РАЗВИТИЕ РЕЧИ

Ф.А. НОДЕЛЬ,
преподаватель-методист,
колледж № 17,
г. Москва

Прокрустово ложе или возможность проявления личности?

...Как ни «дави», как ни заинтересовывай, «Войну и мир» прочтут лишь до половины (и то, как правило, к самому концу «изучения» романа, несмотря на уговоры и «двойки»). И однажды меня осеняет: а что если дать изложение с творческим заданием по многими не читанному эпилогу романа – по тем самым страницам, где Толстой высказывает яснее всего свои весьма спорные взгляды на роль женщины в обществе и семье? И вот я – методом литературных чтений – знакомлю своих учеников с семьей Николая Ростова и княжны Марьи (глава IX и начало XV), а в качестве текста для изложения без предупреждения заранее предлагаю им главу X с вопросом: «В чем я согласен (согласна) и не согласен (не согласна) с Толстым?».

И что же? Большинство не столько отвечало на поставленный вопрос, сколько привычно автоматически (научили-таки хоть чему-то за предыдущие девять лет!) пыталось воспроизвести дважды прослушанное (в том числе совершенно не нужное по теме: датировку, сравнение брака с обедом и т.д. – да еще в стилистической манере Толстого). Меньшинство же (процентов десять писавших) осмелилось высказать свое сокровенное (что я и цитирую ниже):

«...Толстой говорит, что души ее (Наташи. – Ф.Н.) не было видно, что это была развитая, красивая и плодовитая самка. Однако я считаю, что это не так, я согласна с ним в том, что она была примерной женой и матерью, но и душа ее была видна (она выражалась именно в этой ясности и спокойствии), только не открыта для всех.

Наташа редко появлялась в обществе и, как я понимаю, не “выносила сор из избы”. Она бросила свои занятия вокалом (но, все-таки, иногда пела); она не заботилась ни о прическах, ни о платьях, ни о туалете – ни о чем, что было необходимо раньше. Но разве она опустилась?! Разве нужно было ей и семье ее все это теперь?

– Ни сколечки!!! Главное – это любовь, понимание и преданность мужу; она отдалась ему всей душой. Но как раз не поэтика (поэзия? – Н.Ф.) правила их отношениями, а гораздо более твердое и прочное чувство, чем к Андрею и Анатолю (это была страсть), это и есть настоящая любовь!

До крайности ли она доводила свою любовь к ним? – Вряд ли. Излишней была только чрезмерная ревность, которая стала предметом шуток ее близких людей.

Наташа полностью погрузилась в семью, но семья – не ничтожный предмет! Если бы так было, в чем тогда смысл жизни? В том, чтобы жить для себя? Чтобы постоянно искать какие-то увеселения, удовольствия, жить в разврате, наконец?! Конечно же, нет! Вопросы о правах женщин, об их свободе в супружеских отношениях не интересовали Наташу, она их решительно не понимала, но опять же потому, что не хотела понимать. В то время об этом задумывались только те люди, которые видели в нем и хотели получить от брака одно удовольствие! Но цель брака заключается не в том... Сейчас, почти двести лет спустя, мир переменился, однако мало что изменилось в отношении брака. Все так же большинство людей устремлено на получение удовольствий и наслаждений, и находятся лишь единицы, которые хотят и создают семью.

Толстой говорит: Пьер – под башмаком своей жены, подчинился изначально ее требованиям. Но это не так. Наташа просто хорошо все придумала и продумала, а Пьер наверняка хотел того же, но просто не успел выразить своих желаний..., как и в последующем.

Пьер не смел ухаживать, даже говорить с улыбкой с другой дамой, уезжать из дома просто так, от нечего делать, а взамен Пьер дома располагал самим собой и семьей (так, по-моему, и должно быть), а Наташа делалась рабой мужа.., угадывала с полуслова желания его и тотчас бежала их исполнять (что я не считаю плохим). Они спорили (а в спорах рождается истина), но затем Пьер в Наташе видел применение той своей мысли, которую он еще недавно оспаривал. Пьер отражался в Наташе, но она не портила его идей, а наоборот, очищала их и оставляла в себе истинно хорошее. Это и называется «жить душа в душу». Жена для того и дается мужу, чтобы направлять его и вместе с ним идти по жизни.

Моя семья не такая, но она не плохая (она стремится к этому). А что касается меня, то я собираюсь воплотить эти основные идеи в своей семье».

Кто-то скажет: «Это не изложение, а сочинение». Вряд ли важно, как назвать такую работу, – изложением или сочинением. Важно, что автор получил возможность выразить накопившееся в голове и душе. Недаром эта девочка чаще всего молчала, когда другие ожесточенно спорили (в том числе и о семье). Ее не приучили (а может, отучили) делиться сокровенными мыслями и чувствами. А они «распирали» ее (хватило и на сочинение). Ей нравится Наташа и их семейный союз с Пьером. Ей есть «с кого делать жизнь». А в нескольких метрах от нее в том же помещении сидит и пишет другая, которой «Наташа... менее нравится, чем графиня Марья», но она включает в изложение и ту, и другую вместе с мужьями (может быть, потому, что прочла весь роман заранее, или потому, что ей давно уже легче и приятней пишется, чем говорится, хоть она и не отмалчивается во время дискуссий, правда, вступая в «прения» не сразу; ее тоже хватило и на изложение, и на сочинение):

«...после прочтения эпилога я поняла, что Наташа не изменилась. Она была предназначена для семьи: вся ее жизнерадостность, преодоление всех горестей, встречавшихся ей на пути, возрождение к жизни каждый раз – все было для того, чтобы обрести мужа, детей и на том успокоиться, оставить все уловки, хитрости.

Получается, что Наташе было все равно, какой муж у нее будет; другое дело – что не всякий примет условия, которые она поставила перед Пьером. Но и при других обстоятельствах Наташа все равно бы растворилась в семье.

Она была уверена в себе, раз решительно оставила все свои прелести и очарования, “опустилась”, вопреки общему мнению о женщине в семье. Она знала, что не это связывает ее с мужем. Но тогда почему она так сильно ревновала Пьера ко всем женщинам? Ведь она даже не старалась приукрасить себя, возбуждать интерес мужа к себе, не следила за своим поведением. Это может свидетельствовать о ее уверенности в Пьере. Но ревность свидетельствует об обратном.

Ее взаимоотношения с Пьером легче, свободнее, чем взаимоотношения графини Марьи и Николая. Простота Наташи исключила страх, напряженность, присутствующие у второй пары друг перед другом. Хоть она и играла дома роль рабы мужа, лидером оставалась она. Тем, что она старалась предугадывать желания Пьера, она прикрывала свою ведущую роль. Ведь она сумела «загнать Пьера под башмак». А он был польщен требованиями жены, ему было приятно покориться ей. Но ведь он не привык к такому образу жизни: до Элен Пьер вел довольно разгульную жизнь и с Элен имел достаточно свободы. И тем не менее принял условия жены, хотя, наверное, это трудно – отказаться от всего того, что составляло твои будни в течение долгого времени.

В общих интересах Пьер и Наташа действительно не нуждались: они друг другу не мешали. Наташа предоставляла Пьеру полную свободу в том, что касалось науки и других его «важных» дел. А он, в свою очередь, предоставлял ей возможность наслаждаться семьей.

Но я не согласна, что это идеальная семья. Скорее всего у меня очень высокие требования (подчеркнуто мною. – Ф.Н.), но само слово идеальная к этому обязывает. Мне не очень нравится Наташа, и я думаю, что она на самом деле опустилась. Также я не согласна с тем, с чем Толстой сравнивает то, что Наташа оставила все свои очарованья: это все равно, что «украшать себя, чтобы быть самой собой довольной». Я думаю, это важно, если хотеть остаться личностью, не затеряться в ком-либо еще; ведь внешний вид влияет на самоощущение, на уверенность в себе. Так что такое сравнение можно применить только к характеру Наташи, потому что украшают женщины себя в первую очередь для себя же самих и в той степени, в какой им это нужно.

Наташа и не любила общество, а только круг своей семьи, потому что здесь она могла быть свободной, могла расслабиться, не притворяться – ее личности уже не было как таковой, она была растворена.

У меня создалось впечатление, что семья Наташи и Пьера счастливее, чем семья Николая и графини Марьи. Там нет неловкости, притворства, напряжения, и хотя Наташа мне менее нравится, чем графиня Марья, она естественнее, и ей было удобнее быть такой “опустившейся”, чем насильно поддерживать к себе интерес различными уловками, притворяться.

То, как их обеих называет Толстой, говорит само за себя: Наташа – простое, естественное уменьшительное имя; княжна же, а впоследствии графиня Марья – полное и официальное имя, передающее сущность человека. Графиня Марья мучила себя самоанализом, постоянным самокопанием, контролем своих чувств, поведения, самопожертвованием. С таким человеком намного сложнее, хоть он и вызывает больше уважения.

Я понимаю, что существует огромное количество семей, у которых намного больше проблем и даже трагедий, поэтому в сравнении с ними союз Наташи и Пьера может считаться удачным».

Я не изменил в процитированных выше работах ни запятой (кстати, своеобразие первой во многом передается именно через синтаксис: скобки, вопросительно-восклицательные знаки и т.д.). Но их было только две из примерно восьмидесяти. В остальных наряду со стилистической тугоухостью (например, называнием Наташи Натальей или словосочетанием писавши эпилог) лишь отдельные строчки говорят об умении читать, оценивать и думать. Например:

«Мне кажется, Наташа стала все более и более походить на свою мать. Их отношения с мужьями стали очень похожи... она предоставила ему право быть главным в доме. Хотя, как любая умная женщина, она умела нежно и незаметно управлять своим мужем, как... мать могла управлять своим более слабым мужем. (Да, мне кажется, что и Пьер был слаб и не мог серьезно противостоять своей жене.)

Наташу я могу понять, как всякую женщину: она хотела, чтобы Пьер жил для семьи. А вот Пьера я понять не могу... Он “был польщен”, а мне кажется, это вообще унизительно для мужчины.

Мне не нравится такая семья, но я понимаю, что для Наташи и Пьера такая семья была лучшая. Пьер был “под каблуком”, и, как любого слабого человека, его это устраивало. Это была счастливая семья, но такая семья – не для меня... В браке люди должны уважать друг друга, но не менять себя и не изменять себе. Наташа, какой она была раньше, больше мне нравится...».

«Она превратилась в плодовитую самку, и ей самой это нравилось... Я и подумать не могла, что она из милой душевной девочки превратится “в плодовитую самку”. Ее духовная связь с природой казалась нерушимой...

Я не согласна с Толстым в определении счастья супружеской жизни. Конечно, жена должна заботиться о муже и детях, но она должна получать отдачу от них. У Наташи тоже есть право на свободное, личное время, которое она может использовать, развивая свои таланты, ухаживая за собой... я считаю, что вся жизнь не может упираться в воспитание детей и предугадывание желаний мужа».

«На моих глазах Толстой опускает Наташу: если раньше она притягивала, то теперь отталкивает... Я не понимаю, зачем? Если он хотел этим сказать, какая она хорошая жена, то у него это получилось, но не совсем. А если просто опустить или унизить... По-моему, Толстой, писавши эпилог, то ли обозлился на Наташу, то ли не видел ее другой после замужества. Но мне очень неприятно видеть Наташу такой. Я бы на ее месте не опускалась настолько, не забыла о себе. Семья-семьей, дети-детьми, но надо любить себя. Надо оставаться самой собой... И все-таки, на мой взгляд, Наташа и Пьер – счастливая пара. Они находят то, что их устраивает... Они любят друг друга по-своему.»

«Теперь лишь плоть составляла ее образ, души в ней уже видно не было... Я считаю, что Толстой несправедливо опускает Наталью. Сначала он нам описывает ее как прелестную, приятную всем девушку. Толстой пытается доказать нам, что она теряет себя, теряет свою личность, что ее внутренняя красота гниет в дебрях бытовой, однообразной жизни. Но я не могу согласиться с этим: ведь муж не перестает ее любить, он не переставал видеть в ней то прекрасное, чего уже никто не замечал. Он видел себя в ней, чувствовал ее так же, как и она его. А ведь это и есть любовь?!»

Как мы видим, изложение обнаружило в одном и том же возрасте различные уровни, интеллектуальные, психологические, позволило проявить каждому свое: кому «летать охота», дало взлететь, а того, кто еще не созрел для полета (хотя бы мысленного), возможно, заставило задуматься. И, что закономерно, авторы процитированных выше работ – исключительно девушки. Парни же, по свидетельству психолога Т.Шишовой, «и в восемь, и в десять, и в тринадцать-четырнадцать лет... совсем еще дети». Пока подавляющее большинство из них еще не думает о своей будущей семье, но через три-четыре года «они проснутся, погоди», и чем раньше забрезжит в них здоровое (!) пробуждение, чем раньше они задумаются над своим будущим, тем лучше. И свою лепту в это, хочется верить, внесет и изложение, так похожее на «сочинение на свободную тему».