Язык Тютчева как праздник и как проблема

Ф.И.Тютчев

Еще при жизни Тютчева его поэзия получила восторженную оценку и проницательную характеристику в статьях Некрасова, Тургенева, Фета... Однако, читая эти страстные статьи, замечаешь, что их авторы «агитировали за Тютчева» не только своих неосведомленных или недостаточно чутких читателей. У них самих все время возникали к Тютчеву вопросы и претензии. И едва ли не все эти претензии относились к особенностям языка и поэтики Тютчева.

Так, А.А. Фет в статье «О стихотворениях Ф.Тютчева» считал нужным оправдывать поэта: «Пусть под вдохновенным пером его попадаются устарелые формы <...> и неверные ударения <...> – все это мелочь, на минуту неприятно поражающая слух». А И.С. Тургенев, готовя вместе с Н.В. Сушковым сборник стихотворений Тютчева, стал даже выправлять отклонения от норм стихотворного размера. Например, в прославленном стихотворении «Silentium!» тютчевское Встают и заходят оне было заменено на И всходят и зайдут оне.

Сегодня Тютчев – школьный классик. После пережитых нашей родиной исторических катаклизмов мы, пожалуй, даже больше, чем предыдущие поколения, способны воспринять его фигуру во всей целостности, не считая его политические теории лишь досадной причудой великого лирика. И нам даже в голову не придет, что его можно упрекать или оправдывать за устаревшие языковые формы или неправильные ритмические ходы.

Но ведь то, что озадачивало современников поэта, из его стихов не ушло. Мы просто стали принимать их как данность. А между тем время еще более отдалило от нас тютчевский язык. И если ваши ученики на уроках по Тютчеву не задают вопросов, то совсем не потому, что им все понятно. Давно уже во всех изданиях «Silentium!» печатается в авторской редакции. Но каждый раз, когда мне на занятиях в РГГУ случается привести строки

Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне, –

как слышатся возражения студентов: «Надо читать с перестановкой ударения: Встают и заходят оне». И это только один из примеров.

Воспринимая тютчевские строки как чудо, как праздник русского слова, мы в школе не должны забывать, что многое в языке Тютчева создает препятствия живому общению с поэтом. Вот четыре строки:

Вы зрите лист и цвет на древе;
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве
Игрою внешних, чуждых сил?

Сколько слов здесь счел бы «устарелыми» Фет, и сколько их прибавилось с тех пор? А страстная ораторская интонация, не очень привычная для современного любителя поэзии? А крайне редкая сегодня в русской речи функция творительного игрою при непереходном глаголе зреет? Да еще и с необычным продолжением внешних сил, приоткрывающим огромное философское содержание стихотворения (см. анализ в статье Н.Я. Берковского во вкладыше этого номера)?

Таков язык Тютчева в первой половине его пути, когда поэт еще тесно связан с русской традицией XVIII века. Некоторые из этих особенностей сохранятся и в поздние годы. Но пушкинская поэтическая эпоха останется позади, и поэт Тютчев окажется современником и – волей-неволей – соперником великих русских прозаиков. Здесь возникнут и совершенно новые тайны и новые проблемы – последней простоты и абсолютной свободы «нагого», точного слова. В поздние свои годы Тютчев уже провозвестник поэтического языка XX века...