Якобсоновский этап в истории лингвистического анализа текста

Р.О. Якобсон

К лингвистическому анализу текста большие ученые приходили разными путями. Лев Владимирович Щерба, чьим «Опытом лингвистического толкования» пушкинского «Воспоминания» мы в свое время открыли знакомство с классикой анализа текста в нашей «Библиотечке учителя» («Русский язык» № 21/1998), был обеспокоен состоянием филологического образования. Его тревожило, что выпускники школ и даже вузов не умеют понимать и строить тексты. В лингвистическом анализе текста он видел средство исправить ситуацию, и потому создавал свои «Опыты толкования» как жанр комплексный, научный и дидактический одновременно.

Роман Осипович Якобсон (1896–1982) – один из самых разносторонних и влиятельных лингвистов XX столетия («Русский язык» рассказывал о нем в № 41/1996 и № 7/1997), больше 60 лет провел вдали от родины и к делам школьного образования при всем желании не мог быть причастен. К занятиям лингвистическим анализом текста его привела внутренняя логика его научного пути.

Всю жизнь его пытливый ум влекли тайны поэзии и поэтической речи. В собрании его избранных сочинений («Selected writings». Париж – Гаага, 1964–1987) два тома полностью, а два – более чем наполовину посвящены стихосложению, поэзии, поэтам. Правда, полтора десятилетия – с 1939 по 1954 г. – Якобсон почти не печатал работ по поэтике: сначала пришлось переезжать из страны в страну, спасаясь от нацистов, затем завоевывать себе место в лингвистическом сообществе США, применяясь в исследованиях и преподавании к той тематике, на которую были конкретные заказы. Но как только его положение упрочилось, лингвистическая поэтика снова, как и в годы молодости, заняла одно из ведущих мест в его лекциях и семинарах, статьях и докладах.

В работах 20–30-х годов Якобсона больше занимали общие законы, определяющие систему национального стихосложения или управляющие поэтическим языком того или иного поэта: сначала Хлебникова и Маяковского, потом – Пастернака и Пушкина... Отдельное произведение, целостный текст в то время редко становились предметом внимания ученого, всецело поглощенного выявлением черт, роднящих многие тексты, – такова его знаменитая статья «Статуя в поэтической мифологии Пушкина».

В конце 1950-х годов угол зрения, подход Якобсона к поэтической речи стал несколько иным. Теперь ему приходилось обращаться прежде всего не к широкой гуманитарной аудитории носителей одного языка, как то было до войны в СССР и Чехословакии, а к международному и многоязычному, но зато профессиональному лингвистическому сообществу. Может быть, именно поэтому, а, может, просто в силу всегда присущего ему стремления к предельному обобщению, Якобсон поставил во главу угла изучение специфики поэтической речи как таковой по сравнению с другими видами речи. Но, как ни странно, подобное обобщение не удалило его еще больше от отдельных поэтических текстов, а приблизило к ним.

В 1960 г. на знаменитой конференции по проблемам поэтики в Варшаве впервые после многих лет встретились ученые Западной и Восточной Европы. Роман Осипович выступил на ней с программным докладом «Поэзия грамматики и грамматика поэзии», посвященным «путеводной значимости морфологической и синтаксической ткани» в поэтических текстах. К примеру, у Пушкина грамматические категории, по наблюдению Якобсона, по своей роли успешно соперничают с образами-тропами, «нередко овладевая стихами и превращаясь в главного, даже единственного носителя их сокровенной символики». Но задача выявления сравнительной значимости тех или иных грамматических средств не могла решаться на материале примеров, выбранных (тем паче – выдранных) из разных текстов. Надо было анализировать тексты целиком.

Варшавский доклад на многие годы стал программой исследований, которые Якобсон вел чаще сам, а порой вместе с учениками или коллегами из разных стран. Их итогом стал массивный 3-й том «Избранных сочинений» ученого, вышедший в 1981 г. В нем было собрано 34 опыта анализа оригинальных стихотворных текстов разных эпох и разных народов. Американский ученик Якобсона Ст. Руди назвал этот том едва ли не самым масштабным исследованием поэтической речи в XX столетии.

Появляясь в течение двух десятилетий на страницах признанных научных изданий, эти опыты привлекли к задаче лингвистического анализа текста внимание международной научной общественности. На какое-то время анализ отдельного текста стал одним из самых модных гуманитарных научных жанров. Авторитет Якобсона немало способствовал оживлению интереса к лингвистическому анализу текста и у нас в стране. И если теперь лингвистический анализ текста пришел в России в школы и педагогические вузы, в этом немалая заслуга Романа Осиповича и тех, кто параллельно с ним в 60–70-е годы занимался таким анализом просто из любви к науке и из любви к поэзии.

Конечно, особое внимание Якобсон уделил анализу русских текстов. Некоторые из этих опытов – о Пушкине, Блоке, Хлебникове – вошли в книги, изданные после его смерти на родине, и сегодня достаточно хорошо известны нашим читателям. А вот работа о семистишии Радищева, хоть и была изначально напечатана именно в СССР, затерялась на страницах специального сборника «Роль и значение русской литертуры XVIII века в истории русской культуры» (М., Л.: Наука, 1966). Ее мы и предлагаем вашему вниманию в этом выпуске «Библиотечки учителя».

Ода «Вольность» в списке XVIII века

Выбирая для публикации именно эту работу, мы хотели отдать дань памяти не только ее автору, чей жизненный путь окончился 20 лет назад. Срок, ровно в десять раз больший, — два века — отделяет нас от стоического самоубийства Александра Николаевича Радищева. Много десятилетий наши школьники слышали о нем только как о первом дворянском революционере, о его общественных взглядах, в лучшем случае — о жанре «Путешествия». Пришла пора открыть им Радищева как частного человека и как поэта, многое определившего в путях русского поэтического языка. И лучшего начала для этого, чем замечательное тобольское семистишие, не найти.