«Ломит он удубасук...»

Памяти Ю.С. Мартемьянова

Ю.С. Мартемьянов

Три срока «службы» (примерно 15, 10 и 10 лет) провели мы вместе с Юрием Семеновичем, для друзей – Юрой. Из них первый и самый яркий – в МГПИИЯ им. Мориса Тореза (теперь он переименован во МГЛУ), в Лаборатории машинного перевода (ЛМП). «Очень жаль мне тех, которые... Не из той Лаборатории» – такие строки появились в альбоме к 60-летию основателя ЛМП Виктора Юльевича Розенцвейга. А собрал нас в этой Лаборатории и «озадачил» Вячеслав Всеволодович Иванов. Задача была дана простая – разработать язык элементарных смыслов (ЭС) и построить на этой основе многоязычную систему машинного перевода. За задачу взялись не раздумывая, по-деловому: Юра, который был самым ревностным защитником идеи, принес рулон миллиметровки, раскатал по длинному коридору, расчертил таблицу и стал вносить в нее согласованные со всеми «смыслы», сразу предложив принять ЭС «гносность» (или «интеллектуальность»). Английский анализ делал Алик Жолковский, шведский – Юра Щеглов, а французский – Юра Мартемьянов; они должны были получить одинаковые семантические записи для взятых из «Moscow News» параллельных текстов (а синтез с языка ЭС на русский был поручен мне). Если при написании алгоритмов случались слишком большие языковые нестыковки, произносился деепричастный оборот «...передав эту задачу синтезу».

Нас объединяла не только эта работа, но и совместные походы, которые в любое время года устраивал неутомимый Игорь Мельчук. Помню, как в одном «литовском» походе мужская часть скучала: никаких трудностей, дороги гладкие, озера красивые, пропасть грибов, из которых женская часть уже устала придумывать все новые блюда. Тут Юра изобрел новую забаву – делать луки и стрелы из ветвей, кажется, орешника. Он строгал стрелы и что-то напевал (а у него был и слух, и голос), часто на свой мотив пел «Ломит он у дуба сук... И в тугой сгибает лук». Однако лук, стянутый бечевой вместо тетивы, был плохим орудием стрельбы. Но зато сколько было детской радости: «Игорь, посмотри, какой роскошный удубасук я нашел!».

Юру трудно было не полюбить, настолько светло было от его улыбки и всегдашнего доброго отношения к людям, с которыми он работал или отдыхал. Как он был хорош в роли капитана флотилии из трех полудраных байдарок на Селигере. Нас застиг приличный штормик в середине озера. Капитан отдает приказ: «Развернуть паруса!» – первым разворачивает и поднимает на мачту изношенное одеяло черного цвета и с песней не то «Пират, забудь о стороне родной», не то «Нелюдимо наше море» вырывается вперед, за ним остальные водружают что могут вместо парусов и летят следом (благо ветер гнал нас к острову, который, правда, оказался военным объектом с ружьями и собаками).

Вспомню один характерный для него поступок. Мы на берегу Немана, быстрой и красивой реки. Юра видит, что у кого-то горят глаза: так хочется, сбросив рюкзаки, сплавать на тот берег, откуда только что в утлой лодчонке нас перевезла старушка, управлявшая лихо одним веслом, и вернуться. Река широка: пока переплывешь, течение относит минимум на 1 км. Он говорит мне тихо: «Пожалуйста, не надо, я вынужден буду тоже поплыть, а мне нехорошо с сердцем». Я-то и так не решилась бы, но одна участница похода не выдержала искушения и поплыла. Юра тут же бросается в воду и плывет за ней. На том берегу они долго идут назад, чтобы совершить такой же трудный заплыв обратно.

Он никогда не вспоминал о своих подобных этому «тихих» поступках. А они были даже в рабочих делах, гораздо более важных для него. Так, в начале нашей работы в ЛМП возникла необходимость поехать в Новосибирск, чтобы познакомиться с еще одним опытом создания «языка смысла» – это была работа группы А.В. Гладкого. Подали заявку на командирование трех человек, но начальство вычеркнуло меня как «лаборанта, которому не положены научные командировки». Юра, знавший, как важна была мне эта поездка, пошел к ректору и добился, чтобы послали А.К. Жолковского и меня (вместо себя). Я узнала об этой жертве и оценила меру его деликатности позже, когда контакты А.В. Гладкого с ЛМП, и особенно с Ю.С., были уже установлены (и длились всю жизнь).

После ЛМП наши пути разошлись, но жизнь свела нас еще раз на почве машинного перевода в ВЦП (Всесоюзном центре переводов), где мы поменялись ролями: Ю.С. со своей группой создавал систему русского синтеза, а моя группа – систему перевода с французского языка. Это были непростые годы. Хотя естественная попытка объединить наши усилия (французский анализ – русский синтез) не удалась, мы работали бок о бок с Ю.С., а также с А.Я. Шайкевичем, поддерживая друг друга.

В конце 80-х годов XX века произошла второй раз компьютерная революция; вместе с техникой «прошлого века» (к тому же арендуемой на трудных условиях) мы вынуждены были оставить и наши системы.

Третий раз наши пути пересеклись на педагогическом поприще – в РГГУ, но это были лишь «касания», хотя моей периодической работе там больше 10 лет. Юра уже не спрашивал при встречах, как бывало всегда в ВЦП: «Ну, что нового в прекрасном и яростном?» – он просто тихо улыбался. Но так приятно было видеть улыбку человека, верного своей идее, мужественно не вписывавшегося в современные жесткие условия. Этакий несгибаемый «Удубасук». С большой благодарностью я вспоминаю устраиваемые им вечера в РГГУ: фильмы в память Кости Бабицкого, вечер песен его брата В.С. Мартемьянова, трагически погибшего (Ю.С. усыновил и воспитал его детей вместе со своими).

Теперь пора пришла вспоминать самого Юрия Семеновича. Как ученый Ю.С. Мартемьянов остался для меня загадочной фигурой, всегда принадлежащей Будущему. Поэтому помнить его хочется в творческом ключе – с пожеланиями молодым ученым и последователям разгадать и по возможности реализовать идеи, о которых так вдохновенно и убедительно он умел говорить.

12.12.2003