Грешные люди

Администрация школы пригласила священника из соседнего храма, чтобы он побеседовал с детьми о Боге и православии.
– Надо идти в ногу с временем, – сказал директор Афанасий Степанович. – Все-таки в православной стране живем... – Помолчал и задумчиво добавил: – Сам я, впрочем, атеист.
В назначенный день старшеклассников заставили убрать из коридоров сломанные стулья. Уборщица тетя Маша шлепнула на пол мокрую плоскую тряпку и стала так ревностно тереть линолеум, словно хотела очистить душу от всех греховных пятен.
В учительской собрались преподаватели. Курящие деликатно приоткрыли окно, полезли за сигаретами и зажигалками. Остальные расселись вокруг длинного стола, на котором поблескивала ваза с негнущимися искусственными цветами. Лица у всех были или слегка напряженные, или чуть насмешливые. Оно и понятно, религия – дело темное. Точнее, светлое. Одним словом, все чувствовали себя как-то неуверенно. Отважная биологичка Марья Петровна неожиданно резко сказала:

– А я вот, например, в Бога не верю! Что же меня теперь – увольнять?
Возникла неловкая пауза. Кто-то выпустил короткий нервный смешок. Туманная химичка Ольга Алексеевна умиротворяюще взмахнула крыльями светло-серой шали.
– Маша, зачем такие слова? Все будет нормально. Придет человек, поговорит... о чем надо – и все. При чем тут увольнение?
– Нет, а если я действительно не верю в Бога? – настаивала бескомпромиссная биологичка. – С детства?
– Успокойтесь, Марья Петровна, – выдохнул вместе со струей табачного дыма математик Кольцов, – никто вас не собирается насильно обращать в христианство.
– Тем более что всех, кого можно было, уже обратили, – отчеканил сухощавый историк. – В 988 году.
– Ну да, еще при Горбачеве, – поддакнула учительница физкультуры.
Историк удивленно поднял бровь.
Красавица физичка тоже решила поучаствовать в дискуссии.
– Вообще, пусть батюшка поговорит с нашими охламонами. Может, кто-нибудь окреститься захочет. Я бы в первую очередь окрестила Панкова из девятого! В него, по-моему, уже давно бес вселился.
Учителя одобрительно загудели. В этом гуле можно было расслышать имена учеников, которых, по мнению педагогов, следовало срочно окрестить.
Вошел директор Афанасий Степанович. Лысина, живот, переутомленные очки. Директор осмотрелся, подошел к учителю рисования Михал Михалычу.
– Миш, ты ведь верующий, – озабоченно произнес Афанасий Степанович. – Может, знаешь – нужно ему дарить цветы или нет?
– Кому, священнику?
– Ну да. А то неудобно как-то с пустыми руками...
Тут вмешалась бойкая англичанка в узких черных брюках.
– Вы что, Афанасий Степанович! Это только артистам подносят букеты. Или женщинам.
Директор покряхтел и вытер платком покрасневший загривок.
– Что же ему презентовать? а, Михал Михалыч?
Учитель рисования пожал плечами.
– Подарите конфеты или книжку какую-нибудь.
– А коньяк? – встрепенулся Афанасий Степанович. – У меня в сейфе стоит бутылочка...
– Афанасий Степанович! – укоризненно склонила к плечу голову англичанка.
– А что, разве они не... А, ну да... – директор вздохнул и опять вытер шею. – Миш, не в службу, а в дружбу... Сбегай в магазин, купи коробочку конфет.
– Хорошо.
– Только купи дорогие. Сколько тебе дать?
Директор вынул бумажник, захрустел купюрами.
– Заграничных не покупайте, – посоветовала англичанка. – Лучше «Вечерний звон»... Они это любят.

В школьной раздевалке косо лежал столб солнечного света.
Михал Михалыч застегивал пальто и наблюдал за малышами, обсуждавшими предстоящий визит священника.
– А чего он с нами делать будет? – спрашивает ушастенький второклассник Леша, в глазах которого мечется неподдельная тревога.
– Он будет на нас священной водой брызгать, – деловито отвечает Ниночка, маленькая барышня с упрямым, нависающим над глазами лбом. – Я с бабушкой была в церкви, так там ходит такой дядька весь в золоте и поет.
– Чего поет? – расширил глаза Лешка.
– Ну, молитвы всякие. А потом такой лохматенькой штучкой на всех брызгает.
Девочка выпятила живот и стала важно махать рукой, изображая священника.
– А зачем? – продолжает беспокоиться Леша.
– Чтоб людей черти в аду не изжарили, – объяснила Ниночка.
Такой ответ почему-то не успокоил Лешу. Мальчик прислонился к стене и стал обреченно царапать ее каблуком. Учитель рисования подошел к детям.
– Ниночка, откуда ты все это знаешь? – поинтересовался педагог.
– Бабушка говорила.
Посмотрев в ее честные серые глаза, Михал Михалыч глубоко вздохнул и сказал:
– Священник будет говорить с вами о Боге и о вере в Бога, понятно? А насчет того, кто кого в аду жарит... Ну, никто, Нина, никто не знает, что с людьми происходит после смерти.
– Я знаю! – влезает конопатый бедокур Саврасов. – Душа на небо улетает!
– А плохие люди в ад проваливаются, – поспешно вставляет Ниночка, большой спец по части инфернальных дел. – Их там жарят – я на картинке видела.
– Ага, а потом едят, – логично заключает Саврасов.
– А вот и нет! – подбоченившись, наступает на него Ниночка. – Мне бабушка рассказывала...
– Подожди, – перебивает Михал Михалыч, – откуда у твоей бабушки такие сведения? Разве она была в аду?
– Она, наверно, сама плохих людей жарила! – ухмыляется Саврасов.
Девочка мгновенно меняет наставнический тон на злобный.
– Тебя там тыщу лет будут жарить за то, что ты глупости говоришь!
Увидев, что теологический диспут переходит в склоку, Михал Михалыч поспешил вмешаться.
– Ну все, хватит. Придет священник – разберетесь что к чему. А сейчас идите в класс, нечего тут шуметь.
– А-а-а, я грешник! Меня жарят! – заорал Саврасов и, страшно пританцовывая, убежал в класс.
Михал Михалыч махнул рукой и пошел за конфетами.

Завуч Ирина Владимировна тревожно посмотрела на часы и поспешила в десятый класс. При ее появлении ученики вяло грохнули стульями и встали.
– Садитесь, садитесь, – затрясла окольцованными пальцами Ирина Владимировна. – Значит, так. Шестого урока не будет. Примерно через полчаса приедет священник, и мы все пойдем в актовый зал на лекцию. Вопросы есть?
– Ирина Владимировна, – спросил Громов, – а всем нужно идти на лекцию?
– Всем! – отрезала завуч и добавила, выразительно артикулируя: – А тебе, Саша, в первую очередь!
– Это почему?
– Потому, что у тебя полностью отсутствует смирение. Кто сказал учительнице английского «подавитесь вашей тройкой»?
Лицо Громова стало серым.
– А чего она на меня наезжает все время?
Ирина Владимировна красноречивой пантомимой дала Громову понять, что этой фразой он лишний раз доказал правоту ее слов.
– А о чем будет лекция? – испытующе прищурилась Таня Паукова.
– Не знаю. Не знаю, какие вопросы осветит батюшка, но...
– Какой Батюшков? – удивился Кира Добрых.
– Священник.
– Батюшков – это фамилия, что ли?
– Батюшков – это поэт. Ты, кстати, готовишься к экзамену по литературе?
– Готовлюсь. Ирина Владимировна, мне сегодня домой надо. К экзамену готовиться.
– Вот закончится лекция – пойдешь домой. Я не понимаю, вы что, маленькие? Почему вас нужно упрашивать? Посидите, послушаете, что вам батюшка расскажет... Вы небось и в церкви-то ни разу не были.
– Что я, бабка, что ли, старая – в церковь ходить? – нахмурился Громов.
– Ты хуже бабки, – с сердцем сказала завуч. Потом она послала Громова и Добрых караулить батюшку у входа. Десятиклассники, покачиваясь, спустились на первый этаж, вышли на улицу, закурили. Переговариваясь, они лихо сплевывали на асфальт.

К школе подошел Михал Михалыч с коробкой конфет под мышкой. Старшеклассники вежливо вильнули шеями.
– Здрас-с-сьте...
– Здорово, орлы. Священника ждете?
– Ага. Когда он появится, Громыч побежит сказать директору, а я священника встречу и провожу.
– Что-что?
– Ну, в смысле – провожу к Афанасию Степанычу.
– Ты бы хоть причесался, Добрых. Все-таки духовную особу встречаешь.
– Священники тоже не стригутся, – заметил Добрых.
Громов возмутился.
– Ты че, дурак? Они специально макушку выбривают, когда это... постригаются. Скажите, Михал Михалыч?
Учитель рисования покачал головой.
– Макушку... Эх, Громов, темный ты человек.
– А чего?
– А того. Макушку выбривают католические священники.
– А этот какой?
– Этот наш, православный.
– А-а-а...

Около двух появился священник – средних лет мужчина с подстриженной бородой и небольшими внимательными глазами. Из-под его драпового пальто виднелась черная юбка рясы. Рядом со священником шел юноша с развеянными, неопределенными чертами лица. Впрочем, сразу было видно, что у этого молодого человека смирения хоть отбавляй. Он даже не смотрел по сторонам.
– Давай, – шепнул Добрых и толкнул товарища в спину. Громов побежал к директору. Приблизившись, батюшка пристально посмотрел на Добрых и неуверенно кивнул ему головой.
– Здрасьте! – бодро гаркнул десятиклассник. – Проходите, пожалуйста.
Батюшка тщательно стряхнул с ботинок снег и шагнул через порог.
– Мне, наверно, сначала нужно в гардероб? – спросил он.
– Да-да, я вас провожу.
– Как у вас светло и просторно, – улыбнулся священник.
– Для вас старались, – сказал Добрых и диковато осклабился, сообразив, какую ляпнул глупость.
В раздевалке батюшку стерегла уборщица тетя Маша. Она вынырнула откуда-то из пустоты и склонилась, прося благословения. Священник благословил и, кажется, несколько приободрился. Тут подоспели Афанасий Степаныч и Михал Михалыч. Последний сопровождал директора для подстраховки. Все же учитель рисования был верующим, мог в случае чего помочь.
– Здравствуйте... – начал было директор и замер с приветливо полуоткрытым ртом. Только сейчас он сообразил, что не знает, как обращаться к духовному лицу.
– Здравствуйте, батюшка, – выручил Михал Михалыч. – Как добрались?
– Благодарю вас, все хорошо. Да и что тут добираться – два шага пешком пройти. Это мой помощник, Слава, – священник показал на юношу. Тот смиренно затряс головой. Директор пожал ему руку, беспомощно посмотрел на Михал Михалыча – жать ли руку служителю культа? Потом сделал такой жест, точно приглашал на сцену народного артиста.
– Ну, прошу вас, б-батюшка.
Положив ладонь на наперсный крест, батюшка пошел по коридору. Афанасий Степанович указывал, куда идти, легонько касаясь широкого рукава рясы. Следом шли Слава и учитель рисования.
Из-за угла выскочил взъерошенный второклассник Саврасов. Когда он увидел фигуру в черном, его веснушки стали еще краснее. Саврасов вытаращил глаза, развернулся и помчался назад с криком: «Поп! Поп приехал!».
Директор порозовел и слабо улыбнулся.
– Извините, атеистическое воспитание... – И неожиданно добавил: – Я, правда, сам атеист...
Священник пристально посмотрел на директора.

Расправив рукава рясы, отец Георгий (так звали батюшку) говорил сидящим в зале детям и учителям:
– Мы, грешные люди, любим тех, кто нам приятен. Кто сам нас любит. Господь же любит всех без исключения. И все мы, верующие и неверующие, ощущаем его присутствие...
Михал Михалыча поманила завуч и шепотом попросила пойти в учительскую и помочь открыть консервы. После лекции предполагалось угощение. Вернувшись, учитель рисования увидел, что Афанасий Степанович стоит, прислонившись к двери актового зала, и удовлетворенно кивает головой.
– Слава Богу, вроде бы ничего... тихо сидят, – сказал Михал Михалычу атеист Афанасий Степанович и с облегчением перекрестился.

Март 2000 года