разлит Ґ.

Следовательно, у глаголов морфологически выражены такие залоговые значения: а) страдательный залог (выражен у глаголов несовершенного вида с помощью аффикса -ся, у глаголов совершенного вида – с помощью аффиксов -нн- (-н-), -т-); б) действительный залог (выражен аффиксом -#, чередующимся с -ся или -нн- (-н-), -т-). Соотношение этих залогов эквиполентно. Безотносительность к залогу выражается аффиксом -ся (омоним страдательного аффикса): белеться, строиться – или отсутствием аффикса: сидеть, вздрогнуть.

Значение страдательного аффикса -ся строго стандартно, едино для всех глаголов, где он встречается. Поэтому страдательные и действительные формы, всегда отличаясь друг от друга только строго одинаковым залоговым значением, являются формами одного слова. Наличие другого омонимичного аффикса -ся, который лишен залогового значения, разумеется, не противоречит сделанному заключению. Поэтому у глаголов строится1 (кем-то), пишется (кем-то) аффикс -ся является флексией; у глаголов строится2, белеется, кусается – дериватором, суффиксом.

Продолжение в следующем номере

¹Знак указывает, что ряд подобных образований не замкнут.

² При этом, разумеется, данную флексию надо отличать от омонимов: иду – лисью, воеводу и под.

³ Дефис указывает границу морфем; он не ставится, если морфема пишется по современным орфографическим правилам отдельно от других морфем того же слова. Знак «#» означает нулевой аффикс.

⁴ Судействовать – ‘заниматься судейством’; судейство – ‘обязанность судьи’; судья – ‘тот, кто занимается судом’. Возможность объяснения одного слова через другое (однокоренное) доказывает их семантическую соотнесенность.

⁵ Учитываются и нулевые морфемы.

⁶ Морфологически определить части речи можно двояко: или указать общее грамматическое значение, свойственное данной части речи в отличие от других, или указать комплекс частных значений, в которых реализуется это общее. В первом случае о прилагательном, например, говорится, что оно указывает непроцессуальный признак; во втором прилагательное описывается как часть речи, в которой выражено значение согласуемого рода – числа – падежа и не выражено значение вида и залога. И то и другое определение дает одинаковую классификацию.

⁷ В настоящее время эти формы имеют обычно особый (несколько архаический) стилистический оттенок.

⁸ Это значение выделяется только в случаях, исключающих согласование (ср.: Пальто висят, Несколько человек бежит и Несколько человек бегут и пр.). При согласовании флексии единственного – множественного числа теряют свое самостоятельное значение, ср.: Часы идут и пр.; здесь флексия показывает только связь действия с субъектом. Ср. то же у прилагательных; самостоятельное падежное и числовое значение они тоже приобретают лишь в условиях отсутствия согласования: этими пальто.

⁹ По правилам русской графики <о> после мягких согласных обозначается буквой е (ё).

Продолжение в следующем номере