НАША ПОЧТА

Рядовой день из жизни практиканта

– Я сегодня не смогу, никуда я не пойду,
у меня дети, целых двадцать человек!
– У нас у всех дети!
(Из студенческого разговора)

Прохладное солнечное утро. Ветер в лицо. Перепрыгиваю через трамвайные рельсы и поневоле вспоминаю беднягу Берлиоза. Это уже архетип такой в нашем сознании: рельсы – трамвай – Михаил Афанасьевич. И на этом месте мои мысли начинают течь в более злободневном направлении. С Михаила Афанасьевича они перескакивают к литературе вообще, с литературы вообще – к литературе как школьному предмету, а далее сам собой всплывает и русский язык, ибо в это утро он для меня злободневен, как ничто. И тороплюсь я по Чистопрудному бульвару в школу, где прохожу практику, то бишь преподаю (или делаю вид, что преподаю), и где меня ждет мой безумный восьмой класс.

После беседы с классным руководителем, которая имела место быть в начале недели и в процессе которой выяснилось, что мне достался негласный класс коррекции, я долгое время пребывала, мягко говоря, в расстроенных чувствах. Хорошенькое дело – коррекционный класс в самом разгаре переходного возраста! Так что в первый раз я вошла в кабинет русского языка и литературы в самом мрачном настроении, а потом весь урок ждала какого-нибудь подвоха со стороны моих «недоделанных», потому что вели они себя как-то подозрительно тихо. Приглядывались ко мне. Во всяком случае кнопок мне никто на стул не подкладывал, и постепенно мы с ними сработались, тем более что я, хотя и старалась держать с ними строгий тон, не очень в этом преуспевала.

Литература у нас с ними проходила всегда вполне прилично. Детишки мои активно слушали, не очень активно записывали и уж совсем не активно общались со мной в процессе урока. Друг с другом – гораздо охотнее. Спасибо хоть не в полный голос. А по предмету слова из них приходилось тянуть почти в буквальном смысле клещами.

Но русский язык!.. Вот сейчас у меня с ними именно он. А это всегда маленькое представление, разве что без песен и плясок. И дело вовсе не в плохой дисциплине. Наоборот, она вполне сносная, хотя и уступает той, что мне удается устанавливать на литературе. Просто активность моих обормотов на русском языке зашкаливает! Невероятно, но факт. Казалось бы, что такого привлекательного в этом предмете для восьмиклассников? А вот поди ж ты…

Я пересекаю школьный двор и поднимаюсь к себе в кабинет. Моих «недоделанных» на горизонте еще не видать. Оно и понятно, так и должно быть. Являться в класс заранее они, очевидно, считают просто ниже своего достоинства.

Под звонок все разом вваливаются, наполняя помещение диким грохотом и гамом. Стою столбом у доски и гипнотизирую их взглядом. Но раньше, чем через две-три минуты, они все равно не угомонятся, подлецы.

Угомонились. Но это только на время, у нас ведь сегодня не литература, у нас русский язык, на котором я их постоянно тягаю к доске. И им того и надо! Они страшно любят работать у доски, а я достаточно малодушна, чтобы этому не потакать.

После ни шаткой ни валкой проверки домашнего задания я выдаю коронную фразу:

– Сегодня, как обычно, поработаем для начала у доски.

Шквал эмоций и лес рук.

И все, можно больше ничего не говорить, а только глазами показывать, кого собираюсь вызвать. Дальше уж они сами… Остается только самая малость – диктовать и править ошибки.

Иногда возникают и рукопашные стычки прямо посреди урока. Проходят они под вывеской «Сейчас я пойду, а ты вчера уже был!». И пресечь их весьма проблематично, поскольку если уж они возникают, то обычно сразу в нескольких концах класса.

Однако сегодня я хочу в кои-то веки проявить твердость и вызываю лучшего ученика во всем классе, который никогда сам не просится к доске, но, как и все, это дело обожает.

Алешка с победоносным видом шествует к доске, не скрывая своего торжества. Его, как, впрочем, и каждого, выходящего к доске, класс привычно встречает стоном разочарования:

– Ну-у, а почему не я, почему он?

Я непоколебима. Но только на известное время.

Доска в кабинете неважнецкая. И с какой силой ни надавливай на мел, все равно видно весьма посредственно. И, конечно же, пока Алешка старательно выводит длиннющее и припасенное специально для него, лучшего ученика, предложение, на меня обрушивается очередной коронный вопрос:

– А что вон там написано?

И я начинаю по сто раз повторять одно и то же, не имея никакой возможности приструнить обормотов, недовольных тем, что вызывали не их, и выражающих свое недовольство чересчур громогласно. Под прикрытием их праведного гнева неунывающие товарищи на «камчатке» развлекаются всеми доступными им способами. Ах, как мне хочется надрать уши Туралу, Марату и Андрюхе! Но я не дотянусь даже при всем своем желании, потому что по пути придется объяснять Ане, Лене, Кате и прочим, почему ж я их, такая-сякая, не вызвала, и обещать, что вызову, непременно вызову.

И в итоге я вызываю. Всех. Или почти всех, если мне кровь из носа надо еще объяснить им новую тему, которую они будут слушать уже без такого энтузиазма, но все-таки еще под его воздействием.

Детишки мои все комментируют, неудержимо веселятся и острословят, а я не нахожу в себе сил прекратить это веселье, потому что, во-первых, не такое уж оно из ряда вон выходящее, все-таки никто на ушах не стоит, и дисциплина на уроке не под угрозой срыва, а во-вторых, я и сама веселюсь вместе с ними самым непедагогичным образом. Утешая себя только тем, что я ведь еще не учитель, я ведь еще только учусь!

Ирина МИНАКОВА,
студентка филологического
факультета МПГУ