КУЛЬТУРА РЕЧИ

Б.С.ШВАРЦКОПФ

Как делаются книги по культуре речи

Фельетон в письмах был написан известным лингвистом Борисом Самойловичем Шварцкопфом для стенгазеты Института русского языка Академии наук в 60-е годы.
Иллюстрации тогда же были подготовлены неизвестным автором специально для этого выпуска.

Письмо I

В Институт русского языка АН СССР

Меня очень интересуют вопросы культуры речи; в настоящее время я пишу об этом книгу. Прошу объяснить, что для этого нужно.

Г.Пенсионерных,
общественная работница

Письмо II

Уважаемая тов. Пенсионерных!

Поднятый Вами вопрос чрезвычайно своевременен и злободневен, он вызывает активность широких кругов общественности – пенсионеров, врачей и др. В частности, Б.Тимофеев (Еропкин) – юрист по образованию – автор книги «Правильно ли мы говорим?» (Лениздат, 1960), на анализе которой попытаюсь дать ответ на Ваш вопрос.

Книга Б.Тимофеева имеет подзаголовок «Заметки писателя». Это очень удобно, также избавляет от необходимости систематического изложения вопроса. Кстати, когда будете публиковать свою книгу, не забудьте предупредить читателя: «Эти заметки я вела в течение ряда лет: все они взяты из жизни» (стр. 6). И в дальнейшем надо время от времени напоминать читателю, что Ваши наблюдения почерпнуты из гущи жизни. Например: «В момент, когда я писала эти строки, пришло письмо от моей племянницы. Она пишет: “Сегодня я приехала в Алма-Ату...”. Следовательно, иногда в бытовой речи Алма-Ата склоняется так же, как Чита» (стр. 126).
Основная тема книги – «поговорить о коверканье русского языка и выяснить причины этого явления» (стр. 8). Поэтому не скупитесь на категорические утверждения, такие, как «Я считаю произношение сёк орфоэпической неправильностью» (стр. 147).
Или:
«Да! Решительно надо вернуться к старому, верному слову пожарный!» (стр. 130).

Раз уж Вы пишете о языке – дайте почувствовать широкому читателю, что Вы не чужды науке: для этого смело говорите о законах языка. Например: «Таков закон языка: происходит естественное отмирание слов и замена их новыми, хотя закономерность этого процесса установить не так легко» (стр. 7). Можно говорить о законе склонения: «...русскому языку свойственно склонение слов всюду, где только представляется малейшая возможность, свойствен закон склонения...» (стр. 124); можно говорить также о законе инерции – пусть Вас не смущает, что при этом Вы имеете в виду то действие аналогии («Вероятно, мушкетёр возник... тоже в силу закона инерции речи по аналогии не только со словом репортёр, но и со словами полотёр и краскотёр...» – стр. 147), то многочисленные речевые штампы («Этим наукообразным термином я позволил себе назвать... такие выражения, которые постоянно встречаются в одинаковом виде, особенно в очерках и стихах, причем автор употребляет их “по привычке”, не желая вникать в их смысл» – стр. 154).

Если причина какого-либо явления в языке Вам неизвестна, не стесняйтесь – квалифицируйте это явление как прихоть языка: «Почему какая-то “неловкость” ощущается в деепричастиях ждя, пия, вия, пиша, тяня? Почему мы невольно заменяем эти деепричастия другими, например, ожидая, выпивая, или оборотами: в то время как я вил, в то время как я писал, когда я тянул? Почему? Я не могу найти ответа на этот вопрос. Это – прихоти языка...» (стр. 64).

В подобных случаях можно также ссылаться на инстинкт языка – это вполне заменяет аргументацию, например:

«В слове пожарник есть что-то ироническое, какой-то оттенок насмешки. Я всегда чувствовала это инстинктом языка...» (стр. 29–30).

Или даже:

«Однажды на даче я слушала, как маленький мальчик, увидев большую лягушку, заявил: “Это не лягушка, а лягуш!..”. Надо полагать, что он инстинктом языка хотел восполнить отсутствие мужского рода в слове лягушка!..» (стр. 153).

Однако при всем наукообразии такой философии языка (закон – прихоть – инстинкт!) не забывайте использовать всякую возможность, всякую возможность, чтобы упомянуть в скобках: «да простят меня лингвисты!» (стр. 154) или «да простят мне эту ересь лингвисты!» (стр. 148). И будьте уверены – простят! Простят даже такие опусы:
«Мы уже говорили, что от железнодорожника, находящегося на работе, можно услышать: поезд встал на вторую путь (путь в женском роде!), хотя во внеслужебное время он, вероятно, правильно скажет я выбрал себе жизненный путь...» (стр. 151).
Но поймите меня правильно – писать книгу о культуре речи вовсе не такое легкое дело, как может показаться из сказанного выше. От автора требуется очень многое, и – прежде всего – нешаблонность мышления, умение увидеть в фактах языка то, чего не видит никто. Например: «Я захожу в кондитерскую. Мне предлагают трубочки и детские батончики (официальные наименования!). И что же? Трубочки оказываются палочками – без всякого признака отверстия, необходимого для трубочки, а батончики (от французского батон – палка) – плоскими, узкими плитками» (стр. 20). Или: «Вы, очевидно, знаете...». Неудачное выражение, так как за речью оратора следят не зрители, а слушатели, и очевидно здесь неуместно» (стр. 165).

Автор должен овладеть умением афористически выражать свои мысли. Например:

«Острой мотыгой по словесному сорняку броюсь!» (стр. 27).

Или: «Один современный поэт даже в стихах пишет и в журнале печатает:

“На Маяковского я вышел...”.

Не выходить надо на Маяковского, а за ним следовать!..» (стр. 136).
Автору необходим широкий диапазон познаний в области художественной литературы и прежде всего в поэзии – только тогда Вы можете рассчитывать сделать открытия, подобные нижеприведенному:

«Закрой дверь! Открой окно!».

Правильно?
Пожалуй, не совсем.
Почему?

Обычно предметы, имеющие крышку, открываются и закрываются, а предметы, имеющие створки, отворяются и затворяются. Вот почему сундук, шкатулка, коробка – закрываются, а дверь, окно, шкаф – затворяются.
Это отразилось и в народных пословицах и поговорках («Пришла беда – отворяй ворота!»), а также в песнях. Вспомним:

«Эх, Настасья! Эх, Настасья!
Отворяй-ка ворота!..».

Чувствовали это и наши классики.
Вспомним строки Пушкина в «Евгении Онегине» (гл. V):

«И Таня в ужасе проснулась...
Глядит, уж в комнате светло;
В окне сквозь мерзлое стекло
Зари багряный луч играет;
Дверь отворилась...»

Я предвижу вопрос читателя-оппонента: а почему же пушкинская Татьяна говорит няне:

«Не спится, няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне...»

Отвечаю:
Татьяна по свидетельству самого Пушкина (гл. III, строфа XXVI):

«...по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном...»

Где уж ей было знать такие тонкости, как различие между словами отвори и открой! (Стр. 60–61)

Не менее необходимы познания в поэзии и для того, чтобы противостоять движению времени:
«Что такое плащ?»
Верхняя просторная одежда без рукавов, надеваемая внакидку.
Вспомним, что говорилось о плаще в стихах за последние сто лет:

«Любовник под окном трепещет и кипит,
Окутанный плащом...»

(А.С. Пушкин)

«Закинув плащ, с гитарой под полою...»

(В.А. Сологуб)

«Я плащом тебя одену
Так, что не заметят...»

(Я.П. Полонский)

«Ты в синий плащ печально завернулась...»

(А.А. Блок)

Кажется, ясно, что плащ не имеет рукавов?
Однако за последнее время плащами стали называть легкие летние пальто с рукавами, хотя у таких пальто есть специальные названия: пыльник и дождевик (стр. 43–44).
Если Вы при написании книги учтете все эти моменты, то можете считать, что тираж в 15 000 Вам обеспечен.

Т.Русиков

Письмо III

Уважаемый тов. Русиков!

Благодарю Вас за объяснения. В ближайшие дни вышлю в адрес института рукопись своей книги. Не сочтите меня назойливой, я прошу Вас ответить на два вопроса, которые заинтересовали меня в связи с Вашим письмом. Может ли книга по вопросам культуры речи быть написана лингвистом? И чем она будет отличаться от книги, например, Б.Тимофеева?

Г.Пенсионерных

Письмо IV

Уважаемая тов. Пенсионерных!

Случай, о котором Вы спрашиваете, вполне возможен: позволю себе сослаться на вышедшую в Горьковском книжном издательстве книгу профессора А.В. Миртова «Говори правильно. Грамматико-стилистические очерки о русском глаголе, его формах и словарных вариантах».
Если сравнивать книгу А.В. Миртова с книгой Б.Тимофеева, то Вам сразу бросятся в глаза преимущества первой в области теории. Изложение в книге А.В. Миртова покоится на прочной теоретической базе. Это вытекает прежде всего из четко сформулированного автором метода: «Мы пользуемся методом прямого удара по прозвучавшей ошибке...» (стр. 12). Это видно из определения задач книги: «Отдельные работы по глаголу имеются и в области истории его, и в области лексики и грамматики. Наша работа, так сказать, стилистическое добавление, ставящее своей задачей выявление трудностей и ошибок при пользовании глагольными формами» (стр. 3). И надо сказать, что обещанное «так сказать, добавление» легко обнаруживается при чтении книги. Несколько примеров:

«Неправильные глаголы

Быть, дать, идти, бежать, ехать, мочь, хотеть – семь перечисленных глаголов от норм русского глагола» (стр. 28).

«Двуединые глаголы

Есть в русском языке глаголы-“совместители”, дающие полноту грамматических форм лишь при взаимном замещении друг друга. Корни таких глаголов обычно различны, а значение едино» (стр. 47).

«Изобилующие (дубликатные) глаголы

“Изобилующими” глаголами будем называть глаголы, имеющие параллельные формы, очень близкие, а то и тождественные по значению. Примерно: брезгать, брезгаю... и брезговать, брезгую...» (стр. 50)

«Неовульгаризмы (нововульгаризмы)

Новые вульгарные “ходовые словечки”...» (стр. 151)
Иногда эти, так сказать, добавления реализуются автором в виде отдельных теоретических находок:
«Ударение может быть... и на окончании (на суффиксе -ну-)...» (стр. 161)
«В результате слияния в одну двух различающихся по виду форм: стукать – стукнуть появилась новая просторечная форма *стукануть. Из основы: стука + нуть» (стр. 162).
[«Звездочкой впереди слова отмечаем ошибочные слова и формы слова, не рекомендуемые в строго литературной речи» – стр. 4.]
Автор отчетливо разграничивает строго литературную речь, язык художественной литературы и просторечие. Ср.:
«“Правильным” мы называем общенародный книжно-литературный язык, так сказать, строго литературный, в отличие от языка художественной литературы, где могут оказаться и неправильные, нелитературные слова и выражения» (стр. 6).
«Просторечные слова являются обычно... смысловыми вариантами, т.е. словами с добавочными оттенками смысла или оценки. Сравним: ...Спит и храпит... Храпит – тоже спит, но еще и издает громкие (носовые) звуки» (стр. 3).

К заслугам автора следует отнести и четкое различение звука и буквы: «§ 36. Появление звука и буквы а вместо о в глаголах с суффиксом -ыва- (-ива-)» (стр. 45).
Красной нитью через всю книгу проходит подчеркивание ведущей роли «культурных людей» в установлении языковой нормы:
«Культурные люди в наше время говорят вместо устарелого моги – можешь (в разрешительном тоне)...» (стр. 41)
«Только одно слово выпивши наши грамматики разрешают употреблять в роли сказуемого, но культурные люди в наши дни перестают пользоваться этой формой» (стр. 87).
«*Марать(ся): Должно: пачкать(ся). Культурные люди избегают слов *вымараться, *замараться, *обмараться и т.д.» (стр. 123).
И наоборот: «*Наплевать – чаще всего показывает низкую степень культуры того, кто употребляет это слово» (стр. 124).

И самые нормы языка предстают в книге в удивительно прозрачном виде:
«Принимают пищу в наше время лишь в больницах да казармах; мы же все едим: завтракаем, обедаем, ужинаем, закусываем и т.д.» (стр. 106).
«Нормой литературного языка является ничем не опороченный глагол: есть, ем, ел..., а также его конкретные синонимы: обедать, завтракать, ужинать...» (стр. 110)
«Жидкости: чай, воду, вино, молоко – только пьют. Суп, лапшу, окрошку, уху – едят. Впрочем, и “молоко с хлебом едят”» (стр. 111).

Но при этом автор никак не может быть обвинен в пуризме или нетерпимости: «*Заправиться вместо закусить, позавтракать вульгарно. В языке шоферов это слово вполне допустимо (ср.: заправить машину горючим)» (стр. 152).
Одна из сильных сторон книги – ясное представление о том, что нужно и что не нужно языку. Например:
«Оба рассматриваемых слова слышу – слушаю дают нам возможность выразить разные мысли, в каждом из них есть дополнительные смысловые оттенки. Такие слова в языке нужны и дороги» (стр. 57).
«Организовать: в последние три-четыре десятилетия стали употреблять организовать закуску, завтрак, обед и проч... Это значение слова не нужно языку» (стр. 125).
«Заскочить вместо зайти на минутку... Это слово совершенно не нужно литературному языку» (стр. 152).

Хотя автор не писатель, а лингвист, он поразительно тонко чувствует язык художественного произведения, например:
«Жрать. Вульгарно-грубо, если речь идет о человеке. Даже говоря о свинье, нужно избегать таких слов, как нажралась, нажравшись и подобные. Вот как пишет о свинье Крылов: “Свинья под дубом вековым наелась желудей досыта, до отвала; наевшись, выспалась под ним”. Совершенно ясно, что эту прекрасную басню не помещали бы в хрестоматии, не читали бы ее в школе и дома, если бы в ней было: “Свинья под дубом вековым *нажралась желудей...”, “*нажравшись, выспалась под ним...”» (стр. 148)
Или еще: «Сильно сказано у Пушкина: “Грохочут пушки. Дым багровый кругами всходит к небесам”. В несколько сниженном стиле, но впечатлительнее сказано в “Петре I” у А.Н. Толстого: “Огненно *грохотнула пушка”» (стр. 163)

Иногда рассуждение об элементах языка художественной литературы переходит прямо в текстологическое исследование:
«В “Молодой гвардии” у Фадеева: “У кого богато *уродило овощей...” – тоже украинизм, что подтверждается в соседней строчке (при описании базара) явно украинскими названиями: хустка, спидиница, чоботы...» (стр. 25)

Безусловно, что такое проникновение в ткань художественных произведений базируется на филигранном семантическом анализе. Так:
«Если метафорически (образно) скажем, что пушка плюется, то это не обязывает нас к пониманию: а) пушка начала плевать на себя; б) пушка начала с кем-то (с другой пушкой) обмениваться плевками. Вполне может быть, что она плюет наудачу, нагоняя страх на все окрестности...» (стр. 23)

Автор не чужд историзма – в книге даны необходимые исторические справки, например:
«Русский язык со значением принимать пищу пользовался общеславянским глаголом есть. Глагол кушать был известен уже и в древности» (стр. 106).
«Кушать в общеславянскую эпоху жизни наших предков означало именно: пробовать, отведывать (пробовать ртом)» (там же).

Встречаются в книге и замечания, свидетельствующие о пристальном внимании автора к так называемой ближней этимологии:
«В спортивном языке сравнительно недавно возникло выражение болеть за него, я болею за брата, болею за Надю и т.д. Возникло оно из формы “беспокоюсь за его успех, за ее успех”...» (стр. 56)

Удаче автора в значительной степени способствуют многочисленные глубоко продуманные рекомендации:
«Очень плохо, когда в языке человека прорываются областные (южные) формы с мягким -ть: он *идеть, *придеть, они *идуть, *придуть и т.д. Особенно плохо звучит *значить» (стр. 15).
«Форма здравствуйте принята как привет при встрече. При расставании: будь(те) здоровы» (стр. 66).
«Отметим еще, что приглашать пройти в комнату можно только в тех случаях, когда надо пройти через коридор или через другие комнаты» (стр. 73).
«*Порвать – не надо говорить вместо разорвать, изорвать. Правильно: она изорвала письмо. Он изорвал (разорвал) штаны» (стр. 79).
«Воняет рыбой, дегтем, керосином, луком. Лучше говорить пахнет рыбой, дегтем. Без дополнения (на вопрос чем?) воняет не употребляется. Во избежание ненужных ассоциаций дополнительное слово лучше ставить перед глаголом в тех случаях, когда это слово все-таки употребляется. “Как, однако, от тебя луком воняет” (Чехов. Безнадежный)» (стр. 147).
«“Сидеть на чем, а не *чем”. Академический словарь 1847 г. объяснил: “Эта задняя часть тела, *которою мы сидим”. Должно: на которой сидим» (стр. 156).
«Жениться на ком-либо, а не с кем-либо. Женился на ней, а не с ней. Во множественном числе допускается: Они рано женились...» (стр. 157)

В отдельных случаях рекомендации автора в области словоупотребления приобретают важное значение.

«Врать, врет – грубый вульгаризм, а в форме врешь, врете! – и прямое оскорбление. Газета “Известия” (1957, июнь, статья С.Руденко) рекомендует в подобных случаях привлекать хотя бы и начальника к ответственности по закону о мелком хулиганстве» (стр. 147–148).

Вообще следует отметить, что автор обнаруживает поразительно глубокое для лингвиста понимание тех жизненных ситуаций, в которых протекает наша речь, например:

«Человек едет на чем-либо (на лошади, на телеге, на машине и т.д.). Лошадь едет (когда она везет что-либо), а иначе: идет, бежит, скачет. На лугу, на отдыхе лошади не ездят. Карета, телега, коляска сами по себе не ездят, но когда под этими словами обобщенно разумеется организованный вид транспорта, то они едут» (стр. 38).

Я так подробно остановился на характеристике книги А.В. Миртова, чтобы дать почувствовать разницу между двумя разобранными книгами, чтобы показать преимущества труда лингвиста над работой «стихийного филолога» Б.Тимофеева. Если Б.Тимофеев своей книгой поставил вопрос: «Правильно ли мы говорим?», то А.В. Миртов возвысился до постановки задачи: «Говори правильно».

В заключение письма не могу отказать себе в удовольствии привести одно из самых блестящих мест в книге А.В. Миртова.

«Два но:
Слово надо любить, знать, чувствовать, ощущать все его запахи! (Сергеев-Ценский. Огонек, 1957, № 4),
но
Запахи бывают приятные (ароматические) и неприятные (затхлые, запахи разложения, тления),
но
В гостиной светской и свободной
Был принят слог простонародный
И не пугал ничьих ушей...

(А.Пушкин)

“С лексическими сорняками, лезущими из всех щелей, должны бороться все, кому дороги судьбы родного языка” (“Лит. газета”, 1959, № 61)» (стр. 105).

С уважением,
Т.Русиков