БИБЛИОТЕЧКА УЧИТЕЛЯ. ВЫПУСК LXVIII

М.В.ПАНОВ

Продолжение. См. № 19/2006

Работа над пониманием поэтического текста в школе

Пять стихотворений о любви

Лекция № 9

<Два стихотворения О.Э. Мандельштама>

Вообще тема моя – стихотворение «За то, что я руки твои не сумел удержать». Но я бы начал – в качестве предисловия – с другого стихотворения, которое не является темой анализа, но служит введением. По первой строчке оно называется «Бессонница. Гомер. Тугие паруса»:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины;
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи –
На головах царей божественная пена –
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер – все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

О чем это стихотворение? О бессоннице. О чтении Гомера. Дальше переносится внимание к самому Гомеру. В Трою плывут ахейские корабли. Ахейцами у Гомера называются все вообще греки. Очевидно, ученикам может быть известен миф о Троянской войне – они в 5-м классе изучают это, но тем не менее напомнить его следует.

У спартанского царя Менелая – красавица жена Елена, которая прославлена своей красотой по всей Элладе. Елену умыкнул, похитил Парис, это сын царя Трои. Троя – город в Малой Азии, троянцы не считались греками. Так вот, сын троянского царя Приама Парис похитил эту прославленную красавицу. Чтобы отомстить за такое кощунство, все ахейские племена соединились, пошли походом, подплыли походом под Трою и Трою завоевали и разрушили. В «Илиаде» Гомера рассказывается об этом, собственно, только о долгой осаде Трои, один эпизод из этой истории всей.

И целая глава, или целая песнь, занята описанием плывущих ахейских кораблей. Можно читать ее, скучая, потому что просто описывается корабль, кто на нем плывет, какое племя, кто вождь... А можно читать с наслаждением, вот как читал Мандельштам: Я список кораблей прочел до середины...

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины;
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный

(сравнивается с журавлиной стаей),

Что над Элладою когда-то поднялся.

Значит, Гомер – движется любовью – о чем же рассказывает Гомер? Как ахейцы решили отомстить за нарушение супружеских связей – они вступились за любовь Менелая к своей жене, они решили помочь Менелаю отомстить. Поэтому Гомер «движется любовью»:

Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

Если бы не это стремление освободить Елену, возвратить ее мужу, то, конечно, никакой бы Троянской войны не было. А с другой стороны –

И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

Прилив идет. А прилив – это ведь притяжение луной морских волн, поэтому: И море, и Гомер – все движется любовью. Стремление к луне рассматривается метафорически, как любовное стремление.

Значит, как же построено стихотворение? Какая-то сила, какая-то страсть рассматривается как всеобщая, всепроникающая, проницающая предметы и воплощенная в предметах, в частности, морской прилив – это воплощение любви.

Следующее стихотворение, я его прочту, но прежде все объясню. На чем оно построено? Тоже посвящено любимой женщине. Две темы строят стихотворение: с одной стороны, это кровь, ее прилив, ее поток. Ивестно, что волнение крови – это любовь. Кровь символизирует – неверно, не символизирует, это не символ – кровь воплощает в себе тему любви.

А противоположная тема, тема антилюбви? Преграда, деревянные стены Трои. Какой материал был у стен Трои – сказать трудно, там были, очевидно, и камень, и дерево, но Мандельштам представляет, что эти стены были деревянные. Это препятствие – троянская стена.

И дальше идет все время перебой двух тем: кровь – любовь, стремление – и дерево – преграда, мертвое. Дерево не цветущее, а дерево, уже пошедшее на строительство, мертвые доски, мертвые бревна – вот что мешает любви.

За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!

Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.

Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.

Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.

Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.

Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

Итак, две темы: кровь, которая волнуется, течет, вторая тема – мертвое дерево, антилюбовь, которая мешает любви. И третья тема – уже не ахейская, а непосредственно связанная с переживаниями поэта:

За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,

– и дальше, в третьей строфе:

Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?

Все эти строки непосредственно рисуют переживания поэта. А дальше начинаются метафоры:

Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать,
Как я ненавижу пахучие древние срубы!

Вступает тема дерева как тема мешающего любви препятствия на пути любви: пахучие древние срубы. Древний Акрополь – деревянный.

Ахейские мужи во тьме снаряжают коня – опять тема дерева: вы помните: в сказании о взятии Трои ахейцы ввели в город деревянного коня и в нем войско? Конь-то деревянный, опять тема дерева как тема мучения.

Зубчатыми пилами (смотрите, как подчеркнута эта мучительная тема!).

Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.

Любовь к далекой женщине, оказывается, выражается в молчании.

Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел...

Тревожные сигналы еще не прозвучали, и для глаза не рассеялся мрак.
Еще в древесину горячий топор не врезался – опять тема древесины как тема несчастья.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола – тема дерева и тема трагического переживания дерева.
И чувствует город свои деревянные ребра – свою стену, свое дерево.
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла – ахейцы воюют за любовь, стремятся вернуть Елену Менелаю, поэтому они – это кровь, которая хлынула к лестницам, чтобы штурмовать стены, и на приступ пошла.
И трижды приснился мужам соблазнительный образ – мужам все время снится Елена.

Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.

Скворешник – опять тема дерева.
И падают стрелы сухим деревянным дождем – тема дерева.
И стрелы другие растут на земле, как орешник – вечно будут повторяться трагедия любви, схватки вокруг любви, поэтому стрелы другие растут на земле, как орешник.
Ну и кода, завершение стихотворения, которая уводит в сторону:

Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится...

Постоянная тема Мандельштама – ласточка как вестник. Связано, очевидно, с античным представлением о том, что ласточка – это душа. Когда прилетает ласточка, это чья-то душа вырвалась из Аида и посещает землю.

И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

Опять проходит косвенная видоизмененная тема дерева: шершавые стогны и солома.
Стихотворение о том, о чем весь цикл, который ученикам можно объяснить. Почему это важно, зачем это важно? Ну, просто учить понимать Мандельштама. Мандельштам способен принести счастье своей поэзией.

Оказывается, стихи построены так: все время, как у акмеистов, вечные образы. Стихотворение есть набор конкретных вечных ассоциаций. Но эти вечные образы представляют собой воплощение определенных сил, динамических движений. Одно динамическое движение – это любовь: кровь идет на приступ, кровь волнуется. А другая сила – ей препятствующая: срубленное мертвое дерево, которое может быть преградой, может быть коварным троянским конем. Вот эти две стихии.

Что в них противопоставлено? Кровь – движение, дерево срубленное – неподвижность. Кровь – влага, дерево – сухое. Кровь – постоянная способность меняться, течь, дерево мертвое – не способно к изменению. Противопоставление жизни – и смерти, любви – и нелюбви.

<И.Ф. Анненский. «Дальние руки»>

Это Иннокентий Федорович Анненский (раздает листки со стихами), один из загадочных поэтов в русской поэтической традиции. Одни его называют символистом, другие называют его акмеистом. Есть черты и акмеизма, и символизма. Но есть мнения такие, что он импрессионист. Видите, как сложно это сплелось.

Что <в розданном стихотворении> от символизма? Лексика, традиционно поэтическая, романтическая лексика. Например, пурпур дремоты поблек – вот, – это лексика романтиков. Дремота – она, оказывается, пурпурная, и этот пурпур дремоты поблек. Таинственная недосказанность, свойственная символистам и вообще романтикам.

Вот <поэт> говорит о каких-то испытаниях:

Я выносил в холоде скуки,
Я счастьем обвеял чужим.

Очень трудно сказать, что это означает: Я счастьем обвеял чужим. То есть счастье свое заменил чужим, ну, так, как, скажем, Тургенев, любивший Полину Виардо, был согрет в семействе Полины Виардо и был своим человеком там, – он свое счастье счастьем обвеял чужим. Либо какое-то другое значение.

Я читаю это стихотворение. Называется оно «Дальние руки».

Зажим был так сладостно сужен,
Что пурпур дремоты поблек, –
Я розовых, узких жемчужин
Губами узнал холодок.

О сестры, о нежные десять,
Две ласково дружных семьи,
Вас пологом ночи завесить
Так рады желанья мои.

Вы – гейши фонарных свечений,
Пять роз, обрученных стеблю,
Но нет у Киприды священней
Не сказанных вами люблю.

Как мускус мучительный мумий,
Как душный тайник тубероз,
И я только стеблем раздумий
К пугающей сказке прирос...

Мои вы, о дальние руки,
Ваш сладостно-сильный зажим
Я выносил в холоде скуки,
Я счастьем обвеял чужим.

Но знаю... дремотно хмелея,
Я брошу волшебную нить,
И мне будут сниться, алмея,
Слова, чтоб тебя оскорбить.

Стихотворения Анненского часто напоминают загадку, а загадки разгадывают сообща. Так, Вячеслав Иванов в одной из своих статей об Иннокентии Анненском вдруг сказал: «Ба! Да ведь это описание библиотеки, когда тушится настольная лампа». Так в стихотворении это было не очень-то легко узнать. То есть стихотворение таинственно, и это сближает его тоже с символистами. А с другой стороны, что с акмеистами сближает – удивительная психологическая точность, отсутствие многообразия толкований. Символисты писали стихи так, что истолкование может быть многообразно, – у Анненского нет многообразия истолкований.

О чем это стихотворение – «Дальние руки»? О болезненном каком-то переживании. Меньше стали болеть виски, – он пишет в варианте, <не вошедшем в окончательный текст>, то есть это страшная головная боль, это – полусознание, дремота. И вот в этом полусознании-полубреду вдруг ему привиделось, что он почувствовал пожатие дальних рук, пожатие рук какой-то близкой, любимой женщины, с которой наступил разрыв. Это дальние руки, но они по-прежнему близки, потому что любовь не исчезла. Розовые, узкие жемчужины – это женские ногти. И он целует эти дальние руки. Вот, так сказать, сюжет этого стихотворения: в бреду привиделось пожатие женских рук, и он эти руки целует.

У стихотворения неожиданный конец. Психологическая сложность. Акмеистическая точность и неожиданность переживаний. Тут нужен подробный комментарий для учеников.

Зажим был так сладостно сужен – в полузабытьи он почувствовал, что этот дорогой, ему желанный человек, эта женщина пожала ему руки.
Так сладостно сужен – это пожатие сладостное.
Что пурпур дремоты поблек – очевидно, пурпур – цвет кошмара.
Я розовых, узких жемчужин – пальцев, розовых ногтей –
Губами узнал холодок – поцелуй руки.
О сестры, о нежные десять, Две ласково дружных семьи – мечта о близости, дума о возможности счастья, мечты о котором еще не полностью оставлены поэтом... О пяти <розах> и пяти пальцах, о сестры – опять слово вводит тему близости, родственности.
Пологом ночи завесить – болезненной мечтой.
Вы – гейши фонарных свечений – вот здесь начинается совершенно символистское словоупотребление. Опять тема стебля: на одном столбе несколько фонарей. <Матово горящие фонари сравниваются с гейшами, японскими танцовщицами.> Между прочим, обывательское мнение, что это женщины нескромного поведения, совершенно не отвечает действительности. Это танцовщицы, которые в специальных домиках по заказу посетителей играют и поют. Ну вот, гейши, значит, японская экзотика.

Опять даль: Пять роз, обрученных стеблю, Но нет у Киприды священней Не сказанных вами люблю. Афродита, богиня любви у греков, называется также Киприда, поскольку родилась из морской пены на Кипре (ученикам надо это объяснить). Итак, мысль о любви и мысль о том, что люблю не было сказано. Киприда не рассудила, не соблаговолила, чтобы эта любовь состоялась.

Как мускус мучительный мумий, Как душный тайник тубероз, И я только стеблем раздумий К пугающей сказке прирос...
Пугающая сказка – это бред. Опять тема стебля, который соединяет. Вот теперь понятно, какая ассоциативная связь: все время связь, соединение, мечта о соединении, о близости.
О сестры, о нежные десять, Две ласково дружных семьи – все тема связи проходит.
Пять роз, обрученных стеблю, – тема связи.

...Стеблем раздумий К пугающей сказке прирос – опять тема стебля, тема близости.

Мои вы, о дальние руки! Ваш сладостно-сильный зажим Я выносил в холоде скуки, Я счастьем обвеял чужим. Свое счастье не состоялось, поэтому – Я счастьем обвеял чужим. Строчка допускает множество разных истолкований, здесь, пожалуй, сближение с символизмом.

И вдруг – вот это умение Анненского изображать капризы переживания – и тем самым действительность переживания, реальность, невозможность бесконечного истолкования, потому что это переживание индивидуально, неповторимо, – вдруг эта любовная исповедь кончается словами ненависти. Это – индивидуальное своеобразие лирики Анненского: неожиданный слом эмоций, неожиданная перемена хода всего стихотворения.

Но знаю... дремотно хмелея, Я брошу волшебную нить... Вот эта волшебная нить – упоение счастья – брошена.

И мне будут сниться, алмея, Слова, чтоб тебя оскорбить. Алмея – танцовщица восточных танцев, танцовщица называется алмея. Видите, совсем иной тип любовного признания.

Продолжение следует