В поисках родного языка

Когда люди, не посвященные в тонкости психологии и преподавания русского языка, произносят слова «родной язык в школе», они обычно представляют ребенка, в муках осваивающего правописание. Им и в голову не приходит, что правописание – это всего-навсего одежка, по которой встречают пишущего, а родной язык гораздо шире, он пронизывает всю нашу жизнь.

Родной язык – это сосуд, форму которого принимает наша мысль; он отражает наше видение мира. Без родного языка мы не сможем объясниться с окружающими нас людьми, не сумеем никого понять, ничего написать; без родного языка нам не удастся освоить ни биологию, ни математику, ни какую бы то ни было иную область знания.

Психологи давно установили, что вербальные способности человека являются одной из основных составляющих человеческого интеллекта – наряду с числовой, пространственной и некоторыми другими. Иногда говорят не о вербальных способностях вообще, а отделяют способность к пониманию от способности к порождению высказываний. И действительно, если понаблюдать за окружающими повнимательнее, то можно заметить: один человек вдумчиво относится ко всему, улавливает все нюансы смысла, а другой словно скользит по поверхности, упуская не только второстепенные детали, но и кое-что очень важное; один легко говорит, будто соловьем заливается, и пишет так, как если бы его перо само выводило нужные слова, а другой, будь он хоть семи пядей во лбу, двух слов связать не может и пишет тяжело. Да любой из нас знает: стоит переутомиться, как речь становится путаной, понимание – затрудненным, – ведь речевые способности сродни тому, что принято считать творчеством...

Для учителя вербальные способности – инструмент профессиональной деятельности. Он, используя все свои способности к говорению, объясняет то, что понял сам (благодаря своей способности к пониманию), – если он, конечно, хороший учитель. И от детей он потребует в первую очередь понимания, а затем – на его основе – творческого осмысления образов, понятий, идей. Плохой учитель просто воспроизводит то, что написано в учебниках, и от детей тоже требует воспроизведения услышанного и прочитанного.

Учителя-словесники чутко воспринимают все воплощенное в слове. Помню, в те годы, когда все абитуриенты еще писали сочинения, во время работы в предметных комиссиях кандидатов на пятерки мы обсуждали коллективно. И меня всегда поражало, насколько единодушны были проверяющие (молодые и старые, опытные и не очень) в присуждении высшего балла. Пятерка – это не просто добротные знания и хорошая грамотность, это всегда еще и безупречное владение языком, уместность каждого слова, точность всех образов и ясность мыслей. Пятерка – это глубокое знание предмета, воплощенное в формах родного языка. Уверяю вас, ни одна работа из какого бы то ни было сборника «золотых» или «бриллиантовых» сочинений не тянет на пятерку, потому что все эти шедевры принципиально «ничьи», они не несут отпечатка языковой личности. Точно так же тройка всегда свидетельствует о том, что пишущий либо не обладает необходимыми знаниями, либо не умеет выразить свои мысли на родном языке. Четверки обычно ставят тем, кто мыслит и пишет разумно и вполне правильно, но без блеска.

Никто не убедит меня в том, что тесты лучше сочинений, потому что тесты не дают личности раскрыть себя. Другое дело, что проверяющим в тысячу раз проще и удобнее работать по шаблону, – хотя бы потому, что не надо доказывать ученику (все равно не поверит!), что он, постигший премудрости орфографии и пунктуации, не понял, чему его учили на уроках литературы, и не владеет родным языком.

Вы догадываетесь, на что я намекаю? Все на те же способности – понимать сказанное и прочитанное и выражать постигнутое средствами родного языка. Давно известно, что ученики всеми правдами и неправдами норовят узнать у учителя «правильные» ответы на все вопросы. Когда-то, в начале перестройки, было принято искать корень этой беды в том, что преподавание гуманитарных дисциплин было сильно идеологизировано. Сейчас идеологическое давление на детей вроде бы в прошлом, а самостоятельно мыслящих учеников (и даже студентов) больше не становится, скорее наоборот! Может, тесты виноваты? Тесты – вместе с породившей их страстью к всеобщей усредненности, стандартизации и последующей компьютеризации? А может, тесты – всего лишь отражение того отношения к родному языку, которое сложилось в нашем обществе – обществе лингвистически и психологически невежественном?

Тесты царят на экзаменах. Они – объективный, поддающийся исчислению показатель невежества нашего безумного мира, который стремится выразить в процентах восторг от соприкосновения со словом гения, радость, охватывающую человека, которому удалось написать строки, из-за которых вспыхивают споры или появляются на глазах слезы, гордость за победу над собой. Бог с ними, с экзаменами! Все равно на уроках учителя сеют разумное, доброе, вечное. Русисты, например, пытаются противопоставить давлению общественного невежества новые методики преподавания русского языка. Кто-то идет по пути приобщения ребенка к художественному тексту как неделимому гармоничному целому (долой границы между преподаванием языка и литературы!), кто-то предлагает увидеть это целое с «мостика» особой дисциплины – словесности, кто-то видит панацею в языковом и литературном творчестве ученика, кто-то предлагает с помощью специальных методик развивать критическое мышление... На самом деле все эти методики, при всех их несходствах, разрабатываются ради того, чтобы преодолеть пропасть между все возрастающим количеством информации, которую должен освоить человек за остающийся неизменным период детства, отрочества и юности, и необходимостью перерабатывать поступающую информацию в определенном режиме – иначе человеческий мозг перестает действовать эффективно.

Способность Homo sapiens выбирать из океана поступающих сигналов только те, что необходимы для него в определенной ситуации, поражает. Пятилетний малыш сообщит вам, что его желто-оранжевый пластмассовый уродец непонятной формы – автомобиль марки «Мерседес». И не подумайте, что чадо проявляет стремление жить, как богатый сосед. Попробуйте указать ему на отсутствие знаменитой эмблемы, и вы узнаете: у его автомобиля решетка спереди (на радиаторе) и задние фары такие же «в полосочку» (рифленые), как у «Мерседеса» более старой, чем у дяди Стаса, модели. Он заметил все – потому что автомобили ему интересны. Однако ребенок, которого мы обучаем русскому языку, или литературе, или математике, или истории, применяет свою вдумчивую наблюдательность не для того, чтобы освоиться с премудростями, каковые мы вбиваем в его голову, а для того, чтобы избавиться от нашего докучливого, назойливого общества: я вам сделал домашнее задание, что вам еще от меня нужно?

Увы, наши схоластические требования не имеют никакого отношения к детской жизни, к детским интересам. Дети стремятся поразить окружающих своей храбростью, страдают от предательства и обмана, влюбляются, играют, наконец, а мы хотим, не задевая их воображения, заставить их писать диктанты и решать задачи! Им пока нечего делать в нашем мире. Они не станут «работать на свою будущую карьеру», как ни один нормальный человек не побежит откладывать часть своей первой зарплаты «на старость». Только интерес, только пробужденное нами воображение заставят ребенка учиться. Эту истину давно знают все учителя, правда? Но почему мало кому приходит в голову, что мир языка, его устройство, его роль в формировании нашего мышления могут увлечь ребенка в не меньшей степени, чем рассказ о чудесных превращениях вещества на уроках химии? Почему разговор о родном языке должен сводиться к зубрежке правил, к заучиванию названий тропов или еще каких-нибудь мудреных частностей? Нет, я не хочу внедрить в школьную программу обязательный курс языкознания. Не сообщить ребенку сведения из курса общего языкознания, а погрузить ученика в мир языка, помочь ему найти путь к осознанию себя как языковой личности – вот истинные цели уроков родного языка.

Как медленно происходит усвоение родного языка! Когда-то с легкой руки Корнея Ивановича Чуковского в наш обиход вошло представление о лингвистической гениальности всех без исключения детей. Этот миф, конечно, прекрасен, но он – миф. Ведь дети очень постепенно открывают для себя закономерности употребления звучаний и значений, отдельных форм и цельных выражений. Они учатся улавливать в океане звуков и смыслов знакомые, повторяющиеся сочетания, пытаются использовать их в своей речи, совершают бесконечные ошибки, выслушивают замечания, выдвигают гипотезы (не всегда удачные), снова пытаются вставить знакомые кусочки в свои высказывания. И этот процесс не заканчивается к пяти годам!

К пяти годам ребенок научается пользоваться устной речью в пределах бытового общения (кстати, взрослому, попавшему в соответствующую языковую среду, доброжелательную, готовую исправлять его ошибки и объяснять их, на это потребовалось бы два-три месяца). А потом, когда ребенок попадает в благоприятную среду (мир образованных взрослых, целенаправленно занимающихся обучением ребенка), он начинает, во-первых, входить в мир письменной речи и, во-вторых, расширять спектр коммуникативных ситуаций, в которых он может активно участвовать. Вхождение в мир письменной речи растягивается еще на пять лет, а расширение спектра освоенных коммуникативных ситуаций продолжается все годы учебы (в школе, в вузе, профессиональной) и даже после ее завершения.

Психологи утверждают, что развитие речевых способностей достигает максимума приблизительно к 40 годам. Те глубинные сведения о мире, которые мы получаем благодаря родному языку, поддерживают на высоком уровне наш интеллект даже тогда, когда зрение, слух, физические возможности, память, так верно служившие нам в юности, начинают ослабевать. Так что языковые способности – самые человеческие из всех способностей Homo sapiens! И было бы воистину кощунственно пренебрегать тем, что нам дает умение говорить и внимать, писать и читать на родном языке. Учителя, родители и вообще все окружающие ребенка взрослые должны стремиться научить его осознанно и трепетно относиться к родному слову, ибо только оно может превратить биологическое существо в полноценную, мыслящую, могущую выразить себя личность.

А что на этом фоне правописание со всеми его премудростями? Может, тот самый чудесный пиджак из песни Булата Окуджавы?

Он представляет это так:
Едва лишь я пиджак примерю,
Опять в твою любовь поверю...

Ничего подобного! Это всего лишь деловой костюм, в котором ходят наниматься на работу или представляться родителям невесты. Он, конечно, не всякому по душе, но вещь, в гардеробе совершенно необходимая.