ШКОЛА. УЧИТЕЛЬ. УЧЕНИК

Ирина АГАПКИНА,
г. Кишинев,
Молдавия

«Испытываю огромную радость,
чувствуя свою нужность»

Такое признание сделала во время своего пребывания в Кишиневе – после цикла лекций, прочитанных студентам Славянского университета и вузовским преподавателям республики, – Галина Николаевна Иванова-Лукьянова, профессор кафедры русского языка Московского государственного лингвистического университета. Но радость испытала не только наша гостья, но и ее слушатели, и все те, кому просто посчастливилось с нею познакомиться и хоть недолго поговорить. И еще одно чувство неизменно возникало во время общения с московским филологом – благодарность. В широком смысле – за то, что не забывают в России о своих соотечественниках, подпитывают корни русской культуры в республике, а применительно к конкретной личности – за то духовное и душевное богатство, которым она щедро делится с людьми.

Вначале было слово

Если только назвать без пояснений тему курса, предложенного студентам Славянского университета, – вам сразу станет скучно: «Ритмико-интонационное строение звучащих текстов». Однако, пробравшись за рамки научной терминологии, вы сразу поймете, насколько эта тема актуальна. Дай бог не ошибиться, но, по-моему, еще в школе нам давали такое задание: произнести вслух все интонационные варианты одной из самых расхожих фраз: Я тебя люблю. Можете попробовать сами – прямо сейчас! Если вы сделаете логическое ударение на первом слове, то подчеркнете: именно я тебя люблю, а не кто-то другой (мол, та финтифлюшка, которая звонит нам домой уже вторую неделю, просто морочит тебе голову, в отличие от меня). Если выделите второе – значит, поясняете: я тебя, дурака, люблю, а не Васю... Ну а если – третье, то это и есть признание: я люблю, а не шучу или прикидываюсь.

Вот так же важно правильно прочесть или произнести любую фразу, любой текст – в зависимости от заданной цели. Что уж говорить о людях, для которых речь – это «орудие труда»: переводчиках-синхронистах, теле- и радиожурналистах, актерах, педагогах! Кстати, Галина Николаевна уверена: педагогам, в том числе и в начальной школе, и даже в дошкольном звене, такое умение нужно в первую очередь – ведь именно с их помощью происходит формирование личности.

Любопытно, что поначалу московского профессора сориентировали на узкий круг слушателей: 10–12 человек. Примерно столько же студентов и пришли на первую лекцию. Но ко второй паре их количество почти утроилось, а потом администрации университета вообще пришлось подыскивать другую аудиторию: в первой все желающие (а к студентам присоединились и преподаватели) уже не умещались...

Кроме пяти занятий (за четыре дня!) для студентов, Галина Николаевна прочла и лекцию специально для педагогов – о филологическом анализе художественного текста. Слушали ее не только те, кто работает в Славянском университете, – среди присутствующих я увидела даже прибывших из Чадыр-Лунги. Думаю, дальняя дорога и «оторванное» от работы и личных дел время окупили себя сторицей: в актовом зале во время выступления московской коллеги стояла мертвая тишина.

И не потому, что «давил» авторитет мэтра – московского профессора, автора множества научных статей и учебников (между прочим, главный труд Г.Н. Ивановой-Лукьяновой – «Культура устной речи. Интонация, паузирование, логическое ударение, темп, ритм» – выдержал 8 изданий, и тиражи постоянно допечатываются: спрос превышает предложение). Галина Николаевна не становилась на котурны – ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Напротив, начало встречи было почти комическим: зайдя на кафедру, лектор обнаружила, что совсем в ней «утонула»: подбородок едва возвышался над полочкой... Подставки не нашлось, и ректору ничего не оставалось, как пошутить: у нас, мол, значимость выступающего оценивается не его ростом. В общем, тем, кто сидел в первых рядах, видны были только глаза гостьи. Но как же они сияли – уже с первых произнесенных фраз!

Галина Николаевна – личность столь многогранная и ее личная биография так тесно переплетена с одним из самых интересных периодов (между «оттепелью» и «застоем») истории культуры, педагогики и филологии когда-то общей нашей страны, что не рассказать об этом подробно было бы просто немилосердно по отношению к нашим читателям...

«Какие боги нас учили!
Как мы завидуем себе...»

– Галина Николаевна, а как вы вышли на свою главную тему? – спросила я свою собеседницу, разговаривая с ней в гостиничном номере. Ведь она столь «синтетична», «многокомпонентна» – язык, литература, психология и даже актерское мастерство...

– Опыт подсказал. Я восемь лет проработала в школе, параллельно защитила диссертацию и продолжала трудиться, пока не выпустила свой класс. А после этого преподавала в Ленинградском пединституте им. Герцена.

– Дети как вас приняли?

– Без преувеличения – с восторгом! После института мне сразу дали 9-й класс, я была не намного старше своих учеников и все восемь лет прожила на волнах любви... Представьте, мы до сих пор поддерживаем отношения, они мне пишут, звонят, а в прошлом году пригласили меня в Ленинград, и я к ним съездила, к своим 60-летним ученикам...

Поняв мой недоуменный взгляд, Галина Николаевна улыбнулась:

– Хотите сделать комплимент? Не стоит: это у меня генетическое. Когда моя мама говорила, сколько ей лет, никто не верил, в том числе и врачи. Всегда спрашивали: не ошибочно ли занесен в медицинскую карточку год рождения?

Пришлось поверить, и мы двинулись дальше...

– А институт вы тоже кончали в Ленинграде?

– Нет. Я действительно ленинградка, но после эвакуации наша семья вернулась в Москву: папа был профессором с мировым именем, и его пригласили туда на работу. Так что и школу, и вуз – Московский городской пединститут им. В.П. Потемкина – я оканчивала там, а в свой родной город вернулась только после замужества: там жил и работал мой супруг.

(Любопытная деталь из рассказа Галины Николаевны: родители «жениха» и ««невесты» когда-то вместе учились, будущая свекровь выбрала себе «невестку», когда та еще и в школу не ходила. Поэтому маленькая Галя всегда знала, что у нее в Ленинграде живет «жених». А потом родительская шутка превратилась в реальность: дети действительно полюбили друг друга и поженились. Много позже супруг Галины Николаевны тоже стал профессором, но совершенно другого института – МАДИ.)

А спустя почти полтора десятка лет мы снова переехали в Москву, и я стала преподавать в Институте иностранных языков имени Мориса Тореза (нынешнем МГЛУ).

– Кому ж вы обязаны выбором профессии, направленностью научной деятельности?

– Двум людям: своей школьной учительнице Елене Алексеевне* (она сейчас в очень почтенном возрасте, живет тоже в Москве) и моему любимому вузовскому педагогу Михаилу Викторовичу Панову. Елена Алексеевна была очень красивой, и мне хотелось походить на нее буквально во всем. А Михаил Викторович стал для меня просто маяком в жизни. Да и вообще вуз я выбрала точно!

Тут мы сделаем небольшое лирическое отступление. Рассказывая мне о своих детях (о них – чуть позже), в частности, о сыне-журналисте, Галина Николаевна призналась, что ее тоже тянуло к журналистике и она даже проработала какое-то время в «Ленинградской правде», но когда заметила, что, взявшись за любую тему, не может преодолеть желание «копать» ее все глубже и глубже, – вернулась в науку. Тем не менее пером она владеет замечательно, в чем я убедилась, прочитав ее материал о Михаиле Викторовиче и других преподавателях alma mater. Думаю, лучше привести ее впечатления о дорогих ей людях буквально, а не «из вторых рук». Увы, конечно, в сокращении...

Свои первые лекционные курсы Михаил Викторович начал читать в МГПИ. До него «Введение в языкознание» вел А.А. Реформатский. В институте это имя было овеяно легендой, о нем говорили с восхищением и страхом... Сам облик Реформатского совпадал с образом старинного профессора. Мы знали, что он дружит с Рихтером (за билетами на его концерты мы уже тогда простаивали сутками), и это чрезвычайно усиливало притяжение к нему. Но наша нулевая лингвистическая подготовка не помогла нам тогда в полной мере оценить наших великих учителей.

А ведь Мосгорпед собрал в своем скромном школьном здании в Гавриковом переулке (около ст. метро «Красносельская») лучших лингвистов и литературоведов того времени. Здесь читали свои лекции Р.И. Аванесов, Г.О. Винокур, В.Н. Сидоров, А.Б. Шапиро, Л.Н. Шатерникова, И.А. Василенко, А.Ч. Козаржевский, С.М. Бонди, В.Д. Левин, Л.П. Гроссман, Ю.М. Кондратьев, Н.И. Балашов, О.А. Державина, С.Ф. Елеонский, Е.Б. Тагер, Л.П. Гедымин и другие замечательные преподаватели. Дух захватывает от простого перечисления имен этих ярких и прекрасных людей. Годы учебы в МГПИ прошли в обстановке взаимной любви студентов и преподавателей. Никто не заставлял нас часами просиживать на кафедре, обсуждая, редактируя, рисуя очередной номер «Языковеда» – газеты, выпускавшейся на факультете под руководством Михаила Викторовича.

А Евгений Борисович Тагер, приобщивший нас к своим любимым поэтам Марине Цветаевой и Борису Пастернаку, водивший студентов на интересные доклады в Институт мировой литературы АН СССР, на выставки Р.Фалька, А.Матвеева, М.Шагала, импрессионистов, в Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина! На один из литературных вечеров в институт он пригласил И.Эренбурга.

Тогда еще преподавателей вузов направляли в рабочие коллективы проводить антирелигиозную пропаганду. Л.Н. Шатерникову послали на ЗИС. Она так замечательно изложила содержание и особенности всех четырех Евангелий (от Матфея, Марка, Луки и Иоанна), что рабочие очень заинтересовались. Начали заглядывать в церковь даже те, кто раньше об этом и не помышлял.

Читать лекции в таком институте, да еще после своего знаменитого предшественника и учителя, было для М.В. Панова, наверное, совсем не просто...

М.В. Панов с учениками

Аудитория в 100 человек дышала одним дыханием, сидели как загипнотизированные. С первых же лекций вокруг Панова образовалось некое магнитное поле, сила которого увеличивалась с каждой лекцией.

Учебник Реформатского, казавшийся... невообразимо трудным, становился не только понятным, но и глубоким, а его автор предстал перед нами лингвистом, провозгласившим систему языка как философскую и эстетическую сущность. Перефразируя слова Белинского, можно сказать, что Панов смог стать учителем для всех нас потому, что он был гениальным учеником. А Реформатского он называл человеком эпохи Возрождения, имея в виду широту его интересов, глубокое знание и понимание искусства.

...Именно наш институт открыл свои двери для лингвистов – бывших политзаключенных и эмигрантов. Так на кафедре русского языка стали работать В.Н. Сидоров и Г.О. Винокур. Поведение наших преподавателей определенно и явно свидетельствовало о том, что мерилом человеческой ценности является не политическая активность и партийная принадлежность, а ум, совесть и талант. Это была другая сторона свободы, и за нее многие ученые дорого заплатили. «Талантливым людям не прощают их таланта», – не раз слышала я от Панова эту горькую фразу, которую к себе он, конечно, не относил, но беда коснулась и его. Панов-ученый был лишен работы в академическом институте в самый яркий и плодотворный период своей деятельности.

Но, к счастью, Панов-лектор был сохранен для московской общественности. Заведующая кафедрой русского языка МГУ К.В. Горшкова, проявив опасную по тем временам гражданскую смелость, из года в год приглашала Михаила Викторовича читать спецкурсы. Вот на них-то и повалила вся Москва. Самая большая аудитория филфака переполнялась за четверть часа до начала лекции. Сидят на подоконниках, на ступеньках, стоят около доски и преподавательского стола – войти в аудиторию невозможно. Но вот к аудитории подходит Панов. Толпа раздвигается настолько, чтобы пропустить одного человека, и снова смыкается. Лекция начинается – и проходит на одном дыхании.

...Новые темы рождались из самой жизни. Как-то еще в институте, пробегая мимо него по лестнице, я весело поздоровалась: «Здрась, Мих Виктч!». Он задержал меня и сказал, намеренно растягивая слова: «Галя, я все жду, когда вы мне скажете: “Здравствуй-те, Ми-хаил Вик-торович!” – тогда я смогу поговорить с вами о газете». Это сопоставление разговорного здрасьте и размеренного здравствуйте было, возможно, началом работы над произносительными стилями. А тогда, будучи заведующим сектором современного русского языка, он написал на заявлении сотрудницы об отпуске резолюцию Надо дать вместо Не возражаю, чем вызвал недоумение бухгалтерии, он был поглощен новой тогда идеей функциональных стилей и показал на практике, что деловой стиль не терпит модификаций и состоит из штампов.

Мне посчастливилось быть первой аспиранткой Михаила Викторовича. Он предложил мне тему «Ритм прозы». Это было счастливое время, несмотря на полную нагрузку в школе и заочную аспирантуру. Михаил Викторович сам ценил свободу и мне предоставил ее в полной мере. Никогда не подгонял, не торопил, не сердился и не хвалил. Когда я привозила отдельные куски диссертации, чаще всего был равнодушен, говорил, скучая: «Это интересно», что означало: плохо... Как-то в самой середине работы я неожиданно услышала: «Готово. Оформляйте». Я стала возражать: ведь у меня еще почти год. «Ничего, – говорит, – будете лежать на печке и плевать в потолок». Так и вышло. Диссертацию защитила за полгода до окончания аспирантуры.

Совсем не «Kinder, Kuche, Kleider, Kirche»!

Так уж принято: спрашивать у женщин – будь она хоть певицей, хоть космонавтом, хоть профессором, – какие у нее нехитрые дамские увлечения. Может, изготовление домашних тортов, вышивание крестиком, вязание свитеров для всей семьи или коллекционирование бижутерии...

Ведь, несмотря на всю нашу продвинутость, эмансипацию и прочие современные реалии, для прекрасной половины рода человеческого считается «приличным» хоть как-то соответствовать известной со времен Вильгельма II формуле: «Kinder, Kuche, Kleider, Kirche» – дети, кухня, платье, церковь. Ну, последнее у нас многие десятилетия по известным причинам не входило в обязательный набор...

Не избежала банального журналистского вопроса и Галина Николаевна. Начало ее ответа немного обескуражило:

– На увлечения у меня совсем нет времени... Я довольно плохая хозяйка, довольно неважная мать, потому что не могла детям уделять должного внимания и времени. Но, несмотря на это, выросли они очень приличными людьми. Сын пошел по папиным стопам, хотя у него всегда была склонность к филологии, – окончил МАДИ, поступил в аспирантуру, а потом все-таки натура взяла свое – ушел в журналистику. Сейчас работает редактором отдела экономики «Политжурнала», и скажу не хвастая: пишет замечательно. Дочь сейчас получает второе медицинское образование: по первому она – врач-исследователь, а по второму – мануальный терапевт.

– Небось тренируется на вас?

– Я бы сказала иначе: помогает, советует. Они вообще у меня молодцы и всегда были хорошими помощниками. Друзья смеялись – иной раз позвонят, спрашивают: что вы делаете? Им отвечают: папа стирает, сын убирает, дочь готовит. «А мама?» – «Мама рисует».

– Ага! Значит, есть у вас все-таки маленькое хобби!

Галина Николаевна молча поднялась и через минуту подала мне солидный буклет... Нет, дорогие товарищи, мое предположение оказалось ошибочным: хобби у госпожи Ивановой-Лукьяновой действительно нет. Ибо то, что предстало перед моими глазами, – серьезные, зрелые работы профессионального художника.

Весной значительная их часть выставлялась в галерее «Гелос-Наследие» – в рамках экспозиции, приуроченной к празднику 8 Марта.

Не являясь ни художником, ни искусствоведом, не буду пытаться подражать профессиональной терминологии и умствовать по поводу «колористической гаммы», «пластических приемов» и «композиционного построения». Тем более что описывать картины – вещь более чем неблагодарная. Лучше один раз увидеть...

И тем не менее не могу ничего не сказать о своих впечатлениях. И самое первое – один вид ее деятельности суть продолжение другой. То есть снова можно вернуться к теме текста и подтекста, очевидного и глубоко запрятанного, простого на первый взгляд и чрезвычайно сложного, многогранного – после внимательного «прочтения».

У нее нет портретов, жанровых сцен; у нее полностью отсутствует «экшн» как таковой, более того – нигде даже краешком не обозначено ни одно живое существо, будь то человек, мишка косолапый, птичка или рыбка... Только пейзажи и натюрморты, причем последние – исключительно «цветочные». Большая часть работ напоминает скорее пастель или акварель, хотя все они написаны маслом – ни в какой другой технике она не работает. Плавные переходы от оттенка к оттенку, почти полное отсутствие резких линий и четких границ, ярких красок и «чистого» цвета – все на нюансах, на полутонах, на недосказанности, на многозначности, на тайне... Ни откровенного ликования, ни столь же демонстративной отрешенности... Светлая грусть или осторожная, хрупкая радость? Даже в кажущихся на первый взгляд однозначно оптимистических, полных жизни картинах вдруг обнаруживаешь скрытый второй план: и «красная гвоздика, спутница тревог» вроде бы немного надломлена, тронута тлением, и пышная хризантема уже начала опадать... А эти сочные, непривычно яркие для художницы розы – не в предсмертной ли агонии, не в отчаянной ли попытке напоследок обнажить свое сердце раскрылись они до последнего лепесточка, почти вывернувшись наизнанку?

Может быть, художник, создавая свои образы, чувствовал и видел все совсем по-другому. А мы читаем – каждый по-своему. Но не в этом ли истинная ценность настоящего произведения искусства, которое неподвластно воле своего создателя?

...Она не рисует по памяти. Только с натуры. Вбирая ее в себя и даря себя ей. Так же, как в лингвистике, педагогике. Такой вот симбиоз.

...Мы пересеклись на миг в этом времени и пространстве. И поэтому чувства обретения и утраты слились в одно. Как жаль, как жаль, что этот миг был так короток.

С ЮБИЛЕЕМ

Публикация этой статьи дает нам возможность поздравить Галину Николаевну Иванову-Лукьянову с юбилеем и сказать несколько благодарных слов этому светлому и талантливому человеку.
Галина Николаевна – редкое явление среди ученых, поскольку в ее работе сочетается целенаправленный постоянный труд с артистизмом и интуицией. Ее книги выросли как из любопытства и интереса исследователя, так и из любви к русскому художественному слову, но главное – из ее дара передать свой интерес и любовь другим: ученикам, читателям, слушателям.
В центре исследовательской работы Галины Николаевны в последние годы находится художественная речь, возможно, потому, что сам исследователь способен быть не только аналитиком, но и творцом – художником.
Со всеми, кому посчастливилось быть учениками Галины Николаевны, происходит до смешного одно и то же: воскресает интерес к родной, но такой привычной и «заигранной» литературе, глаза открываются, уши начинают слышать, а в голове, как стихи, звучит ритм знакомой прозы, например: «Заря сияла на востоке, и золотые ряды облаков...».

Е. Мосалева,
г. Москва

* О Елене Алексеевне Кантур газета «Русский язык» писала в 2004 году в № 36.