НАШИ РЕЦЕНЗИИ

Эр. ХАН-ПИРА,
г. Москва

Продолжение. См. № 3/2006.

Популярно-занимательная филологическая мозаика

Вокруг книги Н.А. Еськовой
Популярная и занимательная филология.
М.: Флинта; Наука, 2004. 176 с.

<О словарях>

История появления словаря под редакцией Д.Н. Ушакова восходит к инициативе Ленина, который, познакомившись впервые со словарем Даля в годы Гражданской войны, дал Далеву детищу такую характеристику: «Великолепная вещь, но ведь это областнический словарь и устарел» (письмо А.В. Луначарскому от 18.01.1920). А затем в записках Луначарскому и заместителю наркома просвещения М.Н. Покровскому поставил задачу создать словарь «образцового русского языка от Пушкина до Горького» силами ученых, обеспечив их «тыловым красноармейским пайком». Однако болезнь и смерть Ленина, который интересовался ходом работы и, видимо, малое внимание к словарному делу со стороны Наркомпроса не дали тогда осуществиться идее. Через несколько лет за это взялась ушаковская дружина, состоявшая из блистательных филологов. В предисловии к первому тому (1935 г.) составители писали: «Новый словарь – толковый словарь современного русского языка. Основная масса в нем – слова нашей классической литературы от Пушкина до Горького и общепринятого, делового и книжного языка, сложившегося в течение XIX в. Но в него включены также и новые слова, вошедшие во всеобщее употребление...». А в статье «Как пользоваться словарем» составители ясно сказали (но Югов почему-то этого не заметил): «Выпускаемый Толковый словарь не ставит себе целью обнять все богатство русского языка во всем его историческом и территориальном объеме. Задачи и объем словаря ограничены. Он дает объяснение значений слов современного русского литературного языка, причем под литературным языком понимается не собственно язык художественной литературы, но вообще книжная и разговорная речь образованных людей». В этих двух толкованиях литературного языка обозначены два его критерия: сферы использования и состав носителей.

В тех выступлениях А.Югова, которые мне приходилось читать, не было ссылки на мнение академика А.А. Шахматова, принявшего на себя руководство изданием академического словаря русского языка после смерти Я.К. Грота (случившейся в 1893 г.), Шахматов сказал в 1899 г.: «Странно было бы вообще, если бы ученое учреждение вместо того, чтобы показывать, как говорят, решалось указывать, как надо говорить...». Антинормативная направленность этого высказывания была бы по душе Югову. Возможно, убежденность в том, что не дело «ученого учреждения» показывать, как надо говорить, повлияла на стремление академика включить в словарь как можно больше слов, при этом далеко заступая за рубежи литературного языка. Шахматова не стало в 1920 г., а последние сильно похудевшие тома словаря датируются концом 1920-х годов, не дойдя до буквы н... Мировая и Гражданская война, разруха – это время, не подходящее для создания тезауруса (если называть так словарь, стремящийся отразить всю лексику языка). И даже в самые благоприятные времена такое стремление составителей может осуществиться лишь для мертвых языков.

<Варианты слов>

Теперь задержимся на вызывающих споры вариантах слов. Н.Еськова напоминает о нападках на ударение мышление: «над ним измывался сатирик Михаил Задорнов, а его тезка Михаил Жванецкий, размышляя о том, какой жалкой была бы его участь, если бы ему не посчастливилось стать москвичом, привел такую деталь»: «...и говорил бы мышление...». Защищая это ударение, Н.Еськова ссылается на его употребление физиологом академиком Н.Бехтеревой, профессором Ю.Лотманом в его телевизионных «Беседах о русской культуре» и добавляет, что акцентный вариант мышление старше варианта мышление и что ныне оба варианта нормативны. Д.Н. Ушаков, признанный носитель старомосковских норм ударения, во втором томе словаря (1938 г.), главным редактором которого он был, регистрирует оба варианта без каких-либо ограничительных помет. А что до М.Задорнова, то его увлечение измывательством не знает границ. Добрался М.Задорнов как-то и до языковых стилей. В журнале «Огонек», выходившем в восьмидесятые годы огромным тиражом, М.Задорнов объявил о своем неверии в то, что человек в зависимости от речевой ситуации прибегает к использованию средств того или иного стиля. И заподозрил авторов учебников в выдумывании стилей: чем больше выдумают стилей, тем больше защитят докторских диссертаций. Бедный тезка Задорнова Михаил Васильевич Ломоносов: он, стоявший у истоков русской стилистики и предложивший концепцию трех «штилей», никак не мог предвидеть, что его дальний потомок, походив на руках по сцене и став на ноги, попытается растоптать языковой факт – функционально-стилевое богатство литературного языка.

Н.Еськова напоминает читателю, что в программе «Азбука», существовавшей некогда на канале «Культура», уговаривали (и не раз) телезрителей различать с помощью ударения «слова: заговор – тайное соглашение, заговор – заклинание. Ни один современный словарь не дает такого разграничения, все рекомендуют только заговор – для обоих значений».

Эти настойчивые телевизионные уговоры заставляют задуматься об отношении носителей языка к существующим вариантам слов (акцентным, фонематическим). Б.В. Томашевский, упомянув «языковые дублеты далёко и далеко, высоко и высоко», заметил, что всегда имеется стремление различать дублеты по значению или по стилю (см.: Б.В. Томашевский. Стилистика. Л., 1983. С. 10). К сожалению, некоторые последовали телевизионным советам либо сами додумались до различения значений акцентных вариантов. Например, на заседании кафедры русского языка один из ее членов поправил другого, который в сообщении о заклинаниях, назвал их заговорами: надо, мол, заговорами. Обратимся к словарям. Словарь Ушакова дает это слово как двузначное: 1. Заговор и (устар.) заговор. Тайное соглашение нескольких лиц, сговор. 2. Заклинание, магические слова, обладающие, по поверью, волшебной или целебной силой . И только у первого значения отмечает устаревший акцентный вариант. В четырехтомном «Словаре русского языка», «Словаре современного русского литературного языка (в 1-м и 2-м изд.), «Толковом словаре русского языка»
С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой показаны два омонима заговор и заговор, и только у первого из омонимов упомянут как устаревший вариант заговор (в 1-м и 2-м изд. БАС). Не поддерживает оживления устаревшего варианта и «Орфоэпический словарь русского языка». Такое оживление, во-первых, ликвидирует омонимию, заменяя ее омофонией (атлас – атлас, замок – замок), во-вторых, приписывает второму омониму вариант ударения, которого у него не было и сто лет назад.

В русском языке были два фонематических варианта: эксплуатация и эксплоатация. Их находим в ушаковском словаре. Это дублеты. Они отличаются друг от друга наличием фонемы у в первом варианте (эта фонема не редуцируется) и ее отсутствием во втором, а также написанием. И этого оказалось достаточно, чтобы заработало стремление, отмеченное Б.Томашевским: стали приписывать первому варианту значение «присвоение одними людьми продуктов труда других людей», а второму – «использование станков, шахт, рудников, природных богатств, железных дорог и т.д.». Конечно, это была ложная семантизация, как бывает ложная этимология – порождение наивного языкового сознания. Стоило лишь заглянуть в словарь Ушакова, чтобы понять: эти два варианта совпадают по значению. Но обычному носителю языка недосуг. Да и не было у него воспитано желание советоваться со словарем. Даже автору сценария фильма «Весна» было некогда проверить по Ушакову равноправие вариантов побасёнки и побасенки. Иначе, как объяснить эпизод, в котором Черкасов авторитетно поправляет: «Побасенки!». Фильм смотрели миллионы людей. Варианту вынесли смертный приговор.

Мне приходилось слышать от студентов: квартал – это часть города, а квартал – часть года. А на самом деле первый акцентный вариант нормативен, второй – просторечный. Так же пытаются различать по значению нормативный звонит и просторечный звонит: первый, дескать, о телефоне, а второй о колоколе. Вспоминается рассказ, где старшина поясняет солдату: магазин у винтовки, а магазин – это куда за водкой ходят.

Возвращусь к вариантам эксплуатация и эксплоатация. Листая один из томов 55-томного собрания сочинений Ленина, заметил вклейку и, развернув ее, увидел копию страницы программы партии (1919 г.), а на полях красными чернилами замечание Ленина: «Товарищ корректор! Не эксплоатация, а эксплуатация. От французского exploitation». А Сталин писал эксплоатация. В 1956 г. вышел свод правил орфографии и пунктуации и тогда же Орфографический словарь объемом в 110000 слов. В нем уже не было двух вариантов написания. Нет двух фонемных вариантов и в «Орфоэпическом словаре». В «Словаре современного русского литературного языка» второй вариант сохранился как отсылочное слово.

<Государство и орфография>

Н.Еськова на мозаичном участке, посвященном орфографии, показывает, как влияло отношение государства к религии на орфографию слова бог. В советское время печатали только со строчной буквой. Теперь есть возможность выбора: Бог и бог. Первый вариант написания указывает, сигнализирует, что слово употреблено в его религиозном смысле, а второй, что оно применено в составе фразеологизма и уже лишено религиозного значения: ср. ...И Бога глас ко мне воззвал (А.Пушкин) и «У него все не слава богу». Когда убежденный атеист Ленин в телеграмме в Харьков Орджоникидзе продиктовал: «Шлите хлеб! Ради бога!!!», он думал не о Боге, а как точнее передать катастрофичность продовольственного положения Москвы.

Н.Еськова приводит примеры неправильного выбора орфографического варианта: печатают Бог в устойчивых словосочетаниях, например, «Сам Бог велел играть принца Уэльского... Игорю Костолевскому...». Иначе говоря, неразумно используется открывшаяся возможность писать это слово с прописной буквы.

<Гибриды старой и новой орфографии> 

Н.Еськова справедливо возмущается появлением гибридов старой и новой орфографии. Эти гибриды порождены модной игрой в написания под старую, до 1917 г. орфографию. Наверное, играющие полагают, что банкъ, ломбардъ придают этим учреждениям больше солидности, респектабельности, надежности, чем банк, ломбард. Возможно, они не заметили в Третьяковке небольшую жанровую картину Маковского: «Банкъ лопнулъ!». Лопнул. И никакой орфографически тогда законный ер не помог. Н.Еськова приводит примеры, приведенные другим автором: на вывеске «Хлебъ», в рекламе фильма «Сибирскiй цирульникъ». Это вот настоящие гибриды, орфографические кентавры: в старой орфографии хлhбъ, цырульникъ. Полвека назад в Большом зале Московской консерватории заменили портреты Мендельсона, Глюка портретами Римского-Корсакова, Шопена, а портреты Гайдна и Генделя – изображениями Даргомыжского и Мусоргского. Новые портреты создавали два живописца, стараясь по манере письма походить на кисть своего предшественника. Это им удалось. Но вот подписи под тремя портретами с головой выдают возраст изображений: Даргомыжский, а надо было Даргомыжскiй, Мусоргский, а надо Мусоргскiй, Римский-Корсаковъ, а надо Римскiй-Корсаковъ. Ведь Большой зал открыли в 1904 г. Подписи под прежними портретами были сделаны по старой орфографии. Повезло подписи под портретом Шопена – Шопенъ. Да, это по старой орфографии, но зато вводит в заблуждение: можно подумать, что этот портрет здесь с 1904 г.

<Известные строки>

Задержусь еще на нескольких сюжетах книги. Интересно обсуждение смысла известных строк: «И я сжег все, чему поклонялся, Поклонился всему, что сжигал». Н.Еськова вовлекает читателя в раздумье: что именно создал Михалевич (персонаж «Дворянского гнезда»): формулу ренегатства или формулу трудного расставания.

<«Дикая аббревиатура»>

Нельзя не разделить негодования по поводу употребления аббревиатуры ВОВ, незаконно вторгшейся в чужие пределы: такие сокращения применяются по отношению к названиям государств, учреждений, организаций, но никак не к именованиям войн, сражений и других исторических событий. И поэтому мы не пишем и не говорим, что Марат один из деятелей ВФР, а Денис Давыдов участник ОВ 1812 г., но говорим и пишем: РФ, ФРГ, США и даже РПЦ. Автор видит причину появления и существования «дикой аббревиатуры» так: льготы участникам Великой Отечественной войны попали в сферу действия бюрократов. И если бюрократы порой не считаются с федеральными законами и даже с Конституцией, то что им до законов языка, которых они и не знают.

<Различие между владением языком и знанием его>

Очень хорошо показывает Н.Еськова в другом месте книги различие между владением языком и знанием его: «Что значит владеть языком? Это, коротко говоря, значит уметь практически реализовать сложнейший механизм, об устройстве которого говорящий не имеет понятия. А если ему попытаться растолковать некоторые детали устройства этого механизма, он вряд ли много поймет, но очень удивится... Диалектологом записана фраза ... “объекта”...: Все л’ажи, да л’ажи, до коих пор л’ижать? Попробуй объясни этой “бабушке”, что она, никогда не ошибаясь, реализует механизм диссимилятивного яканья – расподобление гласных ударного и предударного слога по подъему: перед ударным и – а, перед ударным а – и».

<Надеть и одеть>

Заслуживает поддержки позиция автора, защищающего традиционное разграничение глаголов надеть и одеть, т.е. понимание их как паронимов, а не синонимов. Это традиционная норма. В ее защиту один литературовед придумал стихотворное напоминание:

Нельзя одеть одежду,
Нельзя надеть Надежду.
Одеть Надежду можно,
Надеть одежду можно.

В есенинском стихотворении, посвященном Рюрику Ивневу, читаем: «Я одену тебя побирушкой...». Здесь одеть в сильной позиции. И даже самый невнимательный к своей речи человек не скажет надеть побирушкой.

<«Облак дымный»>

На стр. 73–75, 91–94 показано, как полезно знать устаревшие акцентные, фонематические, морфологические варианты слов, а также не упускать из виду, что некогда они могли существовать (как, например, в «Евгении Онегине» постеля и постель). И тогда не воодушевила бы на пародию Александра Иванова строка Валентина Сидорова «Косматый облак надо мной кочует». Удивительно, что пародия появилась в «Литгазете», где, казалось бы, должны были вспомнить то, что вспомнилось Н.Еськовой: «...Не для него, как облак дымный, Фонтан на воздухе повис» (Ф.Тютчев); «Смычок запел. И облак душный Над ними встал» (А.Блок); «Так ветренен был облак надо мной И дни летели, ветреные сами» (Павел Васильев). И поневоле пожалеешь об исчезновении к 1969 году дежурства «свежей головы» (сотрудник редакции, который прочитывал весь номер газеты на свежую голову: одно из полезных заимствований из практики зарубежной прессы после ознакомительной поездки группы наших журналистов в самом начале оттепели). И так коллекция неточностей и ошибок, которую показывает автор в викторине «Найдите ошибки», вряд ли могла бы возникнуть под бдительным оком «свежих голов». И уж конечно, даже не «свежая голова», а просто обычная редакторская удивилась бы, увидев в статье известной публицистки новый взгляд на знакомый нам из старой песни эпизод: «...микрорайон, ... в два шага от тех мест, где Емелька Пугачев топил несчастную красавицу-княжну». («Новая газета», 2005, № 54)

Читатель найдет в книге еще много полезного, поучительного и занимательного (см. например, главки «Инициалы», «Что такое родной язык?», «О трех купюрах», «Почти по Оруэллу», «Лингвистические задачки» и «Ответы» к ним).

<Заключение>

В заключение выскажу несогласие с одним мнением автора. Как я понял, из сказанного на стр. 54 вытекает, что строку Лермонтова: «А годы проходят – все лучшие годы!» не следует читать так, как передал ее один из наших писателей: «А годы проходят – всё лучшие годы!». Давайте заглянем в «Горе от ума» (действие III, явление 21): «Фамусов: В моем календаре... Хлёстова: Всё врут календари». В книге Н.С. Ашукина и М.Г. Ашукиной «Крылатые слова» (М., 1966) находим: «Во многих изданиях комедии ошибочно напечатано не “всё”, а “все”; часто так же произносят и на сцене» (с. 125). Как кажется, эти два возможных написания и произнесения выражают разные смыслы: всё вменяет календарям вранье как их непременное, постоянное, ежегодное свойство, а все отмечает вранье у всех нынешних календарей.

По-моему, у Лермонтова речь идет не о всех лучших годах (поэт еще молод), но о тех из них, которые он сложил к ногам возлюбленной, отняв у вдохновенья.