Марина Цветаева в письмах

(Синтаксис эпистолярных произведений)

Марина Цветаева

Да и художник везде художник,
даже в письме к своей жене...
Л.Зорин

Исследователь творчества М.Цветаевой А.Саакянц пишет: «Ничто так не характеризует Цветаеву-человека, как ее письма. Даже если на одну чашу весов положить всю ее поэзию и прозу, а на другую – только письма, вторая чаша, по-моему, перевесит».
Без обращения к эпистолярному наследию трудно приблизиться к личности художника слова (особенно человека другой эпохи), постичь его творческие замыслы и особенности мировосприятия.
Для М.Цветаевой переписка была и способом самовыражения, и видом общения. В одном из писем к Б.Пастернаку поэтесса признавалась:

Мой любимый вид общения – потусторонний: сон: видеть во сне.
А второе – переписка. Письмо как некий вид потустороннего общения, менее совершенного, нежели сон, но законы те же.
Ни то, ни другое – не по заказу: снится и пишется не когда нам хочется: письму – быть написанным, сну – быть увиденным. (Мои письма всегда хотят быть написанными!)

К письмам М.Цветаева, по свидетельству А.Саакянц, относилась как к прозе:«...наиболее важные заносила сначала в черновую тетрадь, в виде дневниковых записей, а дальнейшую судьбу этих записей уже диктовали обстоятельства; одни использовались в очерках,... другие становились содержанием писем».

В письмах раскрывается характер Марины Цветаевой с юных лет и до последних дней. Первое из цветаевских писем помечено 20 мая 1905 г., когда поэту не было и тринадцати лет, последнее написано 31 августа 1941 г., в день гибели. Послания эти большей частью яркие, эмоционально насыщенные, экспрессивные, что, естественно, не могло не отразиться в языке эпистолярных произведений.

Мы обратимся к синтаксису писем М.Цветаевой, прежде всего к так называемым экспрессивным синтаксическим конструкциям. Давно уже замечено, что синтаксис непосредственно связан с процессом мышления и процессом коммуникации и, может быть, в наибольшей мере отражает индивидуальные особенности речи того или иного автора, позволяет выразить авторскую позицию.

Вот примеры экспрессивных построений в письмах Цветаевой.

Кламар новый, плоский и скучный. С трамваем. С важными лавками;
...Прага! Прага! Никогда не рвалась из нее и всегда в нее рвусь;
Для меня Rostand – часть души, очень большая часть;
Что мне с морем делать? Глядеть. Мне этого мало. Плавать? Не люблю горизонтального положения;
Осень 1921 г. Мои трущобы в Борисоглебском переулке. Вы в дверях;
Статья написана просто (это не значит, что я над ней не работала, – простота дается не сразу, сложность (нагроможденность!) легче!), читалась она предвзято;
Веселья – простого – у меня, кажется, не будет никогда, и, вообще, это не мое свойство. И радости у меня до глубины – нет.

Как мы видим, в письмах Цветаевой встречаются и парцеллированные, вопросно-ответные, и вставные конструкции, есть и лексический повтор с синтаксическим распространением, и цепочки номинативных предложений.

У Цветаевой чаще всего эти конструкции употребляются комплексно и соседствуют в тексте с другими экспрессивными средствами языка. Приведем отрывок из письма С.Я. Эфрону:

Подъезжаем к Орлу. Я боюсь писать Вам, как мне хочется, потому что расплачусь. Все это страшный сон. Стараюсь спать. Я не знаю, как Вам писать. Когда я Вам пишу, Вы – есть, раз я Вам пишу! А потом – ах! – 56-й запасной полк, Кремль. (Помните те огромные ключи, которыми Вы на ночь запирали ворота?) А главное, главное, главное – Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления. Разве Вы можете сидеть без дела? Если бы все остались, Вы бы один пошли. Потому что Вы безупречны. Потому что Вы не можете, чтобы убивали других.

Не только различные конструкции экспрессивного синтаксиса, но и сам лексический строй приведенного отрывка, словесные повторы, особенности пунктуации (скобки, тире, восклицательные знаки), даже своеобразная ритмическая организация текста придают повествованию особую напряженность, эмоциональность и экспрессивность. (Правда, все это нельзя назвать только индивидуальными чертами стиля М.Цветаевой, это еще и своего рода «знамение времени».)

Наиболее частотны у М.Цветаевой, по нашим наблюдениям, вставные и парцеллированные конструкции. Они создают иллюзию живого разговора с адресатом.

Где-то на высотах себя – лед (отрешение!), в глубине, в сердцевине – боль. Эти дни (сегодня 9-е) до Вашего отъезда я буду очень мучиться.
Пастернак, два года роста впереди, до Веймара. (Вдруг – по-безумному! – начинаю верить!)
Знаешь, чего я хочу – когда хочу. Потемнения, посветления, преображения. Крайнего мыса чужой души – и своей. Слов, которых никогда не услышишь, не скажешь. Небывающего. Чудовищного. Чуда.

У М.Цветаевой нередки случаи использования так называемой слоговой парцелляции для выделения, подчеркивания ключевого слова, например:

Собой (ду-шой) я была только в своих тетрадях... или Я, Макс, уже ничего больше не люблю, ни-че-го, кроме содержания человеческой грудной клетки.

К этим синтаксическим средствам усиления выразительности речи, как нам представляется, стоит привлечь внимание учащихся, тем более что понятие о вставных конструкциях и парцелляции в школьном курсе синтаксиса дается. Само же эпистолярное наследие М.Цветаевой – богатейший материал для работы на уроках русского языка и литературы в школе.