ГОТОВИМСЯ К ЭКЗАМЕНАМ

Е.И.НИКИТИНА,
г. Ульяновск

Анализ эпизода художественного произведения как жанр ученических сочинений

Известно, что материал для сочинений на литературную тему надо искать прежде всего и главным образом в самом литературном произведении, внимательно его читая и перечитывая, открывая в нем все новые и новые глубины, вникая в особенности его формы. С этих позиций анализ эпизода как один из жанров школьных сочинений, бесспорно, полезен и заслуживает активного внедрения его в широкую практику школы. Но для того чтобы анализ эпизода не подменялся простым пересказом его, этому виду творческой работы, как и любому другому, надо учить. Цель данной статьи – показать некоторые особенности и практический пример организации сочинений данного вида.
При подготовке к первому из них учащимся сообщаются необходимые теоретические сведения.
«Эпизод – отрывок, фрагмент какого-либо художественного произведения, обладающий известной самостоятельностью и законченностью» (Словарь литературоведческих терминов).
Обратим внимание на слово известной в значении «относительной»: полной самостоятельностью и законченностью эпизод не обладает; в противном случае это был бы не эпизод, а нечто другое, например, вставная повесть или новелла. Эпизод же – часть сложного целого; он вплетен в художественную ткань произведения и бесчисленными зримыми и незримыми нитями связан как с предыдущим содержанием его, так и с последующим. Отсюда: анализ эпизода – это не только осмысление его идейно-тематического содержания и своеобразия художественной формы, но и выяснение, мотивация связей данной части произведения с другими. Связи эти могут быть тематическими (конкретизация, углубление, расширение темы), идейными (развитие определенной идеи или идей в нескольких эпизодах), композиционными (разбираемый эпизод – тот или другой элемент композиции). Разумеется, такое деление связей условно, допустимо только в учебных целях; в произведении же, представляющем единое целое, тема, идея, композиция взаимосвязаны. Из сказанного следует очень важный для каждого учащегося вывод: анализ эпизода предполагает хорошее знание текста всего произведения.
Из чего же практически складывается анализ эпизода?

На первом этапе работы – внимательное (и неоднократное) чтение эпизода; продумывание и мотивация его связей с предшествующим и последующим содержанием всего произведения; оформление вспомогательной записи по образцу:

Согласно этой записи на соответствующих страницах текста делаются закладки, пометки.
Главное, конечно, ответ на вопросы: какую роль играет эпизод в развитии темы, идеи произведения; что мы узнали из его содержания о герое или героях его, какие приемы создания образа здесь использованы; в чем художественное своеобразие разбираемого фрагмента? Ответ на последний вопрос предполагает достаточную тренировку учащихся в лингвистическом (комплексном) анализе текста. Вот где и методически, и филологически интегрируются занятия по литературе, русскому языку и развитию речи.
Иногда уместно предположение типа: если бы в данном эпизоде что-то было не совсем так, как есть, то как бы это сказалось на последующем развитии действий (событий)?

Возьмем для примера тот эпизод из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание», который условно можно озаглавить предложением «Раскольников открывает свою тайну Соне» (часть пятая, глава IV).
Название эпизода, соответствуя содержанию главы, сразу заставляет нас задуматься над вопросом: почему Раскольников доверяет свою тайну именно Соне? Ведь у него есть прекрасный друг – Разумихин, сестра, любящая мать. Почему же не им, а посторонней, «чужой» девушке, по виду больше похожей на девочку, нежели на взрослого человека, доверяет он свою тайну? Поиски ответа на этот вопрос побуждают нас обратиться к тем предыдущим эпизодам и сценам, где о Соне говорят другие персонажи романа, или она сама «живет и действует». Это рассказ Мармеладова о Соне; Соня у постели умирающего отца; Соня у Раскольникова; Раскольников у Сони (первое посещение).

Чтобы показать значение эпизода для последующего развития событий, надо определить сцены, которые без выбранной для анализа были бы невозможны. В данном случае это реакция Раскольникова на предложение следователя Порфирия Петровича учинить явку с повинной и явка Раскольникова с повинной. Получается следующая композиционная схема сочинения:

Из предыдущих и последующих эпизодов отбирается и кратко комментируется только то, что имеет непосредственное отношение к содержанию анализируемой сцены, в данном случае «сцены сознания», как называет ее литературный критик Н.Н. Страхов¹. Эпизод же, предложенный для анализа, ученики читают несколько раз (с карандашом в руке), продумывая примерно следующие вопросы: 1. Как Раскольников пытался убедить Соню в «законности» своего преступления? 2. Как реагировала Соня на все эти попытки? Почему? 3. Что советует Раскольникову Соня? Чем этот совет предопределен? 4. Какой вывод следует из анализа эпизода? 5. Какие особенности языка данного фрагмента вы можете отметить? Чем они, по-вашему, обусловлены?

Развернутые ответы на эти вопросы и составят основу будущего сочинения. Приведем один из возможных вариантов его (автор Елена Никитина).

Раскольников открывает Соне свою тайну

(Анализ эпизода из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание», часть пятая, глава IV)

Приступая к анализу эпизода, невольно задаешь себе вопрос: почему Раскольников открывает свою тайну именно Соне? Что ему известно об этой «худенькой, малого роста девушке лет восемнадцати», «с кроткими голубыми глазами»?
Впервые о судьбе Сони Раскольников узнает из рассказа ее отца – Мармеладова: Соня – мученица; она продает себя, чтобы спасти семью. Вскоре волей случая Раскольников оказывается свидетелем гибели Мармеладова, и тут он воочию видит: Соня – единственная опора нищей, осиротевшей семьи. Только с ней могут быть связаны хоть какие-то надежды на лучшее. Только она все вынесет и вытерпит. Поэтому, когда Соня приходит к Раскольникову, чтобы пригласить его на похороны отца и на поминки, он рекомендует ее матери, сестре, Разумихину и Зосимову, бывшим тут же, в его каморке, как человека, достойного уважения, и сам к ней относится именно так. Вечером того же дня Раскольников впервые идет к Соне домой с твердым намерением рассказать ей о том, что терзает его душу. Однако главным в их встрече на сей раз оказалось чтение Соней для Раскольникова (по его же просьбе) евангельской легенды о воскрешении Лазаря: Раскольников мечтал о своем воскрешении, только не физическом, а духовном, нравственном. Трепетное волнение Сони при чтении легенды убеждает Раскольникова в ее глубокой, искренней религиозности. Здесь же он узнает, что Соня и убитая им Лизавета дружили и основой их дружбы была набожность. Заметим, кстати: Соня хорошо знает Библию и о Боге всегда говорит как о всемогущей силе. Но при всем при этом она «тоже преступила», и Раскольников как бы предупреждает ее: «Нам вместе идти, по одной дороге».
И вот «сцена сознания» (так называет ее литературный критик и друг Ф.М. Достоевского Н.Н. Страхов), сцена, которая, по его же словам, является «лучшей и центральной» во всем романе.
Раскольников приходит к Соне с ясно осознанной целью: убедить ее в «законности» своего незаконного поступка. Для этого он приготовил примеры из окружающей жизни и из истории. Суть примера из жизни: если бы Соне было известно, что от мерзостей Лужина погибнет вся семья и она «в придачу», и от нее бы зависело, жить ли Лужину и погибнуть семье или, сохраняя семью, уничтожить Лужина, то как бы она решила эту задачу? Суть примера из истории: допустим, Наполеону для начала его «монументальной, блестящей карьеры» нужны были бы деньги, которые лежат в сундуке у «смешной старушонки», и, значит, старушонку эту надо убить... Пошел бы он на это? Ответы на вопросы в обоих случаях очевидны; примеры, казалось бы, такие простые, убедительные. Однако Соне они непонятны: она и помыслить не может, чтобы где-то почему-то убийство кого-то было бы неотвратимым, «обоснованным», и просит Раскольникова не приводить ей примеров, а сказать обо всем «прямо».
Раскольников делает еще один «хитрый» ход, заявляя, что он будто бы большой приятель того, кто убил Лизавету, и рассказывает, как это «нечаянно» получилось.
Теперь уже все ясно, тайное становится явным, но Соня все равно не верит в страшную правду: Раскольников, человек, который «отдает последнее», в ее представлении не может быть убийцей! Если же такое все-таки случилось, то причины преступления, по ее понятиям, могли быть только или материального характера («Ты голоден... ты – чтобы матери помочь?»), или религиозного («От Бога отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!..»).
Первое Раскольников отвергает. Остается второе: «Бог поразил». Но что значит такое наказание для искренне религиозной Сони? Самое большое, самое страшное несчастье. И для нее Раскольников не преступник, а человек, несчастнее которого никого в целом свете нет. Вот почему она испытывает к нему не отвращение, чего бы следовало ожидать после его признания в убийстве женщин, а глубочайшее сострадание. Вот почему она готова вместе с ним «пойти в каторгу».
И Раскольников, по определению Страхова, «гордый, высокоумный Раскольников», обращается к бедной девочке за советом: «Ну, что теперь делать, говори!».
Совет Сони Раскольникову предопределен ее натурой, ее верностью христианской морали: повиниться перед Богом, перед землей, которую осквернил своим преступлением, перед людьми, от которых отдалился; «страдание принять и искупить себя им». Дальнейшее развитие событий покажет: этот совет Раскольников принял, что внутренне подготовило его затем согласиться с предложением следователя Порфирия Петровича – «учинить явку с повинною».
Сцена сознания – своеобразный психологический поединок. И что же получилось в результате его? Раскольников, как ни пытался, не смог убедить Соню в «справедливости» совершенного им убийства. Менялись его планы, расчеты, тон, подходы, приемы, настроение, а результат оставался неизменным: Соня не понимала и не принимала его «теории». Она какой была в начале сцены, такой осталась и в конце ее: верящей в Бога, в особое, высокое предназначение человека («Это человек-то вошь?»), готовой принести себя в жертву другому.
Жизнь победила надуманную казуистику Раскольникова; он «терпит глубокое потрясение» (Н.Страхов). В этом – идея «сцены сознания».
Для участников ее – Раскольникова и Сони – она сопряжена с огромными моральными нагрузками. Страницы, на которых описана эта сцена, пестрят словами страдание, мучение, ужас, испуг, мучительное сознание, мучительная нерешительность, ужасная минута, в мучительной тоске, ощущение оледенило душу, страшное бессилие и т.п.
Читая сцену сознания, понимаешь: память Раскольникова хранит все детали его преступления, что, возможно, помимо его воли «прорывается» в сравнениях. Минута, когда Раскольников почувствовал, что дальше объяснение откладывать нельзя, «была ужасно похожа, в его ощущении, на ту, когда он стоял за старухой, уже высвободив из петли топор». Испуг Сони, только что «угадавшей» убийцу, выражение ее лица, глаз, поза, стремление «отстраниться» от беды, «оттолкнуть» ее от себя руками напомнили Раскольникову Лизавету в то время, когда он «приближался к ней с топором».
О человеке, совесть которого не запятнана ничем, говорят: «Невинен, как ребенок». Возможно, поэтому невиновность «нечаянно» убитой Лизаветы подчеркнута в романе сравнением ее с маленькими детьми. Когда Раскольников приближался к ней с топором, она «отходила от него к стене, выставив вперед руку, с совершенно детским испугом в лице, точь-в-точь как маленькие дети, когда они вдруг начинают чего-нибудь пугаться, смотрят неподвижно и беспокойно на пугающий их предмет, отстраняются назад и, протягивая вперед ручонку, готовятся заплакать». Очень емкое сравнение!
Нельзя не сказать еще о том, что основой «сцены сознания» является психологический диалог, мастером которого и был автор романа – писатель-реалист, тонкий психолог Федор Михайлович Достоевский.

Еще в 1961 году известный советский философ и психолог В.Ф. Асмус в статье «Чтение как труд и творчество» писал: «Творческий результат чтения в каждом отдельном случае зависит от многого, в том числе от общей культуры, знаний не только литературы, но и других видов искусства» (Вопросы литературы. 1961. № 2).
Уместно ли использование других видов искусств, например, живописи, при анализе эпизода из художественного произведения?
Думается, уместно, если есть возможность сопоставления произведений живописи, в том числе иллюстраций, с эпизодами, выбранными для анализа. Как правило, обращение к другим видам искусства будет целесообразным в дополнение к уже проведенному анализу эпизода; иначе основное средство литературы – слово – может оказаться не в центре нашего внимания, а где-то на периферии.

¹ Учащимся предлагается в распечатке фрагмент из второй статьи Н.Н. Страхова «Преступление и наказание» от слов «Сцена сознания есть лучшая и центральная сцена всего романа» до слов «Вот и весь душевный процесс Раскольникова».