УЧЕНЫЕ – ШКОЛЕ

М.В. АРАПОВ,
канд. филол. наук

Справа от вас или от меня?

Диспетчеру показалось, что самолет слева, а пилоту, – что справа.

Из газетной хроники

Русский язык сложен. Автор вкладывает в это утверждение следующий смысл: в некоторых критически важных для современной жизни ситуациях фразы на русском языке, не содержащие никаких формальных ошибок, могут быть истолкованы принципиально разным образом. Потребовав от языка во всех случаях кристальной прозрачности, мы по меньшей мере лишили бы работы пифий, поэтов и политиков. Но некоторые двусмысленности более опасны, чем другие. Однако исправлять родное наречие мы не будем, а используем метод дорожной полиции: повесим предупредительный знак там, где часто случаются досадные оказии.

Одна из таких опасных ситуаций связана с ориентацией в пространстве. Одному из говорящих нужно, например, чтобы другой добрался до какого-либо места. И мы слышим от него: «Встань лицом к большому серому зданию, тогда сзади будет стадион, а слева – автомобильная стоянка…». Один составляет словесную картину, а другой пытается воспроизвести ее в своем сознании.

Ребенку до определенного возраста составить подобную картину не удается. Знаменитый психолог Жан Пиаже придумал и провел эксперимент, который в разных вариантах был повторен многими исследователями. Ребенка знакомили с макетом местности, где были три горки, частично заслоняющие друг друга. Он мог осмотреть макет со всех сторон, и на вопрос, что он видит, психолог получал вполне адекватные ответы. Но когда ребенка просили описать, как тот же пейзаж видит кукла, которая находится «за горами», по другую сторону макета, большинство детей дошкольного возраста рассказывали, что видят они сами, а не кукла. Пиаже сделал из этого вывод, что способность поставить себя на место другого человека, увидеть мир его глазами является одним из показателей психической зрелости и приобретается довольно поздно. С легкой руки этого психолога возникло и получило широкое распространение понятие «детский эгоцентризм».

Но недавние исследования показывают, что детским эгоцентризмом страдают и многие взрослые. Испытуемым разных возрастов на макете показывали дом, где они якобы живут, и просили объяснить по телефону дорогу к нему. Из 42 человек менее трети справились с задачей. Из них трое проявили откровенный «детский эгоцентризм», а остальные использовали смешанную стратегию – часть указаний давали в системе координат гостя, а часть – в своей собственной. Впрочем, для любого, кто сам спрашивал дорогу или объяснял ее, ясно и без психологических экспериментов, что задача не так уж и проста.

По наблюдениям учителей 60% пришедших в школу первоклассников путают понятия «право» и «лево». Но не очень часто их используют и выпускники школы. В 380 сочинениях (40 печатных листов!), которые на выпускных экзаменах 2002 г. готовы были принять и одобрить учителя, слова правый и левый в прямом значении встречаются всего несколько раз и практически ни разу для ориентирования (говорится о направлении молнии в «Степи» Чехова, об асимметричном лице Воланда и т.п.).

Чаще всего о взаимном положении предметов приходится говорить техническим писателям – анонимным авторам инструкций, «хелпов» и прочей технической документации. Качество их продукции всем известно. И единственное, что можно сказать в их защиту, – что по образованию они чаще всего инженеры, т.е. их специально и долго готовили, чтобы, описывая форму, размеры и расположение, они обходились без средств родного языка.

Под знаком креста. Вообще-то родной язык предлагает нам на выбор несколько систем описания взаимного расположения предметов. Но мы остановимся на той, которая хотя бы на первый взгляд больше походит на известную из школы декартову систему координат. Само тело человека и задает эту систему. Вертикальная ось проходит через голову и точку опоры – стопы – и совпадает в общем случае с направлением силы тяжести. Она и определяет направления вверх – вниз. Перпендикулярная к ней ось совпадает с направлением взгляда и выделяет направление вперед – назад. Третье направление – слева – направо, – перпендикулярное и первому, и второму, – проходит через руки, «поднятые на уровень плеч». Все, что лежит по правую сторону плоскости, проходящей через оси вперед – назад и верх – вниз, будет правым сектором, а по левую – левым сектором. Пожимая знакомому руку, мы «протыкаем» эту плоскость и просовываем руку из правого сектора в левый. Из левого сектора мы ожидаем не только приветствия, но и нападения, поэтому левша нас озадачивает. Плоскость, перпендикулярная первой, проходит через расставленные руки и точку опоры. Она делит пространство вокруг нас на передний и задний секторы. Таким образом, с каждым из нас связана собственная система координат, и она служит как бы продолжением нашего тела

Не возникает – по крайней мере на первый взгляд – никаких проблем с описанием положения пассивного объекта относительно нас. Мы помещаем его в нашу систему координат, и объект оказывается перед нами, слева от нас и т.д. Представим себе, что мы вошли в магазин и обращаемся к продавщице по другую сторону прилавка: «Мне нужен во-о-от тот кусок колбасы слева, подальше». То есть пассивный объект находится перед вами, вероятно, на некотором расстоянии и несколько смещен влево. А дальше, пользуясь вашей словесной картиной, составленной в вашей системе координат, продавщица без видимых затруднений переходит к своей системе координат и берет с прилавка нужный товар, который находится по отношению к ней, естественно, ближе и справа.

Однако сценарий общения с продавщицей мог быть и не таким бесконфликтным. Оставайтесь у прилавка и подождите. Рано или поздно появится предупредительный покупатель, который попытается объяснить, где находится нужный ему товар, пользуясь системой координат самой продавщицы. Какой бы ни была реакция сбитой с толку продавщицы, он не сделал ничего противоестественного. Ведь именно такого, неэгоцентрического, поведения и ожидают психологи от взрослого человека при составлении словесной картины. Но в магазине неизвестно кем и когда установленный сценарий требует от продавца встать на точку зрения покупателя, а от покупателя – игнорировать систему координат продавца. Знать язык – это, в частности, знать подобные сценарии.

И еще одна вещь помогла в данном случае продавцу и покупателю согласовать свои системы координат. Эта вещь – прилавок. Ведь человеческое тело не идеальный геодезический прибор. Оно неплохо работает в этом качестве, если занимает нормативное положение: мы стоим (или, может быть, присели, различие этих поз не так важно) и при этом контролируем перпендикулярность всех трех осей. В этом положении «внизу», «под ногами», «под», «вверху» совпадают с направлением силы тяжести. Но стоит вам изменить положение нашего тела по сравнению с нормативным – лечь, и определенность теряется. «Звенящий над головой будильник» не обязательно расположен выше вас, на грелку, которую вам положили под ноги, вы не обязательно опираетесь. Оба больных лежат на спине, но, описывая положение врача, один скажет, что тот наклонился над ним, а другой – что он оказался перед ним.

Неоднозначность фраз типа надо мной обычно легко устраняется в более широком контексте. Если мы поняли, что человек лежит на спине, надо мной – одно, если стоит – другое. Но иногда с понятием нормативного положения возникают и комические ситуации.

По темной извилистой улице спешит последний автобус. Кондуктор, буквально распластавшись на стекле кабины, пытается помочь водителю, который плохо знает дорогу. После очередного поворота лучи фар упираются в тупик. «Куда? – рычит водитель. – Направо или налево?» – «Да прямо же», – безмятежно отвечает кондуктор. Он при этом не контролирует угол между направлением своего взгляда и направлением движения автобуса. Голову она (конечно, это была женщина!) повернула налево, где сейчас появятся вожделенные ворота автопарка, но положение остальной части ее тела, которое «слилось с автобусом», ложно информирует ее о том, что это – направление вперед. Водитель получил описание сцены, но ни он, ни кондуктор не догадываются, что геодезический инструмент, в качестве которого выступает сейчас кондуктор, был настроен неверно.

В эпизоде с покупкой прилавок помог «контрагентам» занять нормативную позу и согласовать описания увиденного. Их взгляды были направлены перпендикулярно прилавку, а сам прилавок стал своеобразным барьером, вынуждающим их занять положение в параллельных плоскостях. Ассоциация с дуэлью вполне уместна: и там барьер помогал расположить стреляющихся так, чтобы уравнять их шансы.

Все это бесчисленное множество видимых прилавков, загородок, заборов, окошек и прочих барьеров, невидимых, осыпанных проклятиями, к которым (и сквозь которые) мы протискиваемся и пробираемся, выполняет свою незаметную и не осознаваемую нами роль. Барьеры, перпендикулярные направлению взгляда и параллельные ему направляющие – улицы, колеи, стены – образовывают геометрическое пространство вокруг нас. По одну сторону барьера – сторонники, на противоположных – противники или по крайней мере оппоненты, если движение происходит вдоль одной и той же направляющей, – мы попутчики, если не единомышленники. Случайно, казалось бы, появившаяся в парке балюстрада заставила нас остановиться и всем вместе обратить внимание на какую-то особо важную для архитектора особенность ландшафта. Вместе барьеры и направляющие обеспечивают ту согласованность, без которой невозможны были бы дорожное движение, танцы, спортивные игры… Эти нехитрые конструкции «выстраивают» нас. Даже если два наблюдателя не видят друг друга и не знают истинного положения тела друг друга, они будут строить взаимодействие между собой исходя из того, что в окрестностях барьера они занимают нормативную позу.

Военные, наверное, первыми осознали необходимость быстро и решительно согласовывать индивидуальные системы ориентации. Строй – «фрунт», в котором служивый человек не может сделать ни шага в сторону и смотрит только вперед, – стал образцовым барьером, который задавал нормативное положение тела солдата. «Войска правильного строя», которые одновременно и единообразно понимали команду «враг справа» и могли действовать как один, получали неоспоримое преимущество на поле боя перед неорганизованной толпой.

«Барьеры» и «направляющие», конечно, не более чем вспомогательные средства согласования словесных картин. Подразумевается, что собственной системой координат обладает только существо, которое может вступать в диалог с другим таким же существом и смотреть на мир его глазами. Вы могли бы в принципе описать положение предмета на прилавке не в собственной системе координат, а в системе координат продавщицы и указывать на предмет, который от девушки «находится ближе и справа». В данном случае, как и во многих других простых ситуациях, сообщив партнеру, что вы «отрефлексировали» его точку зрения, вы скорее затрудняете процесс понимания, хотя в более сложных ситуациях эта стратегия стоит того, чтобы ее испробовать.

Видя в другом субъекте наблюдателя, мы тем самым считаем его «человекоподобным». Сочинитель может наделить человекоподобными чертами любой объект, вплоть до известной части тела, которая покинула майора Ковалева (нос). Но в этом случае антропоморфность объектов будет сохраняться только в пространстве данного текста.

Более интересный случай – объекты, полная или частичная человекоподобность которых сохраняется не только в данном тексте, а как бы предполагается нашей культурой. У зверей, птиц, насекомых, разного рода земных и морских гадов мы довольно легко выделяем те же три взаимно перпендикулярные оси, отождествляя крылья с руками, подыскиваем подходящую «ориентирующую» функцию для хвоста и рогов… На двух из менее тривиальных случаев мы остановимся ниже.

Первый из них – изображения «антропоморфных» объектов. Или, как называет их, чутко следуя духу языка, один из цитируемых ниже авторов – «одушевленных» объектов (к сожалению, термин «одушевленные» уже используется грамматикой в другом смысле).

Подпространство рисунка. Возьмем реальную словесную картину, составленную ученицей математической школы. Она критикует рисунок, приведенный в учебнике для первоклассников. Дидактическая направленность исходного рисунка и непосредственная цель, которую простодушно преследовали его авторы, очевидны: развить понятие об отношении как математической абстракции на примере отношения «право – лево». Попытаемся воссоздать реальную картину по ее словесному описанию (сам имеющий отношение к делу фрагмент рисунка приведен ниже).

«На наш взгляд, – пишет ученица, – вопрос о правом и левом поставлен некорректно. Понятие правого и левого относительно. Поэтому из вопроса должно быть совершенно ясно, с чьей точки зрения мы смотрим на ситуацию. Справа от зайца, безусловно, живет лиса. Кто живет справа от домика зайца – вопрос загадочный. Если с точки зрения зайца – то лиса, если с точки зрения ребенка – то петух».

Если отвлечься от полемических пассажей критика, он утверждает, что первоклассник, которому адресовано задание, видит три объекта: в центре картинки заяц, «упакованный» в свой заячий домик, по краям лиса и петух в таких же домиках. Критик рассуждает следующим образом: если спрятать животных и говорить только о домиках (оставив имена животных только для различения домиков), то крайним в правом зрительном секторе ребенка будет домик петуха, его ничего не отделяет от домика зайца – другими словами, домик зайца непосредственно левее домика петуха. Еще левее домика зайца – жилище лисы. Думаю, что примерно на такую словесную картину рассчитывали авторы учебника.

Но домик, рассуждает критик (и, по-моему, при этом вполне точно угадывает замысел художника) – лишь способ изобразить зайца. Но тогда лиса расположена справа от зайца. Итак, если изображены животные, то лиса правее зайца, если их домики, то, наоборот, домик лисы левее домика зайца.

И в следующем абзаце критик формулирует общий принцип: «Лишь относительно неодушевленного предмета право и лево автоматически относится к зрителю». Что же касается одушевленных существ, то в нашей культуре утвердилось, что они имеют статус «наблюдателей», то есть связанную с ними систему координат. Но речь-то идет не о самих животных, а только об их неподвижных личинах!

Однако факт – для носителя русского языка изображение одушевленного существа ведет себя как само это существо. В этом отношении интересны свидетельства иконописи, прежде всего потому, что Церковь осознала и идеологизировала эту особенность нашей культуры.

«…Средневековое изображение – и прежде всего изображение иконописное, – пишет Б.А. Успенский («Правое» и «левое» в иконописном изображении // Сборник статей по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1973), – ориентировано по преимуществу на внутреннюю зрительную позицию, т.е. на точку зрения наблюдателя, представляемого внутри изображаемой действительности и находящегося визави по отношению к зрителю картины (в отличие от ренессансного изображения, понимаемого как “окно в мир” и ориентированного, соответственно, на внешнюю зрительную позицию, т.е. на позицию зрителя картины, принципиально не причастного к этому миру)». Речь пойдет в настоящем случае о противопоставлении «правого» и «левого» в иконе.

«Обращение к иконописным подлинникам позволяет установить, что по иконописной терминологии правая часть изображения считалась «левой» и, напротив, левая часть изображения – «правой».

Вернемся к нашему основному тезису: «Русский язык сложен». Как мы убедились, два носителя языка дают взаимоисключающие – и одинаково правильные – словесные описания той же конфигурации. Один носитель смотрит на картину, а на другого смотрит сама картина. В данном случае нельзя установить недоразумение средствами самого языка. Приходится вступать в диалог не с другим носителем языка, а с культурной традицией.

Ниже мы убедимся, что описанная ситуация совсем не экзотика, а довольно типичный случай. Решение на первый взгляд сугубо локального и частного вопроса, что по отношению к нам является правым, а что левым, оказывается зависящим от более широкого понимания ситуации.

Modus vivendi. Как мы отличаем автомобиль с обычным управлением от автомобиля с правым положением руля? Какая часть клавиатуры компьютера правая? За всем этим стоит вопрос о положении тела человека при типичном использовании объекта. При обычном использовании автомобиля направление взгляда человека совпадает с направлением движения экипажа. Можно залезть под автомобиль и ремонтировать его, иногда возникает необходимость толкать его задними колесами вперед, но это – нетипично. Видимо, типичное использование реки – сплав по ее течению, а не подъем против него. Таким образом, возникает еще одна сложность. Если мы хотим использовать понятия «левое» и «правое», описывая конфигурацию, которую образуют части объекта, мы должны хотя бы примерно представлять, как этот предмет используется.

Наставление и инструкция становятся для вас полезными, когда вы уже достигли определенного уровня умения обращаться с предметом (путем экспериментов или подражания, кому как нравится). Даже самые опытные из всех технических писателей – авторы наставлений, описывающие оружие, не учитывают этого. Сначала в наставлении будет сказано, что «пистолет имеет флажковый предохранитель, расположенный на левой стороне затвора», и только значительно дальше объясняется, как держать в руке само оружие.

Если человек по специальности не железнодорожник, то левая и правая стороны электрички меняются для него местами в зависимости от того, в каком направлении она движется. А о том, что назвать правой или левой стороной морской звезды, кирпича или воздушного шарика, человек обычно и не задумывается.

Вот тут мы, кажется, и пришли к чисто пассивным объектам, когда ни сходство с человеком, ни свойственный человеку способ использовать вещь уже не подсказывают, как она должна быть ориентирована в пространстве. Специалисты по информационным технологиям, занимающиеся анализом сцен, то есть автоматическим составлением словесных картин, полагают, что эта ситуация уже целиком укладывается в математическую модель. А сама модель сводится к множеству объектов и пространственных отношений между ними.

Специалист рассуждает примерно так: «В комнате для пространственной ориентации робота (робот в данном случае – наблюдатель) ему необходимо знать только взаимное положение объектов, определяемое направлением движения от одного объекта к другому. Допустим, робот вошел в комнату. Прямо перед ним находится стул, справа от стула стол, слева шкаф, чтобы подойти к столу, он должен двигаться вправо от стула». Читая такое описание сцены, несложно понять, что описание принадлежит не человеку. Хотя никаких ошибок, уловимых с точки зрения школьной грамматики, в нем нет.

Ведь с точки зрения логики, которой руководствуется робот, если шкаф находится рядом со стулом, то и стул – рядом со шкафом. Но носитель русского языка, расставляя свои барьеры и направляющие, руководствуется несколько иной логикой. Он обычно помещает стул возле шкафа, а не шкаф возле стула. Укатившийся у старушки клубок шерсти у него будет лежать рядом со стулом, а не стул – рядом с клубком, положение же самого стула будет «привязано» к положению стены или на худой конец массивного и устойчивого шкафа, а не наоборот. Иерархия объектов, из которых одни могут служить направляющими и барьерами скорее, чем другие, – еще одна из тонкостей нашей системы ориентации.

Итак, одна из основных причин бесчисленных недоразумений, возникающих даже в самой простой ситуации, когда существуют только пассивные объекты и наблюдатели, а единственная проблема – согласование картин, полученных разными наблюдателями, – состоит в том, что язык выдвигает определенные условия согласования, но не средства контроля за соблюдением этих условий. Сколько раз в жизни вы не могли столковаться с продавщицей потому, что она стояла к вам боком или все ее внимание было сосредоточено не на том прилавке, который вы выбрали в качестве барьера, а на другом (то же самое происходило и с вами). «Левое» в этом случае уже не переводится автоматически в «правое», «дальше» – в «ближе». Чтобы договориться, приходится «выскакивать» из словесного языка (например, прибегая к жестам).

Не напоминает ли вам геометрическая решетка направляющих и барьеров, придерживаясь которых наблюдатели пытаются согласовать свои словесные картины, какое-то временное сооружение? Не логичнее было бы ориентироваться не по выходам из метро или по заборам, а по сторонам света? Само слово ориентация связано с названием стороны света – латинским Oriens (восток). Привязка к востоку, конечно, часть христианской традиции. Хотя она может иметь и более древние корни. Кельты, например, считали правое и левое частями света, отождествляя левое с севером и со злым началом, а правое – с добрым началом и югом. Это сохранилось даже в современных кельтских языках (например, бретонском).

Нормативные позиции, которые носители русского языка пытаются согласовать, прибегая к «паллиативным» барьерам и направляющим, кельты «выстраивали» по сторонам света: «В сознании бретоноговорящих (как, впрочем, и для говорящих по-валлийски) это «исходное положение» (у нас – нормативная позиция) выглядит следующим образом: человек стоит лицом к востоку, а спиной к западу, по левую руку – север, по правую – юг. Точно так же располагается по отношению к сторонам света ирландец».

Связь между локальной ориентацией, для которой используется схема человеческого тела, и ориентацией глобальной – по сторонам света – в русском языке когда-то была нарушена, заставив нас искать паллиативные решения и постоянно ошибаться. Ориентация по сторонам света давно перестала быть частью нашего быта (в отличие даже от многих современных стран Запада, где просьба к таксисту проехать определенное расстояние на юг, а потом свернуть в восточном направлении, является нормальной).

Еще более странной выглядит ситуация с миром, изображенным на картине. Мы то относим антропоморфные объекты этого мира к наблюдателям, то к пассивным сущностям. В результате простая подпись к газетной фотографии становится двусмысленной. И хотя генетическая связь с иконографией здесь действительно может существовать, но, как показывает приведенный пример с критикой учебника математики, обычным противопоставлением традиционной и современной культуры здесь не отделаешься.

Мы привыкли жить в мире освоенных вещей. Шкаф открывает нам навстречу свои двери. До того, как взять в руки боевое оружие, мальчик уже вдоволь наиграется с игрушечным ружьем. Девочка, приезжавшая на воображаемую свадьбу в карете, хотя бы смутно представляет, как движется «самобеглая повозка» под названием автомобиль. Человеческое тело прилаживается к этим продуктам цивилизации задолго до того, как человеку понадобилось знать подробности их устройства. По отношению к освоенным вещам техническое описание оперирует понятиями «лево», «право», «передняя часть» как интуитивно понятными. Но в быстро меняющемся мире мы все чаще попадаем в ситуацию иного рода, в которой мы чувствуем себя дезориентированными.