НАШИ РЕЦЕНЗИИ
Эр. ХАН-ПИРА,
г. Москва
Популярно-занимательная
филологическая мозаика
Вокруг книги Н.А. Еськовой
Популярная и занимательная филология.
М.: Флинта; Наука, 2004. 176 с.
Как пишет автор, «книжка возникла из
желания объединить под одной обложкой “мелочи”,
напечатанные в свое время в разных периодических
изданиях... Многое появляется здесь в
переделанном виде, кое-что впервые».
Автор начинает с ответа на вопрос
«Какую роль сыграл Сталин в истории
отечественного языкознания?». Разумеется, речь
идет о работе Сталина «Марксизм и вопросы
языкознания», которая состояла из его статьи
(напечатанной в газете «Правда» 20 июня 1950 г.) и
ответов на некоторые из писем, вызванных статьей.
Возражая тем, кто утверждает, что сталинское
вмешательство в дела языковедов было
губительным для отечественной лингвистики,
Н.Еськова верно отмечает: положительного в этом
вмешательстве было больше, чем отрицательного.
Прошло более полувека с той поры. Новые поколения
не только ничего не знают о Марре и его
догмах-мифах, но и о том, что грозило открыто
отвергавшим их. После выхода статьи языковеды
получили возможность спокойно исследовать,
преподавать и печататься. У лингвистов не было
своего научного журнала – уже в 1952 г. вышел
первый номер «Вопросов языкознания». Однако в
работе Сталина были и ошибочные положения. В ранг
постулата возводилось утверждение о
невозможности мыслить без языка (с чем давно уже
были не согласны языковеды и психолингвисты).
Сталин самостоятельно пришел к выводу, что
национальный русский язык возник на основе
«курско-орловской речи». Ни один из историков
языка такого не говорил, основой признавался
московский говор. На что опирался вывод Сталина,
осталось тайной. В сталинской работе явно
принижалась смысловая сторона языка –
семантика. Это повлияло на отношение к
семантическим исследованиям. В ответе на письмо
проф. Санжеева Сталин заявил об отмирании
народных говоров (диалектов), на что Минпрос
отреагировал через год, вдвое сократив часы,
отведенные вузовскому курсу диалектологии. А в
«Поднятую целину» (как подсчитал литературовед
Ю.Б. Лукин) М.А. Шолохов внес 1200 поправок
главным образом языкового характера – убирались
многие из диалектизмов. Потом дошла очередь и до
«Тихого Дона»...
Различение буквы и звука
Мозаичность текста книги Н.Еськовой
позволяет мне избирательно останавливаться на
отдельных участках мозаики.
Всмотримся в участок, отведенный
«Невидимому согласному». Он посвящен звуку
«йот». В русском языке есть предлог, существующий
в двух вариантах, – об и о. Перед
словом, начинающимся согласным, применяем
второй, а перед начинающимся гласным – первый: об
отце, о матери. Мы скажем о елке, о яме, о юге
потому, что эти слова начинаются согласным
«йотом», для которого в русском алфавите нет
буквы, а в немецком есть – j (эту букву
назвали «йот», а название буквы сделали
названием и звука, который ею передается). Далеко
не все, владеющие русским языком как родным,
знают о существовании в нем этого согласного.
Н.Еськова пишет:
«Люди очень привыкли верить буквам, не
отдавая себе отчета в том, что произносим мы
вовсе не буквы, а звуки, что буквы – всего лишь
придуманный людьми способ передавать звучащую
речь. И как, в сущности, смешно, когда говорят про
маленького ребенка: “Он уже говорит букву р”.
Подумайте только: читать еще не умеет, а букву уже
говорит».
Неразличение буквы и звука лежит в
основе неразличения орфографии и языка.
Даже большие писатели забывают о
различии буквы и звука. Вспомним у М.Булгакова: «и,
раскатив букву р над молчащим городом, он
<Пилат> прокричал: “Вар-равван”».
Большинство носителей языка
не различают понятий «владеть языком» и «знать
язык». Мнение писателей, их словоупотребление
подхватываются читателями. Могут возразить: это
же мелочь. Да, мелочь. Но такая, которая, когда
затевают реформу орфографии, вырастает в магию
буквы, угрозу реформе. Вспомним интервью Льва
Толстого репортеру, который поинтересовался
отношением писателя к проекту орфографической
реформы: «Это типичная выдумка ученых. Нельзя
изменять ничего природного»1.
Это высказывание взволновало академика
Шахматова, и он в письме Толстому поделился
опасениями за судьбу реформы: ее противников
было немало, они могли подкрепить свои доводы
мнением великого писателя... А.Блок воспринимал
написание слов хлеб, лес без «ятя» так: «и
хлеб теперь не хлеб, и лес не лес». И.Е. Репин
отказался видеть свои мемуары напечатанными по
новой орфографии, сообщив из Финляндии, что
разрешает сделать это только после его смерти. А
М.С. Шагинян, узнав о введении министром
просвещения Временного правительства
Мануйловым фортунатовско-шахматовской
орфографии в школах, предрекала болгаризацию
русского языка, а также отлучение молодежи от
культуры XIX века.
Помните фильм, где показали
дефектолога (его играл Ролан Быков), который
говорил фефект речи и звуки, неверно
произносимые ребенком, называл «буквами» (то ли
желая быть понятым родителями, то ли из-за своей
профнепригодности). Во всяком случае и зрителей,
и родных ребенка веселил и настораживал только фефект
речи: «врачу, исцелися сам».
Метонимия и смысл
В основе употребления слова буква
вместо звук лежит метонимический перенос
названия с одного предмета на другой на основе их
смежности: звук назван по букве, закрепленной за
ним. Однако не всякий такой перенос лишен
нежелательных последствий. Ср. употребление слов
родина, отечество, отчизна вместо государство.
Более 70 лет в нашем уголовном кодексе под разными
номерами находилась статья с метонимическим
названием «Измена Родине». Восемь лет назад его
заменили правильным «Государственная измена».
Как сказал Ф.Дюрренматт: «Родиной называют
государство, когда надо проливать за него кровь».
А писатель Виталий Коротич заметил: «Вообще это
два разных понятия, которые у нас нарочито
путают: Родина и государство... Лозунг “За нашу
советскую Родину!” нелеп, потому что Родина не
бывает ни советской, ни анти». (Газета «Вечерний
клуб», 10.09.98) Кинорежиссер Алексей Герман в
интервью газете «Известия (19.07.03) высказал свое
мнение о существующем ныне государстве: «У нас
скверное государство». Но у него язык не
повернулся бы произнести: «У нас скверная
Родина». Потому что она действительно
священна.
Мистическая буква
А вот пример, когда магия буквы
становится мистикой. Читаем в статье
кинокритика: «Когда у нас после революции
случилась реформа русского алфавита, кто мог
предвидеть, что исчезновение твердого знака в
окончании слов мужского рода приведет в реальной
жизни к ослаблению мужского начала? А ведь это
факт, как показали позднейшие
психолингвистические исследования». (Новая
газета, 2003, № 88) Много приходилось читать и
слышать высказываний наивных носителей языка, но
чтобы утверждать такое...
Орфографическая реформа 1917–1918 гг. твердый
знак оставила как разделительный (съезд,
объезд), убрав его с конца слов не только
мужского рода, но женского и среднего тоже (дача
– дач, кляча – кляч, жена – жен, село – сёл),
потому что в абсолютном конце слов эта буква уже
800 (восемьсот!) лет никакого звука не обозначала.
Зато исправно расходовала сначала пергамен, а
потом писчую и типографскую бумагу и впустую
использовала труд писцов и наборщиков при ручном
наборе. Кто-то неудачно назвал ее твердым
знаком, создав ложно ориентирующий термин.
Возможно, это обстоятельство и спровоцировало
кинокритика на его крайне смелое утверждение.
Автор так и не пояснил, что он понимает под
«мужским началом в реальной жизни» и в чем и как
проявилось ослабление этого начала.
Не верилось, что кто-то из
психолингвистов мог признать фактом столь
фантастический итог действия правописного
правила. Я позвонил одному из создателей
отечественной психолингвистики доктору
филологических наук, профессору МГУ
А.А. Леонтьеву и спросил, известны ли ему
упомянутые «позднейшие психолингвистические
исследования». Алексей Алексеевич назвал бредом
то, что автор посчитал фактом, и никакие
исследования по этой теме ему не были известны.
Еще о букве ер. Кажется, это
сегодня единственная из букв кириллицы, которая
стала иероглифом. Чему способствовало
употребление ее в названии газеты «КоммерсантЪ».
Как в самой этой газете, так и в других начали
печатать: «В “Ъ” сообщили...», «Ъ
опубликовал...», понимая под «Ъ» «КоммерсантЪ».
А при чтении вслух произносят название газеты. В
отличие от буквы, цифра, как знак, выражающий
число, всегда иероглиф: «5» произносится в устной
речи как имя числительное. Цифра понятна всем,
владеющим арабской записью числовых значений, а
числительное – лишь тем, кто знаком с языком, на
котором оно произнесено.
Снова про «йот»
Вернемся, однако, к звуку «йот». В
русском письме «йот» спрятан в буквах я, ю, е,
ё. Указанием на его присутствие там служит
положение этих букв: в начале слова (яма = jама),
после гласной (поеду = поjэду) и после
разделительных ъ или ь
(предъявленный = предjавленный; платья = платjа).
Однако «йот» может быть изображен открыто буквой
й. У нее ложно ориентирующее название и
краткое (первоначально именовалась и с
краткой; кратка – надстрочный знак). Поэтому
многие считают ее обозначением полугласного
звука, а в школьных учебниках называли
полугласной. Правильное название этой буквы и
неслоговое. Она обозначает неслоговой
согласный. Он очень близок к гласным звукам. С
согласными его роднит неспособность к
слогообразованию (твои и твой – первое
слово двусложно, а второе нет).
Двойной «йот»
Автор спрашивает читателя: есть ли
в русском языке слова, имеющие спаренные «йоты»?
В собственно русских словах двойные согласные
вообще появляются только на стыке морфем: поддать,
раззвонить. А так как «йот» – согласный, то
русских слов с двойным «йотом» не существует. В
русском языке есть суффикс, в котором только
«йот»: -j-. С его помощью образованы
собирательные существительные: вороньё, ворьё,
дубьё, зверьё. Чтобы получить двойной «йот» и
при этом гарантировать собирательность значения
созданного слова, надо присоединить «йот» к
основе, кончающейся «йотом». Таких русских основ
нет. И автор придумывает буржуйё (буржуjо)
и пишет: «Даже удивительно, что его не придумал
Маяковский, у которого есть гостьё и дамьё!».
Двойной «йот» находится в иноязычных по
происхождению словах секвойя, папайя, Гойя,
Лафайет, Савойя и др. Первый «йот» здесь
передан буквой й, второй замаскирован
буквой я. Автор приводит редкий случай:
двойной «йот» передан сдвоенной буквой й:
«...Бред мудрых, Леонард и Гойй...». (В.Брюсов.
Штурм неба) Это родительный множественного
числа от Гойя.
О словарях
Остановимся теперь на скоплении
мозаик, объединенных темой «Словари». Автор,
воздавая должное прославленному труду
В.И. Даля – «Толковому словарю живого
великорусского языка», не соглашается с мнением,
что это «самый главный словарь», в котором «все
можно найти». И здесь Н.Еськова не могла не
сказать о полемике, связанной с этим словарем.
«Культивировавшееся отношение к словарю Даля
как “главному” словарю, как наивысшему
достижению русской лексикографии иной раз
доходило до нелепостей». Лет 30–40 назад покойный
ныне писатель Алексей Югов выступал множество
раз в печати с обличением создателей толковых
словарей советского периода. Он начал с нападок
на словарь Ушакова... За то, что он «вышвырнул из
русского языка, страшно молвить, около 135 тысяч
слов». Цифра получена простым арифметическим
действием: 220 тысяч слов (объем словаря Даля в 4-м
издании под редакцией проф. Бодуэна де Куртенэ)
минус 85289 слов в ушаковском словаре. Потом такие
же претензии были предъявлены академическому
семнадцатитомному словарю (объем 120 тысяч слов).
А.Югов, опять сделав вычитание, пришел к выводу,
что «нашим уважаемым лексикографам понадобится
еще семнадцать томов, чтобы догнать изданный сто
лет назад четырехтомник Даля!».
Н.Еськова замечает, что Югов ни разу не
привел хотя бы краткий список слов, якобы изъятых
лексикографами советского времени из русского
языка. Она сделала это за Югова: базулить,
барабать, батарлыга, батула, бахорить,
белебенить, блукать, блюзгать, жабтиться, жагра,
жвакать, желыбать, жижка, жлоктать, жустать,
каболка, кабушка, кавзаться, казалатка, калухан,
калык, камас, камодить, карарабить, карзать,
катрага, каштак. Автор пишет: «Югов негодует,
что слова “выброшены” “за их якобы
нелитературность”. Но разве приведенный список
не показывает, что речь идет не о “якобы”, а о
действительно нелитературных словах? Это
областные слова, известные только носителям
диалектов».
Такой список мог бы убедить читателей
юговских филиппик, но только не самого Югова. Он
был убежден, что никакого литературного языка
нет вообще. Пытался я в письме к нему оспорить
это. В ответ прочел, что такое убеждение – итог
его «двадцатилетних думаний». В своих статьях он
утверждал: «весь язык русского народа
литературен». Эту формулу можно понимать двояко:
«писатель, поэт, публицист имеет право на все
богатство русского (немецкого, французского и
т.д.) языка, не забывая при этом о художественной
и/или коммуникативной целесообразности,
оправданности. В таком понимании с формулой
Югова можно согласиться. Но это не его понимание.
Иначе он не стал бы рассматривать словарные
пометы («разговорное», «просторечное»,
«областное», «книжное», «вульгарное» и др.) как
дискриминацию слов, запретительство.
Продолжение следует
1 Если журналист
точно воспроизвел услышанное, то в этом
высказывании две ошибки: язык не природное, а
общественное явление; и язык не орфография.
|