Назовите автора

Отрывок 7

НОВЕНЬКИЙ КАК С ИГОЛОЧКИ

Коля Зимосадов входит в класс в стоптанных сапогах, в залатанном пальтишке, с офицерской сумкой через плечо. Это уже через много лет он станет офицером. А пока он садится на свое место, коренастый и неторопливый, и устраивается, и все раскладывает по своим местам, и смотрит на меня, словно надеется, что именно сейчас-то и раскрою я ему все премудрости учености. Он давно уже перерос свои пятнадцать лет, взрослый маленький мужичок с грубоватыми руками.
– Окно пишется, Коля, через о... Забыл?
Он краснеет, крутит головой, старательно исправляет ошибку.
Кто-то обучал их не очень влюбленно.
– Нравится вам ваша школа?
– Хорошая школа, каменная, – говорит кто-то.
Мне вспоминаются испуганные маленькие глаза Шулейкина, когда я объявил ему, что первый диктант весь класс написал на единицу.
– Что с вами? – спрашивает он.
– Все в порядке, – говорю я. – Вот посмотрите.
Он дрожащей рукой перелистывает странички.
– Может быть, у вас с дикцией не все хорошо?
– С чем?..
– Может, вы диктовать не умеете?
– Ну, знаете!..
– Такой грамотный класс, и нате...
Он так говорит об этом, что я чувствую себя виноватым, хотя и недели не прошло, как я вошел в этот класс.
– Вы отметки в журнал не ставьте, – говорит он. – Кошмар какой-то...
– Что случилось? – спрашивает Клара Ивановна.
Он завуч. Она преподает ботанику. Ботаники они почти не знают. Она просто читает ученикам главы из учебника. Наверное, потому лицо у нее всегда испуганное.
Она смотрит то на меня, то на Шулейкина круглыми коровьими глазами, и полные ее губы слегка приоткрыты в томительном ожидании.
Потом она всплескивает руками:
– Что же вы наделали?!
– Я думаю, нужно еще один диктант провести, – говорит Шулейкин. – Полегче...
– Катастрофа, – говорит Клара Ивановна.
Виташа подмигивает мне по-дружески из другого угла учительской.
– Ну что же, – говорю я, – давайте попробуем.
Мы пробуем.
Шулейкин приносит мне новый текст для диктанта. Текст примитивен и короток.
– Это же для учеников пятого класса, – говорю я.
– Вот и хорошо, – говорит он. – Будет положительный результат.
Он при этом смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую себя дураком.
– Вот и хорошо, – говорит он, – сложное мы еще успеем.
– Дурак, – шепчет мне Виташа, – начнешь с простого, отметки будут хорошие, а потом перейдешь к сложному – колы пойдут... А кто обучал? Ты... Кто виноват? Ты... Дурак.
Я диктую этот примитивный текст. Я диктую, как Левитан. Я декламирую, как Яхонтов. Пусть они не думают, что у меня с дикцией слабо.
А птицы поют. Красные, желтые, зеленые, черные, они поют, сидя на ветках деревьев.
А Шулейкин медленно ходит по рядам. Он иногда останавливается. Тычет пальцем в тетради моих учеников.
– Разве здесь одно н?..
– Подумай-ка над этим словом... Вот теперь другое дело.
– Запятые-то позабыл...
– Зачем вы подсказываете? – говорю я шепотом.
– Какие же это подсказки? – говорит он громко. – Они волнуются... Это помощь маленькая.
Потом мы вместе проверяем диктанты.
– Ну, это можно за ошибку не считать, – говорит он, – и это, пожалуй, тоже...
Он улыбается мне:
– Теперь вам будет легче. Не помоги я, кто знает, что было бы...
Он делает жест правой рукой, словно пытается понять себя. Он доволен. Единиц нету. Двоек нету. Троек много, но это не страшно. У Гены Дергунова – пятерка.
– Ничего не понимаю, – смеется Шулейкин, – это же самый слабый ученик...
– Вы ему много подсказывали.
– Да помогал я! Какие это подсказки? Даже не помогал, а подбадривал.
Потом он сам, собственноручно выставляет отметки в журнал.
Потом он говорит по телефону с заведующим районо. Я слышу:
– Новенький?.. – говорит Шулейкин и улыбается мне. – Отлично. Успеваемость дает стопроцентную.
Я делаю ему знаки. Я пытаюсь его остановить. Это очень неудобно, когда тебя хвалят при тебе же. И за что?
Но что-то теплое обволакивает меня. Теплое и волнующее. На одно мгновение. В детстве, когда тетка говорила обо мне кому-нибудь: «Он самый хороший мальчик», – я испытывал то же самое.
Неужели так просто и покупается покой? Я смотрю на Шулейкина. Он скромен, вежлив, сдержан... Он хочет мне добра... Но он учит меня подлогам!.. Нет, он хочет мне добра... и себе... и всем. Он учит меня подлогам... Легко возмущаться и обвинять... Нет, он учит меня подлогам... Нет, он хочет мне добра... Вот он улыбается и кивает мне. Он улыбается, потому что скрутил меня!.. Но в его улыбке – что-то дружеское и теплое. Приятна его улыбка и нужна. Я совсем одинок. Я пока никого не знаю. Кто-то нужен рядом. Клара Ивановна глупа и истерична. Виташа смотрит в свой огород... Шулейкин тоже одинок... Нельзя видеть в людях только плохое, нельзя... У него нелегкая жизнь... Ему приходится бороться... За что?.. И Клара Ивановна улыбается...
А птицы горланят во все горло. Их пестрый хор отчетливо слышен сквозь двойные рамы окон.

Продолжение следует