БИБЛИОТЕЧКА УЧИТЕЛЯ. ВЫПУСК LXVII

М.В.ПАНОВ

Продолжение. См. № 32, 33/2003, 3, 11, 30, 31/2004, 13, 14/2005; 1<, 7/2006

Работа над пониманием поэтического текста в школе¹

Пять стихотворений о любви

Лекция № 9

Надо наслаждаться этими <майскими> днями, потому что лучше их ничего в году и не будет. Смотрите, какая свежесть, какое чудо! Так бы и смотрел бы, и смотрел бы, и смотрел... (О магнитофоне.) Как там, что-то крутится? (Смеется.)

Мы говорили на прошлой лекции о том, что на уроках русского языка можно заниматься текстами. Причем оказалось, судя по практике учителей, что может быть три рода занятий с текстами.

Во-первых, дети сами пишут. Это – очень редкое занятие. Я в прошлый раз говорил о том, что детям даются рифмы, причем самые шаблонные. Это ведь есть буриме: даются сложнейшие рифмы, чтобы они по смыслу были очень разные, и надо так извернуться, чтобы их соединить строчками. Ну, это взрослые люди играют, особенно поэты любят такие игры, а детям надо дать попроще. Говорят, что это плохо, потому что мы приучаем детей к шаблону. А мы не приучаем детей к шаблону (напротив, мы радуемся каждой их находке), а хотим показать, как устроен стихотворный текст. И вот идет работа по отбору тех вариантов, которые предлагают ученики: что подходит, что не подходит – не подходит грамматически, не подходит по размеру, не подходит, потому что нескладно получается по смыслу...

Второе – это мы подбираем текст, который насыщен каким-то грамматическим материалом. У учителя все время горит в памяти какой-то огонек: читает произведение, наслаждается, говорит: «Ох, здорово!» – а сам подсчитывает: очень много глаголов несовершенного вида, надо использовать. Или: о, сколько непереходных глаголов! Текст этот дам для того, чтобы записали дети и потом над ним поработали.

Ну и, конечно, третий вид работы, о чем я сегодня хочу говорить, – это работа над пониманием литературного текста. Дети уходят из школы, не научившись понимать поэтический текст. Я бы хотел рассказать, как можно с учениками провести занятия по анализу некоторых стихотворных, поэтических текстов.

Все стихи – я думаю, это хорошо – стихи на нескольких уроках посвятить одной теме. А тема очень актуальная для подростков – старших классов, скажем. Это все стихи о любви. Ясно, что старшеклассники еще стесняются этой темы, а может быть, уже и не стесняются, – я плохо знаю современных старшеклассников, – во всяком случае это для них интересно.

Александр Александрович Реформатский как-то шутил на 1-м курсе, когда к нему приходили на лекцию о соотношении звука и буквы: «А сейчас я напишу неприличное». Студенты в недоумении, в удивлении, немножко шокированы: что это он неприличное напишет? Подходит к доске, пишет: «Люблю». Посмеялся над наивностью молодых людей, которые еще о любви, может быть, стесняются говорить.

Так вот, пять стихотворений, посвященных любви. Это к чему ведет? К тому, что сопоставляется, как на одну тему можно писать очень разные стихи.

<А.С. Пушкин. «Для берегов отчизны дальной»...>

Вот Пушкин, его знаменитое стихотворение «Для берегов отчизны дальной». На этот текст можно истратить целый урок. Во-первых, потому, что это – одно из самых замечательных произведений Пушкина. Кстати, недописанное: остался неоконченный вариант.

Первый вопрос: как читать? Учитель должен прочесть, а ученикам рассказать, что русский стих бывает трех видов: это говорной, ораторский и напевный². Что здесь избрать?

Говорной стих нам всем известен по, скажем, произведениям Пушкина. Это именно непритязательная, свободная, льющаяся речь.

Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной...

Вот, спокойно льется речь. Выделяются отдельные слова, когда они по смыслу важны. Неверно читать, например: Залог достойнее тебя. Не тебя должно быть выделено, а достойнее тебя. Если достойнее тебя – значит, достойнее, чем ты, что совершенно невежливо. Залог достойнее тебя.

Вот такие разговорные, неназойливые выделения, игра интонациями, текучесть этих интонаций, их перетекание из одной строки в другую – это говорной стих. Разговорный, или, лучше, говорной стих.

Стих ораторский. Это стих Ломоносова, в одах. Это стих какого-нибудь, скажем, заядлого славянофила, вроде Ивана Хомякова³, который тоже любил покричать. Это многие стихи Маяковского. Это «Клеветникам России» Пушкина. Это «Вольность» Радищева... Как видите, большая традиция. Но это и надо читать как бы в роли оратора: на отдельных словах голос сильно повышается, становится громче, они выделены:

Звездам числа нет, бездне – дна!

– это из Ломоносова. Ну, точно так же и у Маяковского: строки даже графически выделены, на некоторых голос становится громче, используется чисто ораторская эмоция: восхищение, восторг, гнев, негодование, недоумение, удивление – то, чем обычно оратор украшает свою речь.

И, наконец, напевный стих: это то, что мы знаем по Некрасову, по многим символистам (поет):

Ох, беда приключилася стра-а-ашная,
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас, голова бесшаба-а-ашная,
Застрелился чужой человек.

Что же годится для стихотворения Пушкина? Кроме этих трех типов, могут быть какие-то их соединения. Ну, напевный стих явно не годится (поет):

Для берего-о-ов отчи-и-изны да-а-альной
Ты покида-а-ла кра-ай чужо-о-ой...

Нет. Ораторский стих:

⁴

Очевидно, стихотворение Пушкина требует особого чтения. Это говорной стих, но от ораторского идет сильная паузировка: паузы рассечены; и от напевного – некоторые слова произносятся замедленно:

Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ним и поцелуй свиданья...
Но жду его; он за тобой...

Немножко надо рассказать ученикам о том, кому посвящено это стихотворение. Я бы даже такую мысль проводил, что стараться слишком много знать не надо. Когда, скажем, «Я помню чудное мгновенье», посвященное Керн, читают и рассказывают – ух – про Керн то, се, пятое, десятое, – этим отяжеляют текст, внимание к тексту делают слишком назойливым.

Поэтому лишь только минимальное: кто такая Амалия Ризнич, которой по преданию посвящено это стихотворение? Сам Пушкин его не окончил, и в тексте названия «Амалии Ризнич» нет, но традиция связывает эти стихи с нею.

Просто все знают, – мемуаристы установили, – что в Одессе Пушкин встречался с этой гречанкой, Амалией Ризнич. Жена греческого негоцианта, то есть сравнительно крупного торговца, который привозил из Греции товары. А дальше известно, что она действительно уехала в Грецию и к тому времени, когда стихотворение <было> написано, – 1830 год, – умерла. Поэтому предполагают, что оно связано с увлечением Пушкина Амалией Ризнич.

Вы не заметили странности в этом тексте, а? Есть какая-то удивительная странность, нет? Так вот, это означает, что в таком виде и надо читать. Это же неоконченный текст. Давайте прочитаем последнее четверостишие:

Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ним и поцелуй свиданья...
Но жду его; он за тобой...

С кем – с ним? Тут же нет слова в единственном числе. А как это получилось? <Раньше в рукописи> были такие строки:

Но сладкий поцелуй свиданья...
Его я жду: он за тобой.

Пушкин их изменил:

А с ним и поцелуй свиданья...
Но жду его; он за тобой,

– не заметив, что местоимение с ним повисло в воздухе. До этого: твоя краса – единственное число, но женский род; твои страданья – множественное число.

Борис Викторович Томашевский вышел из этой трудности таким образом: во всех собраниях сочинений по предложению Томашевского⁵ читается: а с ними:

Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ними поцелуй свиданья...
Но жду его; он за тобой...

Когда я читал это стихотворение студентам, вдруг одна <студентка>, явно чуткая к стиху, сказала: «А получилось плохо». – «Почему?» – «Исчезла глубокая и горькая пауза, исчезла пауза страданья»:

Чтобы сохранить эту горькую паузу, пожалуй, стоит оставить тот неправильный текст, что я вам прочел. Ну, каждый учитель, конечно, это решает по-своему. А то, что это не бросается в глаза, то, что это проходит, – ну, вот сейчас мы видели, что вы примирились с этим и не закричали: какая бессмыслица! – наверное, так читать можно. Но это, я думаю, можно даже ученикам рассказать и сказать: пусть они сами тоже выбирают что хотят.

Теперь: в тексте есть – говорят – артикуляционная метафора:

Уста: [та] – раскрываются, разлука, губы расходятся. И надежда на свидание: дальше идет: [та – ат]...: Свои уста оторвала...

Ну, может быть, это искусственно, я на этом не настаиваю, и опять можно обратиться к детям и сказать: как вы считаете – это нарочито? Стих Пушкина страшно естественно звучит!

Надо ли ученикам объяснять некоторые слова? Но ты от горького лобзанья... – я думаю, в старших классах, наверное, не надо: они знают это слово именно по русской поэзии. Заметить надо, что это очень далеко от обычной разговорной речи, не только потому, что есть слова, которые мы никогда не употребляем в обычной речи, но и потому, что вся фразеология: Заснула ты последним сном, то, как описывается юг: Где тень олив легла на воды..., Неба своды сияют в блеске голубом... – это поэтическая речь, это высокий стиль, торжественный, это стиль романтизма. Романтики любили юг, я подозреваю, именно потому, что о юге можно писать вот таким высоким стилем:

Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды,
Заснула ты последним сном.

И дальше – опять та же высокая лексика:

Твоя краса, твои страданья... Мы обычно о чужих страданиях ничего не знаем, но верим, что Пушкин пишет правду: действительно, были эти страдания.

Исчезли в урне гробовой – перифраза, в значении «смерть».

Можно подчеркнуть (или не надо подчеркивать), что это писал Пушкин – верующий человек. Это надежда на встречу за гробом.

Томленья страшного разлуки – понятно ли ученикам? Разлука, которая вызывает страшное томленье, страшную муку, страшные, тяжелые переживания?

Мой стон молил не прерывать. Можно обратить внимание, – это уже разговор о поэзии пойдет, – что поэзия не требует дословной, достоверной правдивости. Можно думать, что Пушкин не так уж точно описал свои переживания, свое поведение. Я долго плакал пред тобой... – конечно, человек расстается с любимой женщиной, но все-таки эпоха сентиментализма прошла, можно усомниться в том, что он в прямом смысле плакал.

Мои хладеющие руки... При разлуке – разве это естественно, что руки хладеют? Может быть, это перифраза? метафора?

Тебя старались удержать... – Ну, если человек отплывает на корабле, наверное, бессмысленно стараться его удержать.

Так что правда искусства – это не та правда, которую сообщают в разных сводках, сведениях, в прогнозе погоды, в газетных заметках... Правда искусства допускает метафорическое, иносказательное выражение. И вот я бы обратил внимание учеников на то, что эти строки вряд ли рисуют так уж точно то, что было при расставании двух любящих людей, но тем не менее создается впечатление глубокой правды. Потому что правдив язык, это язык, проникнутый правдой, потому что все пронизано поэзией, которая иногда требует, чтобы было сказано не то, что протокольно зафиксировано.

Ну вот, я думаю, так об этом стихотворении можно рассказать.

<А.А. Григорьев. «Цыганская венгерка»>

Это Аполлон Александрович Григорьев (раздает листки). Немножко надо рассказать про Аполлона Григорьева. Когда разбираете стихи, очень хорошо использовать этот материал, чтобы чем-то обогатить <школьников>, ведь они уйдут из школы, никогда не читав Аполлона Григорьева. Между прочим, это очень большой поэт, его очень любил Александр Блок, это был любимый поэт Александра Блока. Его очень любил Афанасий Афанасьевич Фет, считал одним из самых близких, в юности они дружили. Очень любил <его> Лев Николаевич Толстой.

Лев Николаевич Толстой, и Фет, и Блок любили цыганское пение. В Петербурге ездили в такой то ли трактир, то ли ресторан «Стрельна», где выступал цыганский хор. И где цыгане вели себя с посетителями вполне пристойно, но немножко иногда вольно: то есть могли взять и сесть на колени посетителю.

Так вот этот вольный ресторанчик или фешенебельный трактир привлекал интеллигенцию своими цыганскими хорами. И под влиянием этого цыганского хора сам Аполлон Григорьев стал играть на гитаре и стал виртуозом. Он бросил рояль, на котором тоже прекрасно играл, и собирались гости, чтобы слушать его игру на рояле, но он отдал предпочтение гитаре, и его игра на гитаре вызывала восхищение современников, в том числе тех, которых я назвал.

Стихотворение «Цыганская венгерка» написано, как будто это цыганское напевное такое выступление хора цыган. Немножко нужно сказать еще, кто такой был Аполлон Григорьев. Он писал не только в духе цыганской лирики, у него есть философская лирика, очень глубокая. По убеждению он был славянофил. Но славянофил не кондовый, не такой, чтобы неистовствовать в славянофильстве. Он был, так сказать, волонтер славянофильства. Печатался в «Москвитянине».

Прекрасный критик. Писал, правда, довольно водянисто, но очень интересные идеи высказывал. В своих статьях обрушивался всячески на Лермонтова, и секрет понятен, потому что он во многих случаях был близок Лермонтову, и это было отталкивание.

Он – автор известного высказывания, мне кажется, очень неприятного: «У нас нет никого, кроме Пушкина». Значит, в противовес Лермонтову – Пушкина. Но я думаю, что, когда это писал в середине прошлого века Аполлон Григорьев, у нас был все-таки Лермонтов, хоть <Аполлон Григорьев> его и не любил, у нас был Тургенев, у нас начинал Достоевский, у нас был Сергей Тимофеевич Аксаков, и вообще перечень: был Боратынский, был Батюшков, и вообще это можно продолжать очень долго. Так что попытка свести всю русскую поэзию, все богатство русской литературы к одному генералиссимусу – по-моему, это унижает даже Пушкина.

Ну вот, это я высказал свое недовольство. А теперь – «Цыганская венгерка».

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли.
С детства памятный напев,
Старый друг мой – ты ли?

Как тебя мне не узнать?
На тебе лежит печать
Буйного похмелья,
Горького веселья!

Вот, между прочим, многие учителя испугаются, что это иногда нескромная такая песня: буйное похмелье.

Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей,
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!

<...> Перебор – и квинта вновь
Ноет, завывает;
Приливает к сердцу кровь,
Голова пылает.

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя душечка!

<...> Соберись и умирать,
Не придет проститься!
Станут люди толковать:
Это не годится!
Отчего б не годилось,
Говоря примерно?
Значит, просто все хоть брось...
Оченно уж скверно!
Доля ж, доля ты моя,
Ты лихая доля!
Уж тебя сломил бы я,
Кабы только воля! <...>

................................
................................

Шумно скачут сверху вниз
Звуки врассыпную,
Зазвенели, заплелись
В пляску круговую.

Словно табор целый здесь,
С визгом, свистом, криком
Заходил с восторгом весь
В упоенье диком.
Звуки все напоены
Негою лобзаний.
Звуки воплями полны
Страстных содроганий...

Басан, басан, басана,
Басаната, басаната,
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата... <...>
Эх ты, жизнь моя, жизнь...
К сердцу сердцем прижмись! <...>

Что же ноешь ты, мое
Ретиво сердечко?
Я увидел у нее
На руке колечко!..
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната,
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата!
Эх-ма, ты завей
Веревочкой горе...
Загуляй да запей,
Топи тоску в море!

Значит, заметил обручальное кольцо, поэтому:
– Ты другому отдана Без возврата, без возврата! – <т.е.> начавшееся было увлечение так внезапно и резко оборвано.
Ну вот, я думаю, это стихотворение хорошо хотя бы тем, что оно очень резко контрастно стихотворению Пушкина. Там высокая любовь, самоотверженная, с надеждой на продолжение за пределами земной жизни, а здесь – земная любовь, с неистовством, с пляской, чувственная любовь. Ученикам можете этого не говорить.
Я хочу обратить ваше внимание на ритмическое построение: во-первых, впервые в русской поэзии появляется заумь: подражание какой-то игре гитары:

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка...

или:

Басан, басан, басана,
Басаната, басаната...

Подражание <звучанию> гитары, ну а по существу – это заумь, то есть упоение звуком, который лишен смысла. Дальше: обратите внимание на напевные вариации ритма. Вообще это хорей:

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли...

– четырехстопная строка и трехстопная.

С детства памятный напев,
Старый друг мой – ты ли?

Опять: четыре стопы – три стопы. Я думаю, ученикам надо об этом сказать, учить их обращать внимание на ритмику.
И вдруг – отступление:

Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!

Замечаете, что стих звучит совершенно необычно? И потом повторяется:

Эх-ма, ты завей
Веревочкой горе...
Загуляй да запей,
Топи тоску в море!

– тот же ритмический ход.

Вот в русской поэзии есть шевченковский стих: это хорей, в котором ударение с первого слога перенесено на второй. Ведь украинский язык с его полнотой гласных звуков допускает и тоническое стихосложение, и силлабическое. Поэтому важно, чтобы было одно и то же количество слогов в соотносительных строках.

Поэтому Шевченко часто отступал от тонического стиха. Если хорей, то тоническая мера требует: 1-, 3-, 5-, 7-й слог ударный. А у него вдруг такой рисунок: не 1-й, а 2-й слог ударный, 5-, 7-й. Это и есть шевченковский стих: сохраняется количество слогов – силлабическое требование, а не сохраняется – тоническое, то есть ударение не всегда на определенных слогах.

Как это читается? В русской поэзии, я говорил уже, шевченковский стих известен. Пожалуй, один из первых случаев шевченковского стиха – у Некрасова – «Генерал Топтыгин»:

Свечерело. Дрожь в конях,
Стужа злее на ночь –

это хорей.

Заворочался в санях
Михайло Иваныч.

Михайло – ударение перенесено.

А потом пошло, особенно в переводах с украинского, белорусского. Вот Светлов переводит белорусского поэта Янку Купалу. <Впрочем, сначала «Дума про Опанаса» Эдуарда Багрицкого:>

Жеребец поднимет ногу, –

чистый хорей. <А в четных строках ударения перенесены:>

Опустит другую,
Будто пробует дорогу,
Дорогу степную.

А сейчас все-таки возвращаюсь к Светлову:

Кукует кукушка,
Раз, другой и третий,
Считает старушка,
Скоро ль умереть ей.

Первый слог сильно затянут: это и есть шевченковский стих: мы лишили этот слог ударения, стало стыдно, решили возместить долготой. Это заместительная долгота.

То же самое и в «Цыганской венгерке»:

Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!

И последняя строфа такая же.
Отступление от хорея:

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка –

что это такое? Это анапест.

С голубыми ты глазами, моя душечка, –

тоже анапест⁶.

То есть ритмика воспроизводит фиоритуры, которые допускает на гитаре певец-автор. Поэтому получается очень динамично, подвижно, ритмически выразительно.

Поскольку это уже песня народная (цыгане, между прочим, такой народ, большей частью без высшего образования, так что песня у них явно народная), поэтому в стих Григорьева вводятся народные речения:

Отчего б не годилось –

ударение диалектное.

Говоря примерно –

фразеология народного говора: вводные слова говоря примерно. Вы вряд ли часто вставляете в свою речь говоря примерно, все ваши профессора и доценты тоже в лекцию не вставляют говоря примерно. Эти вводные слова – народная речь.

Значит, просто все хоть брось...
Оченно уж скверно –

народный говор врывается в стих.
А сама тематика – это тематика страсти, которая внезапно настигла: услышал вот этот хор, сам в этом народном хоре участвует – вспыхнула любовь:

С голубыми ты глазами, моя душечка...

Внезапная любовь – и внезапный ее обрыв:

Я увидел у нее
На руке колечко!..

Да, в отличие от романтиков, это народный романтизм, это страсть, данная без всяких рамок культурного сдержанного общества.
Вот, значит, то, что можно сказать об этом произведении.

Продолжение следует

¹ Мы продолжаем публикацию последней лекции спецкурса, прочитанного М.В. Пановым в 1995–1996 гг. в Московском открытом педагогическом университете. (Первую часть этой лекции «Работа с текстом» см.: «Русский язык» № 7/2006.) Магнитофонная запись всего курса была осуществлена А.Э. Цупаревым. Расшифровка магнитофонной записи предоставлена редакции Л.Б. Парубченко, примечания которой обозначены пометой: Прим. публикатора. Остальные примечания, обозначенные Прим. ред., подготовлены С.И. Гиндиным. Принципы подготовки текста были изложены во вступительной статье Л.Б. Парубченко к первой лекции «Фонетика» («Русский язык» № 32/2003. С. 6.)

² Говорной и напевный типы русского стиха впервые были выделены и описаны в 1921 г. Б.М. Эйхенбаумом, см.: Эйхенбаум Б.М. Мелодика стиха // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.: Сов. писатель, 1969. Современную детализацию этой классификации можно найти в учебнике: Холшевников В.Е. Основы стиховедения (любое издание). – Прим. ред.

³ М.В. Панов объединил здесь имя одного поэта-славянофила, Ивана Аксакова, с фамилией другого – Алексея Хомякова. Поэтому не совсем ясно, для кого из них он считал характерным стремление «покричать». – Прим. ред.

⁴

⁵ О том, что написание с ним и представляет «ошибку» Пушкина, см.: Томашевский Б.В. Примечания // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 10 т. / Изд. 2-е. Т. 3. М.: Изд. АН СССР, 1957. С. 513. Но написание с ними было принято и ранее в авторитетных изданиях, подготовленных другими текстологами, см., например: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 9 т. / Под общей ред. Ю.Г. Оксмана и М.А. Цявловского. Т. 2. [Б.м.] Academia, 1935. С. 380.

⁶ Во второй из разбираемых строк анапест осложнен наращением в первой стопе лишнего безударного слогами. – Прим. ред.