БИБЛИОТЕЧКА УЧИТЕЛЯ

Продолжение. Начало см. № 13/2007

LXXI выпуск

Р.Н. ГРАЦИАНСКАЯ

Синтаксическая система А.М. Пешковского
в кратком изложении

<ОБЩАЯ ЧАСТЬ. ПРОДОЛЖЕНИЕ>
§ 4. Понятие о форме словосочетания

Под словосочетанием надо понимать не всякое сочетание слов, а такое, в котором имеется два слова или ряд слов, объединенных в речи и в мысли, так что словосочетание, как и слово, является единством внешне-внутренним, физико-психическим. Во фразе, например: И тут всем существом ему почувствовалось, что наступила наконец пора мысль о побеге привести в исполнение («К новой жизни», С.Решетов) такие части, как: 1) всем существом; 2) ему почувствовалось; 3) тут всем существом ему почувствовалось; 4) наступила наконец пора; 5) мысль о побеге; 6) мысль о побеге привести в исполнение, а также и весь этот пример, состоящий из двух предложений, – являются словосочетаниями. А, например, такие части, как: 1) тут почувствовалось; 2) наступила пора; 3) тут всем; 4) пора мысль; 5) наступила наконец пора мысль о побеге – нельзя считать для данной речи словосочетаниями, так как из них два первых сочетания состоят из слов, не находящихся в непосредственном соседстве в данной речи, т.е. они физически отделены друг от друга¹, в остальных же трех, наоборот, нет психического единства, а только физическое.

Форма словосочетания, как и форма отдельного слова, есть разложимость словосочетания по значению и звукам на две стороны: основную и добавочную (вещественную и формальную). Но в применении к словосочетанию уже совершенно нельзя говорить о частях, как это приближенно допустимо в применении к слову, а только именно о двух разных сторонах как звучания, так и значения; поэтому для формы словосочетания может быть использовано только то точное определение формы слова, которое было дано в конце § 1. Соответственно ему форму словосочетания можно определить как свойство всего словосочетания, взятого в целом, выделять по звукам и по значению в сознании говорящего и слушающего двоякого рода элементы: основные и добавочные.

Формальная сторона словосочетания выражается сложно, и в образовании ее имеют значение следующие условия:

1) комбинация входящих в нее форм слов в их синтаксических значениях;

2) бесформенные слова в их синтаксических значениях;

3) порядок слов;

4) интонация и ритм.

Остановимся подробнее на каждом из этих пунктов.

1. Комбинация входящих в словосочетание форм слов. Возьмем словосочетания: хочу читать сестре книгу, собираюсь писать матери письмо, обещаю прислать тресту сырье, могу предложить заводу изобретение и т.п. Нетрудно видеть, что при всей вещественной разнородности этих словосочетаний они одинаково построены, и построение это можно формулировать так: глагол 1-го лица единственного числа + зависящий от него инфинитив² + зависящие от этого инфинитива дательный и винительный падежи существительных. Точно так же окажутся одинаково построенными и словосочетания: сестра хочет читать книгу, мать собирается писать письмо, зав обещает прислать сырье, некто может предложить изобретение, ученик умеет решить задачу, вода собирается прорвать плотину и т.д.; или словосочетания: собираясь составить смету, надеясь ускорить подвоз, желая купить хлеб, умея готовить кушанье, стараясь поднять дисциплину и т.д. Вот такой тип строения словосочетания образует первую и главнейшую формальную черту всего словосочетания, взятого в целом. На первый взгляд может показаться, что «форма словосочетания» в таком понимании есть лишь простая сумма отдельных «форм слов», входящих в данное словосочетание. Но дело все в том, что сами-то отдельные формы этого рода не вполне отдельны. Они отдельны только по звуковой стороне, по значениям же своим они, как мы видели в предыдущем параграфе, выражают только отношения между словами, т.е. нечто такое, что по самой сути дела не принадлежит ни одному из сочетающихся слов в отдельности, а только всему словосочетанию, взятому в целом. Следовательно, с точки зрения значения здесь, собственно, даже нельзя говорить о формах слов, а только о форме всего словосочетания. Напротив, с точки зрения звуковой здесь можно говорить только о формах отдельных слов. Вот почему и приходится учитывать эти формы и тут, и там. Само собой разумеется, что речь идет только о формах слов синтаксических категорий. Если словосочетание хочу читать сестре книгу переделать в хочу читать сестрице книжку, хочу прочитать сестрам книги, хочу почитывать сестренке книжонки и т.д., т.е. изменить формы несинтаксических категорий, то строение словосочетания не изменится и общая «форма» его останется та же. Поскольку дело идет о комбинации форм в их синтаксических значениях, следует признавать разными формами словосочетания и такие комбинации, которые в звуковом отношении тождественны, а в отношении синтаксических значений различны. Возьмем словосочетание Вели ему помочь. Оно может иметь два смысла: 1) вели ему, чтобы он помог, 2) вели (кому-то другому), чтобы ему помогли. Схематически зависимость слов друг от друга в первом и втором случае можно изобразить так:

Разница здесь чисто синтаксическая, так как меняются те отношения, в какие мы ставим предметы нашей мысли друг к другу. Следовательно, это две разные формы словосочетания, несмотря на тождество составляющих их форм слов. То или иное понимание таких словосочетаний обусловливается, подобно нулевым формам отдельных слов (стол, пол, рос, лез и т.д.), обязательностью ассоциаций их с определенными грамматическими рядами. Так, в одном случае и говорящий, и слушающий ассоциируют это словосочетание с такими, как: вели, чтобы он помог; скажи ему, пусть поможет; и т.д.; в другом случае они ассоциируют это словосочетание с такими, как: вели, чтобы ему помогли; скажи, пусть ему помогут; и т.д.

Та или иная комбинация форм слов иногда находится в тесной связи с вещественными значениями слов, входящих в данное словосочетание. Так, например, в словосочетаниях типа: глагол + косвенный падеж существительного самый выбор того или иного падежа зависит от вещественного значения глагола: при глаголе мстит (мстит врагу) необходим дательный падеж, при глаголе ест (ест мясо) дательный падеж невозможен, а необходим винительный падеж. Таким образом, применение той или иной формы словосочетания ограничено здесь словарными условиями. Такие формы словосочетания, зависящие в своем составе от словарных условий, можно называть частными, в отличие от таких, где словарные условия безразличны (напр., форма: именительный падеж существительного + согласуемый с ним глагол или форма: прилагательное + вызывающее в нем согласование существительное). Последние можно называть общими.

2. Бесформенные слова в речи переплетаются со словами, имеющими форму (форменными), вступая в постоянную связь с определенными формальными категориями. Так, например, бесформенное слово очень соединимо только с прилагательным и глагольным словом, но не с существительным; можно сказать: очень полный, очень полнеет, очень полнея и т.д., но не очень полнота. Это закрепляет за словом очень определенную синтаксическую роль в словосочетании (категория наречия), т.е. в конце концов делает его участником данной формы словосочетания. Но яснее всего синтаксическое значение бесформенных слов выявляется в так называемых частичных, или служебных, словах, которые почти все являются бесформенными. Частичными, или служебными, называются слова, не имеющие самостоятельного значения, а только вносящие оттенки в значения других слов и словосочетаний, например: для, ведь, в, конечно и т.д. Слова же, имеющие отдельный, самостоятельный смысл, называются полными, или знаменательными, например: белый, красиво, вчера, вскачь и т.д. Это деление слов на полные и частичные не надо смешивать с делением на форменные и бесформенные, так как и среди полных слов есть бесформенные (напр.: очень, вскачь, какаду), и среди частичных есть форменные (напр.: глагольные связки, см. ниже). Но огромное большинство частичных слов не имеет формы. По значению же своему они близки к синтаксическим формальным частям слов, имеющих форму. Так, предлог для обозначает почти то же, что флексия дательного падежа (сравн.: сделай мне это! и сделай для меня это!); предлог от очень близок по значению к родительному падежу (сравн.: избегнуть чего и избавиться от чего) и т.д. Другими словами, частичные слова в огромном большинстве случаев обозначают только отношения между представлениями, как и формы слов, принадлежащие к синтаксическим категориям. Понятно, что и значение их для формы словосочетания так же велико, как и значение отдельных форм. В русском языке имеется восемь разрядов частичных слов: 1) предлоги (от, в и т.д.), 2) союзы (и, чтобы и т.д.), 3) глаголы-связки (он был болен, он стал непослушен), 4) усилительные или выделительные слова (даже, это, то, и, ни, ведь, вот и т.д. (он даже и говорить-то не умеет!), 5) вводные слова (он, конечно, придет), 6) побудительные слова (пусть он знает!), 7) отрицательные слова (не, ни), 8) вопросительные слова (ли, разве, ужели, неужели). Анализ значений этих разрядов частичных слов будет дан в «специальной части» книги.

3. Порядок слов. Всякая перестановка слов в речи создает новый оттенок значения всего словосочетания, правда, иногда едва уловимый (сравн.: дай мне книгу и дай книгу мне). Поскольку при этом неизбежно одни слова выдвигаются на более передний план в нашей мысли, а другие – на более задний, происходит частичное изменение отношений между словами, т.е. меняется форма словосочетания. Но порядок слов может приобретать и более определенное синтаксическое значение. Так, в сочетаниях мать любит дочь и дочь любит мать падеж существительного (именительный и винительный) можно определить только при помощи порядка слов; в сочетании писал ты? вопросительность выражена отчасти перестановкой слов; и т.д. Впрочем, надо сказать, что в русском языке нет ни одного синтаксического значения, которое было бы связано только с определенным порядком слов. Например, в сочетании мать любит дочь первое существительное под влиянием форм соседних словосочетаний может употребляться и пониматься и в значении винительного падежа, а второе – в значении именительного (в этой семье отца любит сын, а мать любит дочь). В других же языках бывает так, что отдельные падежи и даже отдельные части речи отличаются друг от друга только при помощи порядка слов.

4. Интонация и ритм – необходимые спутники всякой живой, произносимой фразы, что ясно уже из того, что все, что бы мы ни сказали, мы высказываем или повествовательно, или вопросительно, или восклицательно (или: Он здесь., или: Он здесь?, или: Он здесь!). А так как разница между этими тремя видами высказывания зависит исключительно от различного отношения говорящего к высказываемому им сочетанию представлений (см. § 21), то ясно, что здесь мы имеем три различные категории форм словосочетаний (субъективных по значению, сравн. категории времени и наклонения глагола), выражаемых почти исключительно ритмом и интонацией. При этом каждая из этих трех интонаций, кроме частных оттенков повествования, вопроса и восклицания, выражает еще общий оттенок законченности мысли. Возьмем два предложения: Ты куда? и Ты куда спешишь? Сравнивая их по интонации и ритму, мы видим, что в первом из них оттенок законченности мысли выражается исключительно ритмом и интонацией, так как только этими признаками предложение Ты куда? отличается от словосочетания ты куда, входящего в состав второго примера. Значит, в неполных предложениях интонация создает важнейшую форму словосочетания: предложение. Отсюда вытекает возможность для предложений состоять из одного слова. Когда мы говорим, например: Пожар! Куда? Виноват! Да. Нет и т.д., мы произносим эти слова как целые фразы с соответствующими оттенками повествования, вопроса и восклицания, с одной стороны, и с оттенком законченности мысли – с другой. Слова эти по интонации оказываются равными целым словосочетаниям, так как подобного рода интонация образует обычно формальную сторону словосочетания. Условно эти слова можно называть «словосочетаниями», или, более точно, «словами с формой словосочетания».

Ритмико-интонационный признак формы словосочетания по природе отличен от всех предыдущих, неинтонационных (или «собственно-грамматических») признаков. Отношения его к этим признакам сводятся к двум типам:

1. Однозначные интонационные и собственно-грамматические средства могут в той или иной мере заменять друг друга. Возьмем, например, вопросительную категорию. Значение ее может выражаться: 1) специальными частичными словами ли, разве, ужели, неужели, 2) местоименными словами (кто, что, который и т.д.), 3) специальной вопросительной интонацией, 4) измененным порядком слов (читал ты это? вместо ты читал это?). Но язык применяет все эти средства не одновременно, а одни за счет других. Вопрос выражается в интонации тем слабее, чем большую роль играют другие средства, и наоборот. Из трех следующих фраз: Читал ли ты это? – Читал ты это? – Ты читал это? – наиболее сильное повышение голоса имеется в последней фразе именно потому, что вопрос создается здесь одной интонацией. Напротив, когда вопросительное понимание гарантировано специальными вопросительными словами (см. выше пп. 1 и 2), интонация вопроса совсем опускается как излишняя. Так, вопрос Который час? может произноситься и без вопросительной интонации, а только тоном возбужденного сообщения (вроде Дождь пошел или Пожарные приехали, с сильным ударением на первом слове).

2. Разнозначные интонационные и собственно-грамматические средства могут создавать совместно новое комбинативное значение. Возьмем такие случаи: Молчать! Смирно сидеть! Здесь определенный вид интонации (повелительной) прочно прикрепился к определенному собственно-грамматическому явлению (инфинитиву), не имеющему значения повеления, и вместе они создали особую формальную категорию строгого приказания. Таким образом, здесь мы имеем не вспомогательное наслоение интонационных средств языка на однозначные с ними собственно-грамматические, а органическое сочетание тех и других, комбинацию их на началах равноправия, результатом чего является образование нового формального значения.

Применяя термин «формальная категория» к таким значениям, как вопросительное или восклицательное, не выражающихся совершенно формами отдельных слов, мы выводим понятие формальной категории из тех рамок, в которые оно было поставлено в § 2. Именно мы понимаем формальную категорию уже не только как однозначный ряд форм слов, но и как ряд форм словосочетаний. И это естественно: ведь все дело в единстве формального значения, а не звуковой стороны. Поэтому, например, возможна и общая категория побуждения (не смешивать с категорией повелительного наклонения глагола), которая будет заключать в себе не только все слова с формами побудительного наклонения (вынь, неси и т.д.), но и все словосочетания с побудительными служебными словами (Пусть придет! и т.д.), и все словосочетания без таких слов, но с побудительной интонацией (Смирно сидеть! и т.д.). Исследование той или иной формальной категории и заключается в том, чтобы вскрыть все факты языка, выражающие ее значение. Таким образом, формальной категорией в окончательном определении этого понятия надо считать всякий «ряд форм слов или форм словосочетаний или тех и других, объединенный со стороны значения и имеющий свою собственную звуковую или интонационную характеристику». Многие формальные категории (например, вопроса, восклицания, отрицания, вводности) выражаются исключительно формами словосочетаний.

Итак, четыре проанализированных признака – комбинация форм синтаксических категорий, бесформенные синтаксические слова, порядок слов, интонация – образуют формальную сторону словосочетания. Все, что остается от словосочетания за вычетом всех этих признаков, будет составлять основную, вещественную сторону словосочетания. При этом эта вещественная сторона тоже не равна простой сумме вещественных значений слов, входящих в данное словосочетание. Если бы это было так, то мы бы не имели права говорить о вещественной стороне словосочетания как такового. Но дело в том, что и каждое вещественное значение претерпевает обязательно ряд модификаций в зависимости от других вещественных значений словосочетания. Так, слово давать имеет разные вещественные значения в словосочетаниях давать яблоко, давать пощечину, давать обет, давать слово, слово яблоко – разные вещественные значения в сочетаниях большое яблоко и яблоко раздора, слово солнце – в сочетаниях солнце взошло и сидеть на солнце и т.д. Таким образом, вещественную сторону словосочетания как такового образует та или иная комбинация вещественных значений составляющих его слов в их фразных оттенках.

Понятия формы слова и формы словосочетания дают базу для определения грамматики и ее отделов: морфологии и синтаксиса. Именно, морфология может быть определена как учение о формах слов, синтаксис – как учение о формах словосочетаний, а грамматика – как учение о формальной стороне языка вообще.

§ 5. Связь слов в словосочетании

Отношения между словами, объединенными в словосочетание, могут быть двух видов: необратимые и обратимые.

1. Отношения необратимые, или взаимно не совпадающие. Возьмем словосочетание ножка стола, в котором два представления, о ножке и о столе, связаны отношением принадлежности (= ножка, принадлежащая столу). Отношения представлений между собой здесь взаимно не совпадают: ножка «принадлежит» столу, но стол не «принадлежит» ножке. С этим связана и необратимость подобных отношений: нельзя сказать ножки стол или стол ножки. В некоторых случаях внешним образом можно произвести обращение, например: брат учителя – брата учитель или учитель брата, но всякому, говорящему по-русски, ясно, что в таких случаях меняется внутренняя сторона отношений между представлениями и тем самым резко обнаруживается необратимость этих отношений. Это можно выразить такой формулой:

А : В В : А,

где А и В – соотносящиеся представления (напр.: ножка и стол), а № – знак неравенства. (Сравн. еще зеленый сад и садовая зелень, любит торопиться и торопится любить, читает сидя и сидит читая, терпит презрение и презирает терпение и т.д.).

2. Отношения обратимые, или взаимно совпадающие. Возьмем словосочетания: гражданин Иванов, красавица-зорька, брат-учитель и т.д. Эти случаи школа рассматривает как приложения, основываясь на том, что часто представления здесь логически и словарно бывают в неравных отношениях друг к другу (гражданин Иванов – отношение видового понятия к единичному и обратно; красавица-зорька – признака к предмету и обратно и т.д.). Но с точки зрения грамматических значений отношения между представлениями здесь сводятся только к тому, что им соответствует один и тот же реальный предмет, и по этому признаку представления эти абсолютно одинаково относятся друг к другу. Отношения здесь взаимно совпадающие и обратимые (сочетания гражданин Иванов и Иванов-гражданин, брат-учитель и учитель-брат и т.д. только стилистически отличаются друг от друга), и это может быть выражено следующей формулой:

А : В = В : А.

Это различие между необратимыми и обратимыми отношениями в словосочетаниях создается тем, что при необратимости звуковой показатель отношения имеется только в одном из соотносящихся слов: брат учителя (окончание -а); при обратимости же звуковой показатель имеется в обоих соотносящихся: брат-учитель, брата-учителя, брату-учителю, о брате-учителе и т.д.

Неизбежным спутником необратимости отношений является в языке сознание неравноправности соотносящихся величин. То слово, в котором имеется показатель соотношения (брат учителя), сознается как несамостоятельное по отношению к тому слову, в котором нет показателя отношения, потому что оно изменило свое окончание, приспособилось известным образом, чтобы вступить в связь с другим словом, тогда как слово, в котором нет показателя отношения (брат учителя), представляется самостоятельным по отношению к слову, в котором есть показатель отношения, потому что оно не изменялось, не приспособлялось к другому слову для вступления с ним в отношения. Такое соотношение обычно называется подчинением одного слова другому, или зависимостью одного слова от другого. В словосочетаниях, состоящих более чем из двух слов (в многословных), наблюдается последовательное подчинение слов друг другу, причем одно и то же слово может оказываться самостоятельным по отношению к одному слову и несамостоятельным по отношению к другому. Так, в словосочетании книга брата учителя (отличать от книга брата-учителя, где отношение между двумя последними словами будет обратимое) отношение между словами книга и брата выражено только во втором слове (брата), а отношение между словами брата и учителя – опять-таки только во втором (учителя). Таким образом, слово брата оказывается одновременно самостоятельным по отношению к слову учителя и несамостоятельным по отношению к слову книга. В словосочетании переплет книги брата учителя эта последовательность подчинения, или так называемый «ход зависимости», удлинится еще на один член. Но не всегда ход зависимости складывается в виде простой последовательности подчинения, как в данных примерах. Так, в словосочетании:

Я быстро пишу тупым карандашом требование прислать немедленно вооруженный отряд милиции – ход зависимости складывается иначе: 1) Я пишу, 2) пишу быстро, пишу карандашом, пишу требование, 3) карандашом тупым, 4) требование прислать, 5) прислать немедленно, прислать отряд, 6) отряд вооруженный, отряд милиции. Здесь одно слово подчиняет себе одновременно несколько слов (2, 5, 6), а некоторые из этих слов тоже подчиняют себе по нескольку слов (5, 6). Такое «разветвленное» подчинение нескольких слов одному называется соподчинением, а последовательное подчинение слова за словом друг другу – включением.

В словосочетаниях, построенных на обратимости, отношение выражено в обоих соотносящихся словах (брата-учителя, о брате-учителе, женщины-врача, о женщине-враче и т.д.), следовательно, ни одно из них не приспособляется к другому в своем окончании, а оба приспособляются друг к другу, и в результате оба соотносящихся представляются равноправными. По сравнению с подчинением такое соотношение можно назвать сочинением.

Теперь обратимся к словосочетаниям, в которых отношение выражено не формами слов, а частичными словами: союзами и предлогами. Оказывается, что отношения между словами, соединенными союзами (хлеба и зрелищ!, живота или смерти?, строг, но справедлив и т.д.) складываются по формуле: А : В = В : А, вследствие чего они легко обратимы (зрелищ и хлеба!, смерти или живота?, справедлив, но строг). В случаях с противительными союзами получается, правда, некоторый психологический сдвиг (второе из противопоставляемых представлений кажется важнее первого), но самое отношение противоположности (собственно-грамматический признак) остается тем же. Таким образом, союзы внутри предложения создают отношение сочинения слов, причем иногда союз повторяется при каждом слове, например: в лесу ночной порой и дикий зверь, и лютый человек, и леший бродит (Пушкин), что еще более уподобляет этот способ выражения отношений сочинению посредством форм слов (где повторяются окончания: брата-учителя, брату-учителю и т.д.). Совершенно иную связь создают внутри предложения предлоги (ключ от замка, иду в город). Прежде всего здесь имеются два звуковых показателя отношения: предлог и аффикс существительного, которое следует за предлогом (ключ от замка). Оба эти показателя, которые можно рассматривать как один сложный показатель, целиком примыкают к одному из соотносящихся слов и тем самым создают отношения не совпадающие и не обратимые. Это ясно: 1) на прямой невозможности обращения в большинстве случаев (нельзя сказать замок от ключа), 2) на смысловых сдвигах там, где обращение внешне возможно (хлеб с маслом – масло с хлебом, хлопушка для мух – мухи для хлопушки).

Таким образом, предлоги создают подчинение, а союзы – сочинение (за исключением союза как, об этом в § 15).

Нужно сказать, что в отдельных предложениях (в отличие от сложных целых, см. § 28) вообще преобладает подчинение. Сочинительными же являются только: 1) сочетания, состоящие из так называемого приложения и того, к чему оно приложено, и 2) сочетания, состоящие из однородных членов слитного предложения. Сочинение только слегка видоизменяет ту картину последовательной и разветвленной зависимости, которая указана <выше>. В общем комбинация сочинения и подчинения создает четыре типа словосочетаний. Обозначая прямыми линиями подчинение нижних слов верхним, а кривыми линиями – сочинение и помещая самые слова в прямоугольники, можно изобразить эти типы словосочетаний в схемах.

Схема

А = Я увидел следы полного разрушения (включение).

Б = Я быстро пишу тупым карандашом требование прислать немедленно вооруженный отряд милиции (включение и соподчинение).

В = Слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами (включение, соподчинение и сочинение соподчиненных элементов).

Г = В лесу ночной порой и дикий зверь, и лютый человек, и леший бродит (включение, соподчинение и сочинение соподчиняющих элементов).

Подчинение может иметь три вида: 1) управление, которое есть подчинение существительного какому бы то ни было другому слову, 2) согласование – подчинение прилагательного тому существительному, к которому оно относится, и подчинение глагола тому именительному падежу существительного, к которому он относится, 3) примыкание – такое подчинение, которое не является ни управлением, ни согласованием, причем примыкание может быть или морфологическим, когда подчинение выражено наличием звукового показателя в одном из соотносящихся (шел медленно, шел спотыкаясь, шел искать), или синтаксическим, когда подчинение выражено только интонацией, порядком слов, лексикой (шел здесь, шел вчера).

§ 6. Части речи

Возьмем слово черный и образуем от него ряд слов: чернила, черника, черныш (птица), черняк (черный человек, черный шар и при баллотировке), черняй (соколий самец), чернушка (вид гриба), чернавка (смуглянка), чернец, черница. Все эти слова обозначают разнообразные предметы, хотя они образованы от корня черн-, обозначающего не предмет, а признак. Таким образом, мы получим «ряд форм, объединенных со стороны значения», т.е. особую формальную категорию (см. § 2). Это будет категория предметности, или, говоря грамматическим языком, существительности. Слова, имеющие соответствующие формы, называются именами существительными. Кроме суффиксов -ил-, -ик-, -ыш-, -яй-, -ушк-, -авк-, -ец-, -иц-, имеющихся в вышеприведенных словах, в языке имеется еще целый ряд суффиксов с тем же значением предметности, например: -ок- (желтый – желток), -ик- (рыжий – рыжик), -ян- (грубый – грубиян), -юка- (злой – злюка), -як-, -ка- (синий – синяк, синька) и др. Далее, предметность может выражаться и не словообразовательными суффиксами, а суффиксами склонения (флексиями). Так, слово чернь, не имеющее словообразовательного суффикса, а только флексии (черн-и, чернь-ю), тем не менее обозначает предмет (вернее, различные предметы: черную наслойку на серебре, дореволюционные «низшие» классы общества и др.). То же можно сказать и о других бессуффиксных словах: зелень при зеленый, добро (в смысле имущество) при добрый, суша при сухой, золото при золотой и т.д. Сравнивая, например, добро и добрый, мы увидим, что разница между этими словами только в способе изменения их, а именно в том, что добро образует ряд: добро, добра, добру и т.д., а добрый – ряд: добрый, добрая, доброе, доброго, добрым и т.д. Таким образом, здесь значение предметности создается определенными флексиями, и часто не отдельной флексией, а целой системой их, потому что, например, добро, отдельно взятое, может обозначать и признак (если войдет в ряд: добр, добра, добро). Но те же системы флексий мы находим и в раньше рассмотренных словах со словообразовательными суффиксами (черныш, чернец, например, склоняются так же, как добро, черника, как суша и т.д.), и отсюда следует, что общая категория предметности и в этих словах создается именно системой склонения, внутренние же суффиксы создают в них только разные частные категории предметности (-ил обозначает орудие действия: чернила, белила, -ец- – человека с определенным качеством: чернец, глупец и т.д.).

Но почему же три совершенно различных системы склонения – 1) чернь, -и-, -ью-, 2) добро, добра, добру, добром, о добре, 3) суша, суши, суше и т.д. – создают одно и то же значение предметности, а четвертая система – добрый, добрая, доброе, добр, добра, добро и т.д. – его не создает? И почему мы относим, например, слово добро то к одной системе, то к другой? Объясняется это тем, что наряду с формами слов (и даже более мощно) в выражении предметности участвуют и формы словосочетаний. Так, слово добро в словосочетании типа «существительное в именительном падеже + глагол-связка + краткое прилагательное» (дитя будет добро) – будет прилагательным, а в словосочетании типа «прилагательное некраткое + существительное» – будет существительным (от него осталось большое добро, от него не осталось большого добра). Еще больше это сказывается на таких словах, как портной, запятая, жаркое и т.д. По флексиям их нельзя отличить от прилагательных (хотя, правда, полной системы флексий прилагательных у них нет, так как имеются флексии только одного рода), но из-за того, что они вступают только в такие словосочетания, как хороший портной, ненужная запятая, вчерашнее жаркое (тип: «прилагательное + существительное») и не могут вступать в такие, как портной человек или жаркое кушанье, они оказываются самыми настоящими существительными. Наконец, в осмыслении таких слов, как рабочий, нищий, которые могут обозначать то предметы, то признаки, решающим моментом является уже только синтаксическое начало (сравн.: рабочий день и современный рабочий, нищий город и странный нищий), т.е. когда эти слова вступают в сочетание с несомненными морфологическими существительными, они являются прилагательными, а когда вступают в сочетание с несомненными прилагательными, они являются существительными. Все это может происходить только в силу живущей в нашем сознании стойкой формы словосочетания: «прилагательное + вызывающее в нем согласование существительное». Таким образом, значение предметности (как и значение всех других частей речи) создается не одними морфологическими средствами (т.е. формами слов), а и синтаксическими (формами словосочетаний).

Синтаксическое выражение предметности характеризуется следующими чертами:

1) свободной соединимостью данного слова с прилагательным в порядке согласования (только местоименные существительные: я, ты, он, кто, что – затрудняются вступать в эти сочетания);

2) затрудненной соединимостью его с другим предметным словом в порядке сочинения (брат-учитель, красавица-зорька), так как такие сочетания требуют особой логической спаянности;

3) свободной соединимостью с другим предметным словом в порядке подчинения (управления): дом отца, сила любви и т.д.

4) свободной соединимостью с глаголом в том же порядке управления: читает книгу, рубит топором и т.д.

5) свободной соединимостью с предлогом: на столе, от стола и т.д.;

6) свободной соединимостью с глаголом в порядке согласования: стол стоит, лампа горит и т.д.; это опять одна из самых общих форм словосочетаний в языке;

7) свободной соединимостью с другим предметным словом посредством соединительного, разделительного или противительного союза (стол и стул, государство рабочих и крестьян);

8) почти полной несоединимостью существительного с наречием: нельзя сказать: вкусно обед, интересно игра, а только: вкусный обед, интересная игра и т.д. (этот пункт тесно связан с пунктом первым).

Итак существительное – категория форм слов и форм словосочетаний с формальным значением предметности; отдельное слово может не иметь соответственной формы со значением предметности, но если оно в словосочетаниях всегда имеет это значение, его надо считать существительным. С этой точки зрения такие слова, как пальто, кенгуру, Гепеу, Моно и т.д., являются существительными, так как к ним применимы все синтаксические черты существительности, указанные выше (сравн.: 1) большой кенгуру, 2) (пример затруднителен), 3) кенгуру соседа, 4) вижу кенгуру, 5) на кенгуру, 6) кенгуру бежит, 7) кенгуру и утконос, 8) (пример затруднителен). В отличие от прочих существительных, их можно назвать синтаксическими существительными.

До сих пор мы говорили о таких существительных, которые обозначают реальные предметы (чернь, чернила, чернец и т.д.). Но от того же корня черн- можно образовать слово чернота, имеющее отвлеченное значение. Если такое слово относить к существительным, то, очевидно, необходимо как-то пояснить и расширить самое понятие предметности. Определяя значение слова чернота, как это делается в словарях, мы должны будем признать, что оно обозначает определенный признак – признак черного цвета. Но тот же признак выражается в языке и другими словами, как: черный, чернеет, чернеется. Спрашивается: в чем же разница между этими разными обозначениями одного и того же понятия? Тут дело в следующем. В словах черный, чернеет, чернеется признак черного цвета обозначается как принадлежащий какому-то предмету: черный – это кто-то черный или что-то черное; чернеет, чернеется – это кто-то или что-то чернеет или чернеется. Совсем не то в слове чернота. Чернота нам представляется как что-то, что чернеется, и это что-то не ищется нами в других словах речи, как при словах черный и чернеется, а кажется заключенным в самом слове чернота. Образ, который всплывает у говорящего и слушающего в процессе речи при слове чернота, отличается двойственностью: с одной стороны, поскольку мы не можем в процессе речи совсем отвернуться от логики, он связан с сознанием того, что черноты отдельно не существует (есть только черные предметы); с другой стороны – мы все-таки мыслим ее при помощи целого ряда грамматических средств отдельно. Таким образом, признак предмета сам представлен здесь как предмет. Здесь перед нами величайшая алогичность и иррациональность языка. С логической точки зрения признак, конечно, не может быть предметом. Но с точки зрения грамматической возможно противоречие между значением корня и значениями формальных частей. Корень может обозначать признак, а формальные части – предмет. И если в таких словах, как чернец, черника, чернила и т.д., мы признали, что корень обозначает признак, а суффиксы – различные отдельные разряды предметов, обладающих этим признаком, то для слова чернота нам остается только признать, что суффикс его -от- обозначает предметность вообще. Если чернила есть черная жидкость, а черника – черная ягода, то чернота есть вообще что-то черное. Этот общий оттенок предметности имеется во всех так называемых отвлеченных существительных, как производных (белизна, худоба, ширина и т.д.), так и непроизводных (синь, даль, ширь, явь, дума, воля, ум, сон), и эти последние должны считаться существительными, конечно, не в силу одной только способности их склоняться по той или иной системе склонения существительных, а и в силу того, что самое склонение-то это существует в языке для выражения оттенка предметности.

Необходимо отметить, что опредмечиваться при помощи всех разобранных выше морфологических и синтаксических средств могут не только качества, а и любое непредметное представление. Например: движение человека и животных (бег, лет, скаканье), различные пространственные и временные представления (величина, километр, минута, зима), различные душевные и физические явления (ум, воля, любовь, звук, буря), количественные представления (сотня, тысяча) и т.д. Вообще все непредметное может быть в языке опредмечено.

При определении категории существительного как категории предметности обусловленная ею категория косвенного падежа (слагающаяся из категорий отдельных косвенных падежей) определится как категория несамостоятельной предметности, т.е. предметности, поставленной в какое-либо отношение к чему-то другому в речи. В этом именно и заключается сущность управления. Именительный же падеж будет категорией самостоятельной или безотносительной предметности.

Самое общее значение прилагательного и глагола, по которому они могут быть объединены друг с другом и противопоставлены существительному, заключается в том, что они являются выразителями признаков предметов. Так, выше было сказано, что слова черный и чернеется непременно отсылают нашу мысль к какому-то другому слову, в котором обозначен предмет, который черен или чернеется. А это и значит, что слова эти обозначают только признаки предметов. Это отношение признака к предмету выражается в языке фактом согласования прилагательных и глаголов с существительными, так как вполне естественно, конечно, что предметы обозначаются самостоятельными, а признаки – несамостоятельными (согласующимися) формами. Но наряду со сходством категории прилагательного и глагола имеют и коренные различия, которые мы сейчас рассмотрим.

В признаке, выражаемом глаголом, всегда имеется оттенок действия. Убедиться в этом можно на таких глаголах, у которых в корне выражено не действие. Глаголы, например, сушу, белю, сушусь, толстею и т.д., означают: делаю сухим, делаю белым, делаюсь сухим, делаюсь толстым и т.д. (форма возвратного залога нисколько не изменяет оттенка делания, а только присоединяет к нему еще оттенок, выражаемый частицей сь). Или, например, глагол ленюсь означает: поступаю нехорошо, делаю что-то нехорошее (хотя вещественной частью слова здесь как раз обозначается ничегонеделание). Оттенок этот особенно ясно выступает при сравнении с прилагательным ленив, где указывается только на природное качество (сравн.: он по природе ленив, но фактически сейчас не ленится, он не ленив, но в последнее время заленился). Выражения: на горах белеют снега, снега белеются с логической точки зрения означают, что снега – белы, и больше ничего. Но, сравнивая: там что-то белеется и там что-то белое, мы ясно ощущаем в белеется какую-то изменчивость, подвижность. Сравн. еще дымит, дымится и дымно, пылит, пылится и пыльно и т.д. При этом, как и в категории существительного, в отдельных случаях возможно резкое противоречие между значением корня и значением тех формальных примет, которые делают слово глаголом. Наиболее ярко это сказывается в глаголах, корни которых обозначают состояние (спит, сидит, лежит, висит и др.), так как здесь одна часть слова обозначает покой, неподвижность, а другая – движение. Однако, сравнивая, положим, стоит со стойкий, стоячий, стоянье, мы и здесь можем уловить оттенок действия (сравн.: лампа стоит и стоячая лампа). Значение же состояния, обычно приписываемое глаголу, явно принадлежит здесь корню и одинаково проявляется во всех частях речи (стоит, стоячий, стоянье, стоя), следовательно, никак не может быть приписано глаголу как таковому. В связи со значением действия стоит в глаголе волевой оттенок, оттенок намерения, сознательной деятельности (ибо действовать – значит не просто двигаться, а управлять своими движениями). Здесь тоже может быть резкое противоречие между значением корня и значением самой глагольности (например, в глаголах умереть, родиться, заболеть, упасть). Однако наличие этого оттенка непреложно доказывается той ролью, которую играет глагол в поэтическом языке при олицетворениях. Так, например, в «Лесе» (А.Кольцов):

Почернел ты весь, затуманился,
Одичал, замолк...

если бы вместо почернел, одичал сказано было сделался черен, дик, олицетворение проиграло бы в своей силе: лес не показался бы нам таким живым, не напомнил бы так ясно нахмурившегося человека.

Совершенно тем же значением «живого действия» обладает и неспрягаемая форма глагола, инфинитив (который некоторые авторы из-за его неспрягаемости выделяют в особую часть речи). Что это так, ясно из сопоставления лениться – быть ленивым, почернеть – сделаться черным и т.д. От собственно глагола эта категория отличается только неприуроченностью этого «живого действия» ни к какому субъекту из-за отсутствия форм лица, числа и рода. Субъект дается только в том слове, к которому примыкает инфинитив (хочет лениться, не должен лениться), или в еще более синтаксически отдаленном слове (его слабость – лениться). Деятельность без субъекта, без деятеля – это опять одна из иррациональностей языка. Логически она, конечно, немыслима.

В отличие от глагола, признак, выражаемый прилагательным, имеет качественный характер. Различить это легче всего опять-таки на тех прилагательных, у которых корни выражают не качество. Возьмем, например, прилагательные подвижной, вертлявый, разговорчивый и т.д. У всех у них корни выражают действие. Но когда мы говорим: Этот ребенок очень подвижен, – мы хотим выразить не то, что он много двигается, а то, что ему свойственно много двигаться, что это его свойство, качество (сравн. про больного ребенка: Бедняжка по природе подвижен, а прикован годами к постели). То же относится и к так называемым «относительным» прилагательным, в которых мы опять сталкиваемся с противоречием между значением корня и аффиксов самой относительности, с одной стороны, и значением аффиксов прилагательного – с другой. Такие факты, как: Сегодня день туманнее вчерашнего, Здесь почва песчанее, а там влажнее, Моя шляпа фетровее твоей, Все каменней ступени, все круче, круче всход (В.Брюсов), убеждают нас в том, что и в «относительных» прилагательных имеется качественный оттенок, который может то побеждать значение отношения (как во всех приведенных примерах), то быть побеждаемым им (в огромном большинстве случаев). Если бы этого оттенка в относительных прилагательных не было, то степени сравнения у них были бы абсолютно невозможны, так как отношение само по себе не может быть больше или меньше. Таким образом, оттенок отношения является вторичным, намечающимся уже внутри категории прилагательного (как оттенок состояния намечается в некоторых глагольных суффиксах внутри категории глагола). Вот почему относительные прилагательные могут употребляться обычно и в переносном, чисто качественном смысле (отцовский дом и отцовское отношение, кирпичный завод и кирпичный чай и т.д.).

Несоответствие в значениях основы и аффиксов у «относительных» прилагательных особенно обостряется в прилагательных численных типа двадцатый, третий и т.д. и в притяжательных типа братнин, отцов (и соответствующих местоименных: мой, твой и др.). В первых из них основа обозначает нечто прямо противоположное качеству, именно количество. Во вторых суффиксы -ин- и -ов- (а у местоименных сама местоименность) обозначают прямую принадлежность (а не просто отношение), а значение это само по себе связано с отвлечением от тех или иных качеств, так как указывает на то, что предмет, которому приписывается принадлежность другому предмету, принадлежит ему всецело, со всеми своими качествами (сравн.: школьные вопросы «который» и «чей» в этих случаях и неприменимость в них вопроса «какой»). В этих прилагательных имеется такое сочетание значений в одном слове, которое синтезировать невозможно, и значение качественности здесь парализуется до полной неразличимости значением основы (подобно тому как парализуется им оттенок намеренности в глаголах умер, упал и т.д.).

Обобщая все сказанное о категориях глагола и прилагательного, можно так сформулировать их значения: глаголом обозначаются признаки, создаваемые деятельностью предмета, а прилагательным – признаки, заложенные в природе предмета.

Основная причина этой коренной разницы между глаголом и прилагательным заключается в наличии у глагола категорий времени и наклонения³. Прилагательные потому обозначают постоянные, т.е. вневременные, признаки, что у них нет категории времени. Напротив, у глагола категория времени, показывая, что признак наблюдается в предмете только в тот или иной момент, тем самым указывает на его подвижность, переменчивость, как бы зависимость от воли того предмета, в котором он находится. Категория наклонения показывает, что даже и в данный-то момент признак может быть в предмете, а может и не быть (белеет, белел бы), что можно даже приказать предмету проявить его, если его нет (белей!). Так категориями времени и наклонения и создается представление, что предмет сам создает свой признак.

Синтаксическое (т.е. при помощи форм словосочетаний) выражение значений прилагательного и глагола выяснено уже попутно в тех восьми пунктах, которые были указаны при рассмотрении существительного. Но для категорий глагола и прилагательного затруднительно указать такие факты, где бы значение этих категорий выявлялось только синтаксическими средствами, как, например, в словах пальто, Гепеу у существительных. Бесформенные слова (есть, на! жаль, нельзя и др.), которые служат сказуемыми и поэтому приравниваются к глаголам, все же таковыми не являются, так как они не имеют значения «признака, создаваемого деятельностью предмета», которое неотделимо, по-видимому, от глагольных аффиксов.

Перейдем к наречию. Возьмем наречия: хорошо, чисто, замечательно, необыкновенно и т.д. В них изображены те же самые признаки, что и в прилагательных: хороший, чистый и т.д. Но в прилагательных эти признаки принадлежат предметам, в наречии же – чему-то такому, что высказано о предметах. Говоря: хорошо, замечательно и т.д., мы представляем себе, что или кто-нибудь хорошо, замечательно что-нибудь делает, поступает, или обладает каким-нибудь замечательным качеством (замечательно красив, умен и т.д.), т.е. наречие мы мысленно относим или к глаголу, или к прилагательному (в более редких случаях). Обе же эти части речи сами выражают признаки – значит, наречия выражают признаки признаков. В этом и состоит их значение.

С морфологической стороны наречия можно распределить на следующие группы: 1) Форма на -о (см. указанные выше наречия). 2) Форма на -ски и -цки: отцовски, дурацки, дружески, пролетарски и т.д. 3) Те же формы с префиксом по-: по-отцовски, по-дурацки, по-немецки, по-пролетарски и т.д. 4) Формы на -ьи с префиксом по- и без него: no-человечьи, по-волчьи и т.д. 5) Формы, состоящие из предлога-префикса по- и дательного падежа единственного числа среднего рода прилагательного: по-нашему, по-вашему, по-хорошему, по-сыновьему, по-новому и т.д. 6) Численные наречия с различными формами: а) вдвое, втрое, вчетверо и т.д.; б) вдвоем, втроем и т.д.; в) надвое, натрое и т.д.; г) по-двое, по-трое и т.д.; д) однажды, трижды и т.д. (хотя некоторые из этих наречий употребляются только при первых трех-четырех числах, однако полная вещественная однородность делает и формальные элементы их столь резко ощутительными, что мы причисляем их к форменным словам).

Все наречия указанных шести групп являются форменными словами. Но наречие отличается от остальных частей речи тем, что в нем огромное место занимают бесформенные слова, которые обнаруживают свою принадлежность к наречиям только в словосочетаниях и потому могут быть названы синтаксическими наречиями (как пальто, Гепеу названы были синтаксическими существительными). Так, например, слово вчера, не имея специальной формы, в словосочетании всегда относится к глаголу и не способно сочетаться с существительными и с прилагательными: можно сказать вчера приехали, но не вчера приезд и т.д. Таких синтаксических наречий в языке очень много, но степень бесформенности их различна (см. § 1), и в порядке возрастающей бесформенности их можно подразделить на следующие группы: 1) наречия, образованные с помощью винительного падежа единственного числа женского рода полных прилагательных с предлогами в- или на-: врассыпную, наудалую, впустую (в смысле безрезультатно), втемную (в смысле наугад) и т.д.; 2) наречия, образованные с помощью разных падежей кратких прилагательных с разными предлогами и с разной степенью грамматического единства: докрасна, насухо, направо, справа, спьяна, из-желта, засветло, вдвойне, наедине и т.д.); 3) наречия, образованные с помощью разных падежей существительных с предлогами и без них: пешком, вскачь, втайне, сбоку, впотьмах, назад, впереди, накануне, издали и т.д.; 4) совершенно бесформенные наречия: здесь, там, всегда, вчера, как, домой, вне, возле, около.

Внутри категории наречия можно наметить две обусловленные им категории:

1. Обстоятельственные наречия, которые не характеризуют самого действия, а только указывают на разные внешние обстоятельства, при которых оно происходит, например: читал вчера, читает всюду. Здесь признак действия обозначается как косвенный, в самом действии не заключенный. Эти наречия можно разделить по значению на наречия времени (вчера, часто, поздно), места (здесь, везде, в гостях), совместности или изолированности (вдвоем, вместе, наедине), причины (почему, сослепу, со зла), цели (зачем, затем, назло, на смех).

2. Определительные наречия, которые определяют само действие с его внутренней стороны. Их тоже можно разделить на две рубрики: качественные наречия и количественные. Первые из них обрисовывают способ действия: читает вслух, тихо, в нос, быстро и т.д. Вторые – степень проявления того или иного действия или вообще признака: много читает, очень грустит, очень яркий, замечательно продуктивный и т.д.

Относительно основного признака наречий, определяющего их как категорию, именно относительно несоединимости их с существительными надо заметить, что в языке есть довольно большое число исключений из этого правила. Так, глагольные существительные довольно легко соединяются с наречиями: чтение вслух, бег взапуски, езда рядом, прыжок вверх, работа сообща, удар сплеча и т.д. Но, поскольку соединимость с наречием обусловливается здесь глагольным значением корня, это исключение принадлежит как раз к таким, которые «подтверждают правило». Кроме того, здесь важно то, что даже и эти существительные не мирятся с наречием, если в языке есть соответствующее прилагательное: нельзя сказать езда быстро, а только быстрая езда, нельзя (или по крайней мере нехорошо) сказать приезд вчера, а надо сказать вчерашний приезд и т.д. Случаи же сочетания неглагольных существительных с наречиями в языке совершенно единичны (яйца всмятку, дорога туда и обратно), и, может быть, здесь следовало бы говорить уже не о наречиях, а о «синтаксических прилагательных», лишь по звукам совпадающих с наречиями.

Имя существительное, имя прилагательное, глагол и наречие являются основными частями речи и основными грамматическими категориями ее. Это сказывается в том, что: 1) категории эти в той или иной степени оформления существуют во всех человеческих языках, 2) всюду они являются категориями, обусловливающими все другие категории (см. § 2), 3) все другие категории столь же общего порядка и как бы имеющие право на такое же исключительное положение (причастие, деепричастие, герундий и т.д.) являются по значению смешанными категориями, причем в их значениях смешаны элементы именно этих четырех категорий.

¹ В другой речи эти сочетания слов могли бы, конечно, быть словосочетаниями. В синтаксической литературе в числе фактических примеров на тот или иной тип словосочетания всегда приводятся и такие возможные словосочетания, извлеченные из фактических, но это делается все же с помощью типографского выделения (курсивом, разрядкой и т.д.) тех не рядом стоящих слов, которые, будучи поставлены рядом, образовали бы данный тип словосочетания.

² Научное название так называемого «неопределенного наклонения».

³ Инфинитив, не имея ни времени, ни наклонения, имеет полное глагольное значение. Но это объясняется тем, что он втягивается в сферу глагола возможностью образовать его от каждого глагола, а также последовательно проведенными категориями залога и вида (см. следующий параграф). Части речи сознаются, как и все в языке, соотносительно. Поскольку у инфинитива с другими частями речи нет никаких связей, а с глаголом – весьма тесные, он сознается как некоторый привесок к глаголу.

Продолжение следует