ШКОЛА. УЧИТЕЛЬ. УЧЕНИК
М.НИКОЛАЕВ
Письмо
Светлана Владимировна, учительница
русского языка, еще почти молодая женщина с бегло
подправленным косметикой лицом, села писать
своей подруге, жившей теперь в Берлине с белесым
немецким мужем. Вырвав из тетради двойной лист,
она взяла шариковую ручку и... задумалась. Потом,
поджав губы, правильным учительским почерком
написала первую фразу.
«Здравствуй, Нина!»
Остановилась, между ее ресницами и
блеклой тетрадной клеткой начал вырисовываться
далекий нерусский город с надменно вознесшимися
домами. Дальше, как в кино, сквозь этот
неприветливый пейзаж проступило крупным планом
бледноватое Нинкино лицо...
Нет, надо написать «дорогая». Потеплее
нужно, потеплее...
«Дорогая Нинка!»
Можно так: «Здравствуй, Нинка
дорогая!». Нет, что-то не то. Похоже на начало
какой-то советской песни: «Здравствуй, Нинка
дорогая! Бьется сердце корабля...».
«Здравствуй, дорогая Нинуся!»
О! Так лучше всего!
«Как ты там поживаешь? Я по тебе ужасно
соскучилась...»
Дальше, видимо, полагается спросить о
муже. Для вежливости. Хотя немец Нинкин Светлане
Владимировне не приглянулся. Светленький,
щуплый – на бельевую прищепку похож. И одет
так себе: рубашенция какая-то бесцветная, брюки
старые, ботинки... Хотя ботинки как раз ничего –
бежевые, с выделкой. Ботинки на твердую четверку.
А сам Генрих (его, представьте себе, Генрихом
зовут!) больше помалкивает да улыбается. Улыбка,
само собой, не наша – одно любезное сокращение
лицевых мускулов. Короче, ничего особенного.
Второстепенный член предложения. Правда, тут
необходимо учитывать обстоятельства места и
времени...
Светлана Владимировна опомнилась.
«Ф-фу! Что это я? Совсем одурела тетка».
Встряхнулась и быстро написала:
«Надеюсь, с Генрихом все в порядке и
живете вы хорошо».
«Хорошо живете»... Знаем мы, каково с
немцами-то жить! Точные, аккуратные, скаредные.
Лишний раз не поцелует – все по регламенту. Чуть
что – «аллес капут» или «хэндэ хох». Одним
словом, «слышать, видеть, ненавидеть и зависеть,
но терпеть...».
Тьфу! Что это я опять? Вот ведь как
въелась в мозги школьная программа! Так...
«Часто тебя вспоминаю, жалею, что не
удалось как следует пообщаться в последний твой
приезд. Ну ничего, встретимся в будущем году...»
«В будущем». Ванька Бурьянов из пятого
вечно пишет «будующий». Что с ним делать? Что
можно вдолбить в его ушастую голову?! Сидит,
ежится, а глаза далеко-далеко, за синими морями,
высокими горами... Сочинение тут писали по
русским сказкам, так он такое состряпал:
«Баба-яга, как увидела Ивана Царевича, сразу его в
постель уложила». Ох-х-х-х!..
«...встретимся в будущем году –
посидим, поболтаем. Я хорошего вина куплю.
Недавно меня на дне рождения у Ирки изумительным
вином угостили. Забыла название, что-то
итальянское, типа “вендетты”. Такая прелесть!»
Светлана Владимировна собрала в
щепоть кожу на переносице, погружаясь мысленно в
тот вечер, когда отмечали день рождения другой ее
подруги, Ирины...
Ирина позвонила, сказала с радостными
переливами: «Светка, приезжай! Есть подходящий
вариант. Понимаешь? Как раз в твоем вкусе. Брюнет.
Высокий. С высшим образованием. Не пьет. Менеджер.
Тридцать пять лет... Что?.. Был. Один раз. И
неудачно. Детей нет. Есть дочь, но она уже совсем
взрослая. А так детей нет. Москвич».
А у Светланы Владимировны один главный
страх: как бы за столом не выяснилось, что она – русалка.
Ну, «русалка», учительница по русскому. Это дети
придумали. Мерзавцы.
И он, брюнет в ее вкусе, который высокий
и с высшим, который не пьет и менеджер, тридцать
пять, был, но неудачно, – он ни в коем случае не
должен знать о профессии Светланы Владимировны.
Последняя и предупредила Ирину строго, глубоко
всаживая в нее свой учительский взгляд: «Смотри,
не брякни, кто я такая!».
Вы спросите: что же тут позорного –
быть учительницей русского языка? Позорного,
положим, ничего, но и хорошего, прямо скажем, не
больше. Представьте себе: училка, русалка,
русичка... Юбка в мелу, голос сорван... Домой
таскает трепаные тетради с диктантами... Тос-ска!
Зеленая тоска – жить с русалкой! Так думала
Светлана Владимировна...
И вот она купила цветы и бананы,
прихорошилась как могла и отправилась на день
рождения. И шла, дыша духами и бананами, волнуясь,
звеня и подпрыгивая...
Дверь открыла сама Ирина. Просияла.
– О-о-о, Свету-у-уля! Пришла наша русал...
Лицо у Светули помертвело и
действительно стало каким-то русалочьим. Ирка
ахнула, прихлопнула рот ладонью, зашептала
сквозь ладонь:
– Гос-споди, Свет... Прости, я забыла...
Ну ничего, никто не слышал. Давай раздевайся
скорей.
Идиотка! А еще подруга... Вечер, однако,
прошел гладко. И брюнет оказался почти в ее вкусе.
Высокий, с высшим, один раз и неудачно. Филиппом
зовут. Филиппок. Мальчик такой был у Толстого, все
в школу стремился... Бедный...
Светлане Владимировне очень муж нужен.
Нинка себе немца нашла. У Ирки – Борис. Рыжий и
добрый. На гитаре играет. Ведро выносит. Такой
хороший мужик, надписи на могильных плитах
делает.
А у Светланы Владимировны – школа и
пустой дом. Встанешь утром, откроешь платяной
шкаф и говоришь собственному платью: «С добрым
утром!». Вечером – телевизор, мексиканский
сериал. Донья Эльвира, синьора Люсия. Прицепят
серьги и слезы роняют. Слезы прицепят, роняют
серьги. А там пора и спать ложиться.
Зато в школе веселья хватает. С пятым
классом ей, правда, повезло. Девочки там
аккуратные, чистенькие, как цветочки на грядке. И
Белоусов очень симпатичный, книжки даже читает. И
толстяк Кувалдин. И Петров... А Бурьянова я завтра
убью. За Бабу-ягу, за «будующего» и за все
остальное. Непременно убью. Или после уроков
оставлю. Пусть диктанты пишет до потери пульса.
Даром он, что ли, свою четвертную тройку получит?!
В очередной раз Светлана Владимировна
встряхнулась и написала почерком твердым,
учительским:
«У меня все нормально. На днях
познакомилась с одним интересным человеком.
Зовут Филиппом. Брюнет, высокий, с высшим
образованием...»
Сентябрь 2003 года
|