Чтоб речь его как наша зазвучала

Леонид Мартынов и развитие речи

Леонид Мартынов

22 мая этого года любители русской поэзии отметили 100 лет со дня рождения Леонида Николаевича Мартынова. А 21 июня исполнилось четверть века со дня его кончины. 75 лет было отмерено на земле этому замечательному поэту. Многое из сделанного им (а для поэта это означает: ‘сказанное’, ‘написанное’) входит в незыблемый, не подверженный воздействию времени золотой запас русской речи. Но знаем мы об этих сокровищах до обидного мало и обращаемся к ним непростительно редко.

Эта невостребованность мартыновского творчества особенно непростительна в школе: его стихи и поэмы могут стать незаменимым инструментом развития речи.

Огромное словарное разнообразие не подавляет читателя, но заставляет быть начеку. Культурные, научные, географические реалии – исподволь вплетаемые посреди самых повседневных слов. В стихотворении «Отмечали вы...» читающему поневоле придется узнать и кто такие схоласты, и какая связь между Птолемеем и Галилеем. А в стихотворении «Пахло летом...» – что такое Балчуг и Болото и где они расположены.

Поражает волшебство преобразования давно знакомых и даже не замечаемых нами слов. Перечитайте знакомое вам, наверное, стихотворение «Вода». Недаром в нем чуть не каждое слово вынесено в отдельную строку. Вы прочитываете слова замедленно, почти что по слогам и заново ощущаете торжественность, высокий строй в благоволила или блистала и очевидную будничность в подсказке водорослей не хватало. А как обнажается внутреннее строение слов от противопоставления соседних строк:

Благоволила
Литься!

Или

Не хватало
Ивы, тала.

Как разнообразен и выразителен бывает синтаксис у Мартынова, особенно в его замечательных исторических поэмах с их необычными длинными строками. Прочтите начало «Тобольского летописца». Как откровенная разговорность конструкций в беседе тобольского губернатора Соймонова с бабами сочетается в них с историческим колоритом архаизированной лексики и с интонационной мерностью речи!

Многие стихи Мартынова удобны на уроках и тем, что по ним можно учиться пониманию и построению аллегорического второго плана, подтекста. Та же «Вода» и особенно четверостишие «И вскользь...» по обнаженности этого второго плана напоминают басни. Но настоящие басни для старшеклассника из-за своей условности скучны. А у Мартынова живые, полнокровные стихи без примеси банальности.

Многое еще можно было бы сказать про язык Мартынова. Будем надеяться, что такой разговор еще не раз пойдет на страницах «Русского языка». А пока взгляните еще раз на графический рисунок «Воды». Каждое предложение начинается с какого-либо обозначения воды, выносимого в отдельную строку. Сначала это – полнозначное существительное вода, потом местоимение-заместитель она и под конец тоже местоимение, но уже в косвенном падеже ей. Теперь это местоимение уже не может служить подлежащим, последние предложения вынужденно безличны. Начальные слова всех предложений расположены посреди страницы и пространственно соотносятся прямо с заглавием. Но их «вес» постепенно уменьшается – из «героя», действующего лица вода превращается в пассивный предмет суждения, оценки. Так зримо воплощается суд автора над предметом речи.

ВОДА

        Вода
Благоволила
Литься!

        Она
Блистала,
Столь чиста,
Что – ни напиться,
Ни умыться.

И это было неспроста.

        Ей
Не хватало
Ивы, тала
И горечи цветущих лоз.

        Ей
Водорослей не хватало
И рыбы, жирной от стрекоз.

        Ей
Не хватало быть волнистой,
Ей не хватало течь везде.
Ей жизни не хватало –
Чистой,
Дистиллированной
Воде!

1946

* * *

И вскользь мне бросила змея:
– У каждого судьба своя! –
Но я-то знал, что так нельзя –
Жить, извиваясь и скользя.

1949

* * *

Пахло летом,
Пахло светом...
И за Балчугом, Болотом,
Вдалеке за Крымским мостом,
Где-то за Университетом
Пахло парусом и шкотом,
Простыней и полотенцем
И на пляж входным билетом...
И младенцем желторотым
На песке, насквозь прогретом.

1960

* * *

Отмечали
Вы, схоласты,
Птолемея
Юбилей.

Но дошла к вам
Лет так за сто
Весть, что прав был
Галилей.

Но
Плечами вы пожали:
Мол, отрекся
Галилей!

Отмечать
Вы продолжали
Птолемея
Юбилей.

1960

РОВЕСНИК

Я жил
Во времена Шекспира,
И видел я его в лицо,
И говорил я про Шекспира,
Что пьесы у него – дрянцо,
И что заимствует сюжеты
Он где угодно без стыда,
И грязны у него манжеты,
И неизящна борода.
Но ненавистником Шекспира
Я был лишь только потому,
Что был завистником Шекспира
И был ровесником ему.

1964

ТОБОЛЬСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ

Соймонов тосковал с утра, – во сне увидел он                              Петра.
Царь дал понюхать табаку, но усмехнулся,
говоря:
– Просыплешь, рваная ноздря! –
Сон вызвал острую тоску.

Март.
Отступили холода.
Но вьюги вьют.
До самых крыш в сугробах тонут города –
Тобольск, Ялуторовск, Тавда.
А через месяц, поглядишь, пойдет и вешняя вода.

...Соймонов едет на Иртыш, дабы измерить
                        толщу льда.
    – Потопит нынче, говоришь? – кричит он                                  кучеру.
А тот:
– Уж обязательно зальет!
            Отменно неспокойный год!

У прорубей шумит бабье.
Полощут грубое белье из домотканого холста.

...Вода иртышская желта,
Как будто мылись в ней калмык,
Монгол, джюнгарец, кашкарлык,
Китаец и каракиргиз,
И все течет к Тобольску вниз.
Зрит Азия из прорубей.

– Нет, не затопит! Не робей! – Соймонов кучеру
                        шепнул,
Осколок льда легонько пнул, румяной бабе                          подмигнул.
– Ты, тетка, кланяться оставь!
На лед корзиночку поставь да расскажи: мутна
вода? –
А бабы хором:
– Ох, беда! –
Тут вышла женка молода, собою очень хороша,
Да прямо на колени бух посередине Иртыша
Перед Соймоновым на снег,
Как будто ноги кто подсек:
– Спаси девиц и молодух! Старух спаси! Година
                        злая на Руси!

С полуденных-то линий, знать, орда встает на         нас опять.
Беда! Так было и всегда. Идет вода, за ней –                                  орда!

С трудом преодолевши гнев, Соймонов
                молвит, покраснев:
– Ты! Встань. Какая там орда?
– На пограничны города орда задумала напасть,
Нас взять под басурманску власть! –
Вскричал Соймонов:
– Враки! Чушь! Кто нашептал тебе? Твой муж?
– Не муж! Матросы на суднах.
– Так о подобных шептунах мне доносите
                        в тот же час,
Не то казнити буду вас! –
Передразнил:
– «Орда»! «Орда»! Нам ли бояться дикарей? –
Но бабы снова:
– Ох, беда! Пускай бы наш архиерей служил
молебен поскорей!

Крут ввоз.
    – «Орда»! А что – орда? С ордою
справимся всегда.
Вот как бы не пришла беда теперь
с другого к нам угла.
С гнилого не пришла б угла, с норд-веста.
Вот что, господа!

Метель.
Архиерейский дом чуть виден в сумраке седом.
    – К архиерею?
    – Нет! Отстань! Зачем к нему в такую рань...
    – Назад прикажете? Домой? –
Соймонов:
    – Вот что, милый мой! Ты поезжай себе                              домой,
А я назад вернусь пешком. Пройдусь я, братец,
                        бережком. –
Такой ответ не нов. Знаком.
Бормочет кучер со смешком:
    – Он на свидание с дружком поплелся,
                    губернатор                                     наш.
Придет же в ум такая блажь – затеял дружбу
с мужиком.