БИБЛИОТЕЧКА УЧИТЕЛЯ
Продолжение. Начало см. № 13, 16/2007
LXXII выпуск
Р.Н. ГРАЦИАНСКАЯ
Синтаксическая система А.М. Пешковского
в кратком изложении
<ОБЩАЯ ЧАСТЬ. ОКОНЧАНИЕ>
§ 7. Смешение в области частей речи
К «смешению» частей речи относятся те случаи
при словообразовании, когда частные категории,
характерные для какой-нибудь части речи,
оказываются частично свойственными другой части
речи. Таковы категории вида, залога и времени,
являющиеся частными глагольными категориями, но
распространяющиеся в той или иной степени на
другие части речи, что приводит к выделению
внутри этих последних более узких категорий,
которые можно назвать смешанными частями
речи. К ним в русском языке относятся
следующие категории: глагольное
существительное, глагольное прилагательное,
глагольное наречие и выделенные внутри двух
последних еще более узкие категории – причастия
и деепричастия.
Для понимания этих категорий необходимо
проанализировать категорию вида, так как именно
она объединяет эти смешанные части речи с
глаголом.
Общее значение категории вида глагола легче
всего уяснить себе из сопоставления следующих
пар глаголов: летал – летает, тащит – таскает,
несет – носит, идет – ходит и т.п. Здесь в
каждом втором глаголе (летает, таскает и т.д.),
помимо его основного значения, выражен еще при
помощи суффиксов оттенок дробления процесса
во времени (летает = летит то туда, то сюда,
делает повороты и т.д.) и необходимая для этого
особая длительность. Далее, сопоставляя
такие глаголы, как говорит – с одной стороны
и заговаривает, разговаривает, договаривает и
т.д. – с другой, находим во вторых, кроме
вышеуказанного оттенка, выраженного суффиксом -ива-
(говорит – разговар-ива-ет), еще
оттенки, выраженные в приставках, а эти оттенки
могут указывать, что процесс, обозначенный в
основе глагола (процесс говорения), укладывается
в период, указанный временной формой глагола,
только частично: или началом (в слове за-говаривает)
или концом (в слове до-говаривает).
Обобщая все три случая, можем определить общее
значение категории вида следующим образом:
категория вида обозначает, как протекает во
времени (или как распределяется во
времени) тот процесс, который обозначен в основе
глагола. На основании этого определения можно
перейти к вопросу о значении совершенного и
несовершенного вида.
Надо прежде всего сказать, что те внешние
средства, при помощи которых один из этих видов
образуется от другого, очень разнообразны: летел
– улетел (образование с помощью приставки),
бросал – бросил, разглядывал –
разглядел, клевал – клюнул (образования
при помощи смены суффиксов и чередования звуков
в корне), забегал – забежал (при
помощи только чередования звуков в корне) ссыпал
– ссыпал (при помощи смены ударения), садился
– сел, покупал – купил (образования, не
укладывающиеся ни в какие рамки и частью
переплетающиеся с залоговыми). Однако все эти
разнообразнейшие средства производят один и тот
же внутренний эффект: несочетаемость форм
совершенного вида с идеей течения процесса.
Нельзя указать ни одного инфинитива
совершенного вида, который мог бы сочетаться с
глаголами начинаю, продолжаю, кончаю и т.п.
Нельзя сказать, например: я начинаю поговорить,
я продолжаю поговорить, он прекратил поговорить и
т.п. Таким образом, значение категории
совершенного вида сводится к непротяженности,
недлительности того процесса, который
обозначен в корне глагола, и мы воспринимаем эту
непротяженность приблизительно так, как
воспринимаем точку по отношению к линии.
Название «точечный» идеально выражает значение
нашего совершенного вида, так как в нем все
течение процесса, выраженного в глагольном
корне, как бы стянуто в одну «точку».
Несовершенный вид при таком понимании
совершенного вида определится как «линейный»,
хотя, конечно, признак этот чисто нулевой, потому
что всякий глагол обозначает действие, т.е. нечто
тянущееся во времени, следовательно, всякий
глагол по природе «линеен».
Таким образом, по отношению к общему
определению значения категории вида («как
действие протекает во времени», см. выше)
получается для совершенного вида чрезвычайно
оригинальное значение: действие в нем совсем не
протекает во времени; это отрицательное и
иррациональное представление и составляет
чрезвычайно яркую и положительную
характеристику совершенного вида.
Такое понимание совершенного вида вполне
объясняет и отсутствие у него настоящего
времени, так как то, что происходит во время речи
как процесса тянущегося, трудно представить себе
не тянущимся, т.е. «точечным». Те редкие
случаи, когда мы все же употребляем совершенный
вид в значении настоящего времени, обыкновенно
поддерживаются соседством обычного глагола
настоящего времени (напр.: Посмотрите, что делает
заяц: то вскочит, то ляжет, то перевернется...,
где значение настоящего времени в последних
трех глаголах поддерживается глаголом делает).
С этим общим значением совершенного вида могут
иногда находиться в противоречии частные
видовые оттенки, заключенные в приставках.
Например: в таких глаголах, как поговорить, полежать,
приставка по- указывает на «небольшую
протяженность», на определенный отрезок времени
(поговорить = недолго говорить), но данная
приставка сохраняет тот же оттенок и в
несовершенном виде: поговаривать, полеживать,
так что в обозначении этой «небольшой
протяженности» совершенный вид, собственно, не
принимает никакого участия. Совершенный вид
образуется здесь не данной приставкой самой по
себе (как, впрочем, и во всех «приставочных»
образованиях совершенного вида), а самым фактом
присоединения приставки к корню, что ясно из
того, что приставка может быть любая (поговорить,
за-, у-, пере-, вы-, с-, до-, на-, от-, про- и т.д.).
Рассмотренные категории вида глагола вообще и
совершенного и несовершенного видов в частности
в той или иной мере свойственны и глагольным
существительным, прилагательным и наречиям, в
силу этого и названным выше смешанными частями
речи. В таких существительных, как прыжок,
скачок, мы находим оттенок «точечности», в
таких, как прыгание, летание, читатель (сравн. чтец)
– оттенок разбитого на части и длительного
процесса, в таких, как запевала, – начало
процесса и т.д. Категория вида в существительных
выражена не так ярко, как в глаголе, особенно в
области совершенного и несовершенного вида, так
как здесь отсутствует строгая парность форм,
имеющаяся в глаголе и обеспечивающая живучесть
грамматических значений. Так, сравнивая глаголы рассматривал
– рассмотрел и существительные рассматривание
– рассмотрение, мы замечаем, что ясное
значение «точечности» (т.е. совершенного вида) в
глаголе рассмотрел сходит на нет в
существительном рассмотрение. В глагольных
прилагательных и наречиях категория вида
выражена двояко. В одних случаях так же спутанно
и бледно, как в существительных, например, в таких
прилагательных, как усталый, мерзлый – обмерзлый,
вялый – завялый (с видовыми приставками), спасательный
– спасительный (с видовыми суффиксами -а-
и -и-) и т.д.; в таких наречиях, как торжествующе,
маняще – заманивающе, негаданно – неразгаданно
и т.д. с едва просвечивающими видовыми
значениями. В других случаях категория вида в
прилагательных и в наречиях выражена так же
последовательно и ярко, как в самих глаголах, это
– в особых разрядах глагольных прилагательных и
наречий – в причастиях и деепричастиях.
Переходя к этим последним, необходимо
остановиться на категории залога, объединяющей
их, как и категория вида, с глаголом.
Исключительно простая со стороны звуковой (в
сущности, даже не «ряд форм», как гласит наше
основное определение «категории», а одна форма
на -ся, -сь), категория возвратного
залога является чрезвычайно сложной со стороны
значения.
Здесь имеются и такие глаголы, как умывается (собственно-возвратные),
в которых выражено действие, направленное
обратно на самого деятеля, в силу чего наставка
-ся может быть заменена словом себя в
значении винительного падежа; и такие, как борются,
в которых наставка -ся является
носителем особого значения «взаимности»,
заключающегося в том, что действие направляется
в таких глаголах с каждого из деятелей
на каждого из тех же деятелей; и такие, как читается
(эта книга читается всеми) со значением
«страдательности» (об этих возвратных глаголах
будет сказано подробнее в связи со
страдательными причастиями); и такие, как кусается,
в которых действие совершенно отвлекается
от предмета, на который оно направлено
(от объекта), и как бы замыкается в самом
деятеле (субъекте) и т.д. и т.д. Но как бы ни
были разнообразны все эти значения, все же они
обладают одной общей чертой: все они выражают
особую связь субъекта с глагольным признаком,
которая наслаивается на основную связь – создавания
признака, выражаемую всяким глаголом, и
возвратным, и невозвратным (см. стр. 33). Таким
образом, общее значение возвратного залога, а
следовательно, и залога вообще (так как в нашей
возвратно-залоговой форме слились все те
значения, которые в других языках образуют
разные залоги) можно определить как особое
отношение глагольного признака к его субъекту
(«действующему предмету»), помимо того отношения,
которое выражено в самой категории глагольности.
Категорией залога, кроме глаголов и без особых
отличий от него, обладают причастия и
деепричастия, например: купающийся,
купавшийся, купаясь, выкупавшись. Но,
кроме этих форм, у причастий существуют еще
особые залоговые формы: купаемый, выкупанный,
убитый. Это страдательные залоговые формы
типа тех возвратных глаголов со значением
«страдательности», о которых упомянуто было выше
(читается). Необходимо остановиться на этих
глаголах. Действие в этих глаголах при помощи
формы залога изображено как «страдание», в том
смысле, что деятель (субъект), в сущности, не
действует, а испытывает на себе действие
другого предмета (название которого стоит в
творительном падеже): книга читается публикой,
колхоз организуется риком и т.д. Здесь мы
имеем дело с противоречием между элементами
одного и того же словосочетания: именительный
как падеж «действующего предмета» сталкивается
с творительным «действующего лица». Это
противоречие, как всякое грамматическое
противоречие, воспринимается как цельный
сложный образ, и специальное залоговое значение
здесь создается не столько формой самого глагола,
как во всех предыдущих группах возвратных
глаголов, сколько формой того словосочетания
(с творительным падежом), в которое он вступает.
Нужно заметить, что такое «страдательное»
значение наставки -ся возможно только в
тех возвратных глаголах, которые образованы от собственно-переходных
глаголов, т.е. управляющих винительным падежом
без предлога. Подобные образования от глаголов несобственно-переходных,
т.е. управляющих не винительным, а другими
падежами, являются неправильностями, например,
неправильно сказать: он угрожается кредиторами
или он угрожаем кредиторами, так как
угрожаю кому, а не кого.
Деепричастия и причастия, кроме категории
залога, объединяются с глаголом еще категорией
времени. Но категория эта здесь имеет важные
отличия от ее глагольного употребления и потому
нуждается в особом рассмотрении. Возьмем
следующие сочетания с деепричастием: читая, я
замечал..., читая, я замечаю..., читая, я буду
замечать... В первом случае чтение предшествует
моей речи, во втором случае оно происходит во время
самой речи, в третьем следует за речью.
Но это отношение к моменту речи, составляющее
сущность категории времени вообще, выражается не
формой деепричастия читая, так как она во
всех трех случаях одинакова, а формами глагола: замечал,
замечаю, буду замечать. В деепричастии же самом
по себе во всех трех случаях выражается одно
только временное соотношение: чтение происходило,
происходит или будет происходить одновременно
с «замечанием». Вместо читая во всех трех
случаях можно было бы сказать: в то время
как я читал, в то время как я читаю, в то время как
я буду читать. Таким образом, настоящее время
деепричастия обозначает одновременность
действия, выраженного деепричастием, с временем
главного действия, выраженного глаголом.
Подобным же образом прошедшее время
деепричастия обозначает обычно только предшествование
действия, выраженного деепричастием, действию,
выраженному глаголом. Так, в сочетаниях прочитав,
я заметил..., прочитав, я замечаю..., прочитав,
я замечу... в деепричастии прочитав сохраняется
одно только временное соотношение с главным
действием, выраженным глаголом: чтение происходило
или произойдет до «замечания». Вместо прочитав
можно было бы сказать: после того как я
прочитал, после того как я прочитаю. В обоих
случаях время деепричастия обозначает не
отношение времени процесса к времени речи, а
отношение его к времени главного действия
(выраженного глаголом). Впрочем, относительно
формы прошедшего времени деепричастия надо
сказать, что при известных условиях (в
зависимости от контекста или обстановки в живой
речи) она может обозначать и предшествование
времени самой речи. Например, в сочетании получив
наконец это письмо, я смогу ответить форма получив
равна по смыслу выражению «после того как
получил», а не «после того как получу», и такое
значение обусловлено словом наконец (сравн.
без наконец: получив это письмо, я смогу
ответить). Формы времени в причастиях
могут иметь и те значения, какие они имеют в
деепричастиях, и те, какие бывают в глаголе. Так,
когда мы говорим: я увидел волны, бьющиеся о
борт корабля; я вижу волны, бьющиеся о борт
корабля; я увижу волны, бьющиеся о борт
корабля, то во всех трех случаях время
причастия обозначает только одновременность
выражаемого им действия с действием, выраженным
в глаголе. Но, например, когда мы говорим: человек,
читающий эту книгу, заболел, настоящее
время причастия имеет то же значение, что и
настоящее время глагола (читающий = тот,
который в настоящее время читает, а не тот,
который читал в момент заболевания). Прошедшее
время причастия почти всегда обозначает
предшествование времени речи. Если сказать: я
буду говорить с человеком, сделавшим мне
много зла, то при обычных условиях речи это
будет значить, что этот человек раньше, до
моей речи, делал мне зло. Только в исключительных
условиях повествования о будущем это
может иметь такой смысл: NN станет моим врагом,
будет преследовать меня; и вот я пойду к этому
человеку, сделавшему мне много зла, и скажу... В
общем, времена причастий и деепричастий по
значению своему относятся к переходному типу
категорий, подобно категории лица: поскольку они
обозначают отношения времен одних действий к
временам других в той же речи, они относятся к объективным
синтаксическим категориям: поскольку же они
косвенно, через время главного действия,
обозначают и отношение к моменту речевого
сознания, они относятся к субъективным
синтаксическим категориям.
Итак, причастия и деепричастия резко
отличаются от прочих глагольных прилагательных
(как облезлый, текучий и др.) и наречий (как торжествующе,
обдуманно и др.) следующими тремя сторонами
своих значений: 1) они имеют последовательно
проведенные по всей категории значения
глагольных видов, 2) они имеют значения залогов,
причем значение страдательного залога в них даже
более четко выражено, чем в самом глаголе, 3) они
имеют значения времен, хотя по большей части
и не тождественные со значениями времен в
глаголе, но вполне аналогичные с ними. Все эти черты
глагольности в причастии и деепричастии
являются равноправными наряду с их основными
чертами прилагательного и наречия, так что
получаются в буквальном смысле смешанные части
речи: в причастии смешаны глагол и
прилагательное, в деепричастии – глагол и
наречие.
Единство глагола (вместе с инфинитивом),
причастия и деепричастия особенно резко
проявляется в формах словосочетаний.
Здесь надо отметить два основных факта:
1. Управление глаголов всегда совершенно
тождественно с управлением причастий и
деепричастий, от него образованных. Так, если люблю
кого и любить кого, то и любящий кого,
любя кого (сравн. иное управление при
существительном любовь к кому и
отсутствие управления при прилагательном любовный).
То же относится и к способности подчинять целые предложения
(говорит, что..., говорящий, что..., говоря, что..., а
говорение, что… и говорливый, что... –
невозможны).
2. Примыкание к причастиям и деепричастиям
подчинено тем же законам, как и примыкание к
глаголам. Поэтому и те и другие одинаково
свободно присоединяют к себе наречия (хорошо
читаю – хорошо читать – хорошо читающий –
хорошо читаемый – хорошо читая, но не хорошо
чтение и не хорошо четкий) и инфинитивы,
если их присоединяет соответствующий глагол (спешу
писать – спешить писать – спешащий писать –
спеша писать, но поспешность писать и спешный
писать – невозможны). Все это сплачивает
глагол, причастие и деепричастие в одну группу,
которую за отсутствием специального термина в
русской грамматике можно называть глаголом в
широком смысле, в отличие от глагола в
узком смысле, т.е. спрягаемых форм и инфинитива. С
другой стороны, совокупность спрягаемых форм
отделяется обычно от инфинитива, причастия и
деепричастия, вместе взятых, под именем собственно-глагола,
причем термин глагол нередко употребляется и
в этом, уже самом узком, смысле.
§ 8. Замена в области частей речи
Начнем с так называемого субстантивирования
(от substantivum = существительное) прилагательных, т.е.
употребления прилагательных в смысле
существительных. В живой разговорной речи очень
часты случаи опущения существительных и
замена их прилагательными, например: ты, смотри,
хорошего дай, крупного; или: вам какие?
шерстяные, вязаные, где опущенные
существительные хорошо известны
разговаривающим из обстановки речи. Но подобные
случаи, распространенные в языке, как и всякие
другие опущения (сравн.: я тебя! ты куда?
направо за угол! и т.д.), в силу закона экономии
сил, еще не являются субстантивированием в
собственном смысле слова. Под
субстантивированием надо понимать не случайную,
а общепринятую, утвердившуюся в языке (или
стоящую на пути к этому) замену
существительного прилагательным. Так, при слове столовая
в смысле обычного прилагательного могут
быть (а при случае могут в живой речи и
опускаться) различные существительные: столовая
мебель, столовая скатерть и т.д. Но когда
говорят просто столовая и не мыслят (не
подразумевают) при этом никакого
существительного, то это слово само по себе,
без существительного, обозначает комнату, в
которой обедают, или кухмистерскую, и,
следовательно, является субстантивированным
прилагательным. Одни из субстантивированных
прилагательных уже очень близко подошли к
существительным, например: рабочий, больной,
столовая и т.д. (очень редко говорят: рабочий
человек, столовая комната), другие только
начали переходить в существительные, например: заказное
в смысле заказное письмо, третьи, наконец,
стоят на полдороге, как холерный, тифозный, так
как одинаково часто говорят и холерный, и холерный
больной. Некоторые из прилагательных совсем
перестали употребляться как прилагательные и
уже совершенно уподобились существительным, как портной,
жаркое и т.д., так что по отношению к ним нельзя
уже говорить о «замене» одной части речи другой,
и они являются просто «существительными с
окончаниями прилагательных».
Так как причастие есть прежде всего
прилагательное, то оно разделяет все его
свойства, в том числе и способность переходить
в существительные. В словах заведующий,
раненый, минувшее, мороженое и т.д., как в
сочетаниях падающего поддержи, утопающий
за соломинку хватается и т.д., мы имеем
субстантивированные причастия.
Существительные и субстантивированные
прилагательные синтаксически во многом тождественны:
и те, и другие служат подлежащими в одних случаях
и управляемыми словами в других (см. примеры
выше), присоединяют к себе прилагательные в
порядке согласования, например: К нам скоро
назначат нового заведующего. Зарвавшиеся
белые раздули до невероятности эту историю, употребляются
на равных правах в качестве однородных членов,
например: паденье ратных и вождей (у
Пушкина, сравн. не субстантивированно: ратных
вождей). Однако некоторые черты природы
прилагательных сохраняются и при
субстантивировании. Так, они по-прежнему могут
определяться и наречием (напр.: Вы просите о совершенно
невозможном, сравн. с существительным: о совершенной
невозможности). Кроме того, если
субстантивированные прилагательные
употребляются в роли сочиненных слов (в так
называемом «приложении»), то преимущественно с
постановкой их на втором месте, например:
товарищ-заведующий, так как при обычном
порядке прилагательное могло бы быть понято и не
субстантивированно (заведующий товарищ).
С морфологической стороны тоже можно
говорить только о «замене» прилагательным
существительного, а не о полном превращении в
существительное. Так, при слове силач нам
рисуется живой человек со многими признаками
силача (с большими мускулами, широкой грудью и
т.д.), а при слове сильный, употребленном в
смысле существительного (с сильным не борись...),
какой-то неживой, отвлеченный человек с
одним только признаком силы.
Наряду с заменой существительного
прилагательным можно до некоторой степени
признавать и обратную замену прилагательного
существительным. Здесь можно иметь в виду,
во-первых, то, что в школе называется
«приложением» (гражданин Иванов, товарищ
комендант), с другой стороны – так называемый
«второй именительный» существительного при
глаголе-связке (он был комиссар, ты будешь
учитель). В каждом из этих случаев мы имеем два
существительных, которые грамматически совершенно
равноправны и представляют собой сочинительный
тип связи («Русский язык», № 16/2007), но словарная
сторона создает здесь соотношение, параллельное
соотношению между существительным и
прилагательным. Дело в том, что по словарным
значениям одно из существительных обыкновенно
более конкретно и более предметно, чем
другое, и потому с ним связывается представление
о самостоятельном предмете, а другое
существительное мыслится как предмет, его квалифицирующий
(определяющий), т.е. оно выполняет роль прилагательного
по отношению к этому более предметному
существительному. Обычно видовое мыслится как
квалификация индивидуального (напр.,
самостоятельный предмет – Иванов, а
квалифицирующий – гражданин), родовое – как
квалификация видового (напр., самостоятельный
предмет – собака, а квалифицирующий – животное).
Иногда логические и словарные соотношения
складываются так, что трудно решить, как
мыслилось данное словосочетание (сравн.,
например: студент-немец, сосед-доктор), но
важно, что почти никогда оба
существительных не сознаются одинаково,
что при случае отражается и на грамматической
стороне: то прилагательное или тот глагол,
который относится к обоим существительным,
согласуется только с одним из них, например: премудрый
крыса Онуфрий (В.Жуковский); будущий
человек-дрянцо. (Н.Гоголь.).
§ 9. Переходные и неопределенные
случаи
в области частей речи
В языке имеется очень много слов, относительно
которых трудно решить, к какой части речи их
отнести. В большинстве случаев мы имеем здесь
дело с переходными фактами в области частей
речи. Дело в том, что отдельные слова могут в
течение исторической жизни языка медленно и
постепенно переходить из одной части речи в
другую. Там, где этот процесс еще не закончен и
продолжается, мы сталкиваемся с такими
промежуточными фактами, в которых затрудняемся
точно определить часть речи.
Чаще всего переходность встречается в области наречий,
из которых все почти (кроме так называемых
«первообразных», как там, всегда и др.)
произошли уже в праславянскую эпоху из
прилагательных и существительных. Процесс
перехода заключался здесь в том, что по разным
причинам происходила «изоляция» какого-нибудь
одного падежа существительного или
прилагательного (или предлога с падежом) из общей
системы склонения. Этот изолированный падеж,
теряя свои нормальные связи в предложении,
притягиваясь синтаксически (т.е. в
словосочетаниях) исключительно к глаголу,
начинал обозначать признак признака и делался
наречием. Например, все наречия на о (типа хорошо)
явно сходны со средним родом прилагательного.
Это – бывший винительный падеж
единственного числа среднего рода краткого субстантивированного
прилагательного. От этой вымершей категории
случайно сохранилось несколько слов: добро,
зло, худо и т.д. (сравн. в поговорках: нет худа
без добра и т.п.).
Бесформенные наречия («синтаксические») в
большинстве случаев очень ясно обнаруживают
свой былой состав, т.е. свое происхождение: наугад
(из на + угад), справа (из с + права) и
т.д. Этот процесс образования наречий от
существительных и прилагательных продолжается
и в настоящее время, создавая среди
наречий много переходных, промежуточных фактов.
Так, в некоторых случаях падежи прилагательных
или существительных, от которых образовано
данное наречие, еще не исчезли из языка, и тогда
этот изолированный как наречие падеж отличается
от настоящего падежа или ударением (например: бего'м
и бе'гом, впервы'е и в пе'рвые и т.д.), или
по значению, вытекающему из связи (утром я
вышел из дому и я доволен своим утром, верить
в волю народную и натешиться вволю и
т.д.). В других случаях наречия еще только зарождаются,
и тогда начавшаяся изоляция сказывается или в том,
что не всякое прилагательное
возможно при данном существительном (можно
сказать: это случилось жарким летним
днем, но нельзя сказать: самым длинным
днем), или не всякая вставка возможна между
тем предлогом и падежом, из которых составлено
данное наречие (под самый конец, но нельзя
сказать в том же смысле под печальный конец).
К переходным случаям в области частей речи
относится и образование непричастных прилагательных
из причастий. Так, например, причастие блестящий
в выражениях блестящий оратор, блестящее
исполнение почти уже перешло в простое
прилагательное (почти равно: прекрасный оратор,
прекрасное исполнение); это связано с тем, что
причастие теряет в этих случаях значения времени,
вида, залога, а также свое глагольное управление
(сравн.: бриллиант, блестящий перед вами
всеми цветами радуги, сравн. еще: образованный
человек и союз, образованный металлистами
в таком-то году, набитый дурак и набитая пухом
подушка, проклятое наследие прошлого и сын,
проклятый отцом, и т.д.). Менее
распространен в языке процесс перехода деепричастий
в наречия. Этот переход обусловливается тем,
что данное деепричастие теряет управление, т.е.
начинает употребляться в одиночку. Таковы одиночные:
шутя (всему учил его шутя (А.Пушкин), сидя,
лежа (сравн. вися, держа и т.д., отличающиеся
и по ударению, и по степени глагольности).
Некоторые деепричастия окончательно перешли в
наречия, например, мо'лча, которое даже
вызвало образование нового деепричастия взамен
прежнего с новым ударением (молча' об этом).
Наконец, к переходным фактам в области
частей речи относятся и случаи не закончившегося
образования служебных слов из полных.
Так, из наречий и деепричастий образуются
часто предлоги. Например: предлог кроме произошел
из соответствующего наречия (в древнерусском
языке: а сама отъиде кроме, т.е. в сторону);
предлог благодаря (в значении причины: благодаря
тебе, благодаря моей болезни) – из
соответствующего деепричастия (у Пушкина еще с
вин.: благодаря бога и барина); во многих
случаях процесс этот захвачен нашей эпохой в
середине его развития, и тогда мы имеем то, что
можно называть «предложными наречиями» (около,
возле, внутри, после и т.д., сравн.: приеду
после, приеду после обеда) и «предложными
деепричастиями» (смотря в сочетании: смотря
по тому, сколько..., спустя в сочетании: спустя
пять лет и т.п.). Точно так же и союзы часто
происходят из полных слов (хотя из
деепричастия от глагола хочу, чтобы из
местоименного существительного что + частица
бы и т.д.). Поэтому многие союзы могут
употребляться то как союзы (едва он успел
сесть, карета тронулась), то как полные слова (он
едва успел сесть). Усилительные слова,
образованные как из полных слов (ведь от ведать
и т.п.), так и из других служебных (даже из
союзов да и же), часто тоже обнаруживают
черты переходности. Так, слова уже и еще, сохранившие
временно'е значение, и только, сохраняющее
количественное значение, являются чем-то средним
между усилительной частицей и наречием.
Наряду с переходными фактами, которые всегда
более или менее подходят под обе части речи,
между которыми они балансируют, существуют в
языке и факты, не подходящие ни под одну
часть речи. Это будут слова, не имеющие ни
одного из четырех основных значений (предмета,
качественного признака, действенного признака и
признака признака), слова, еще не
выкристаллизовавшиеся в отношении значения
частей речи, как бы аморфные в этом отношении
(не смешивать с бесформенными). Сюда относятся
прежде всего такие слова, как есть (в смысле существует),
нет (в смысле не существует), на (в
смысле возьми), а также жаль, можно, нельзя и
другие, которые входят в очень близкую к глаголу
категорию сказуемости, но в саму категорию
глагольности не входят и, следовательно, не
принадлежат ни к какой части речи (об этих словах
см. в § 11 и дальше в § 16). Таковыми же являются
и те форменные слова, которые употребляются только
в качестве присвязочных членов при безличном
составном сказуемом: стыдно, больно, жалко,
нужно, должно и др. Причислять эти слова к
наречиям, как это часто делается, нельзя, потому
что они не имеют главного признака наречия –
относимости к глаголу: нельзя сказать он стыдно
поступает, он должно относится к матери и
т.д. Точно так же не говорят или почти не говорят: его
поведение было стыдно, было должно, и,
следовательно, это и не средний род краткого
прилагательного. До некоторой степени то же
можно сказать про все слова на -о, употребляющиеся
в роли присвязочных безличных сказуемых (весело,
грустно, холодно, неловко, противно и т.д.),
потому что в наречном употреблении они в той или
иной степени всегда меняют значение (сравн.: ему
неловко танцевать и он неловко танцует), а в
смысле среднего рода прилагательного их по
большей части избегают употреблять, заменяя полной
формой прилагательного (вм. это помещение
холодно говорят это помещение холодное и
т.д.). Значит, все это будут слова, не относящиеся
ни к какой части речи. Наряду с такими словами в
языке имеется целая группа слов с двояким
синтаксическим употреблением. Именно ряд форм,
принадлежащих к категории сравнительной степени
(умнее, белее, умней, белей, громче, тише и т.п.),
одинаково легко употребляется и в смысле
признака предмета (он умнее, эта краска белее, я
не видел краски белее), и в смысле признака
признака (он поступил умнее, он намазался
белее), т.е. как бы принадлежит одновременно и к
прилагательным, и к наречиям. Эта «двоякость»
тоже указывает на то, что ни та, ни другая часть
речи в этих словах не выкристаллизовалась
для нашего сознания с достаточной ясностью,
почему мы и не будем называть их в этой книге ни
прилагательными, ни наречиями, а только
«сравнительными формами».
§ 10. Местоименность
Местоимения не составляют особой части речи, а
распределяются между основными частями речи.
Существуют местоименные существительные
(я, ты, он, кто, что), местоименные прилагательные
(мой, твой, чей, тот и т.д.) и местоименные
наречия (по-моему, как, так, иначе, где, там и
т.д.). Есть даже два-три производных глагола,
которые можно называть местоименными, так как
они образованы от местоименных корней (усваивать,
осваиваться, переиначивать).
Местоимения представляют собой единственную
в языке группу слов, в которой неграмматические
части слов (корни) не обозначают никаких реальных
представлений, а только различные отношения
самого говорящего и представляющего к тому, о
чем он говорит и что представляет, т.е. корни
слов в данном случае имеют чисто грамматическое,
в частности субъективное, значение, подобно
категориям времени, наклонения и лица в глаголе.
В самом деле, что, например, обозначает корень -м-
в словах меня, мне, мой, по-моему? Значения
в них предмета (меня, мне), признака (мой) и
признака (по-моему) создаются в них
формальными частями, для корня же остается
только одно: указание на то, что говорящий
говорит о самом себе, что он отождествляет
предмет своей речи-мысли с самим собой. Точно так
же корень слов тот, этот, такой, так обозначает,
что он отождествляет предмет данной мысли с
каким-то предметом предыдущей мысли или с
реальным предметом, на который он в данный момент
указывает, не называя его; корень слов иной,
иначе, переиначивать обозначает, что говорящий
как-то отличает, отделяет то, о чем мыслит в
данный момент, от того, о чем мыслил раньше;
корень слов кто, что, какой, чей, как обозначает,
что он не видит никакого отношения между
предметом данной мысли и предыдущей (или между
самим наблюдаемым фактом и своей мыслью) и ищет
этого отношения, и т.д., и т.д. Все эти значения –
чисто грамматические, формальные. Таким образом,
у местоимений совсем нет вещественного
значения. Это создает для этой группы слов
совершенно особое положение среди всех других
групп. С одной стороны, она внеграмматична в
том смысле, что не подходит, взятая в целом, ни под
один из грамматических рядов, так как все они
создаются формами слов и словосочетаний, а она – корнями
слов1; с другой стороны –
она сугубо грамматична, так как по значению
исключительно формальна. При делении
местоимений на группы приходится иметь в виду
только различия в значениях корней, так как
различия в значениях аффиксов у них те же, что и у
всех других слов (почему и получаются среди них
те же четыре части речи). Все местоимения по
значению корней можно разделить на следующие
группы:
1) личные местоимения: я2,
мой, по-моему, ты, твой, по-твоему, он (поскольку
это слово противопоставляется в мысли словам я и ты),
по-его, мы, наш, по-нашему, вы, ваш, по-вашему, ихний,
по-ихнему;
2) возвратные: себя (себе, собой), свой,
по-своему;
3) указательные: этот, тот, сей, оный, здесь,
вот, вон, там, тут, туда, оттуда, тогда, оттого,
затем, потому, поэтому, столько, такой, этакий,
так, этак, вот какой, следующий, данный (когда
говорится о фактически данном, например: при
данных условиях невозможно работать; сравн. в
группе 10-й). Указательным является и местоимение он,
поскольку оно относится мыслью к слову, ранее
употребленному в речи, например: брат
подошел к окну; он был не в духе;
4) обобщительные: всякий, каждый, какой
угодно, любой, всяко, по-всякому, всячески;
5) совокупные: весь, целый (в смысле весь),
везде, всюду, отовсюду, всегда;
6) выделительные: сам, самый, иной, иначе,
другой (в смысле иной), по-другому;
7) вопросительные: кто? что? что за? какой?
который? чей? сколько? где? куда? откуда? с каких
пор? до каких пор? докуда? когда? зачем? отчего?
почему? как?;
8) относительные: те же, что и
вопросительные, но в значении так называемых
союзных слов, служащих для соединения
предложений (см. § 30);
9) восклицательные: те же, что и
вопросительные, но в значении восклицательных
членов в восклицательных предложениях (см. § 21);
10) неопределенные: некто, нечто, некоторый,
некий, несколько, некогда (в смысле когда-то),
кто-то, что-то, чей-то, какой-то, где-то, когда-то и
т.д. (все вопросительные с частицей то),
кто-либо, что-либо и т.д. (все вопросительные с
частицей либо), кто-нибудь, что-нибудь и т.д.
(все вопросительные с частицей нибудь), просто
вопросительные с неопределенным значением,
например: кто кивер чистил, весь избитый, кто
штык точил, ворча сердито... (М.Лермонтов), один
(не в счетном смысле, а, например, в сочетании: один
человек хотел разбогатеть), известный (когда
говорится о неизвестном для беседующих,
например: при известных условиях воздух
бывает в жидком состоянии), данный (когда
говорится о не данном фактически для
беседующих, например: в каждом данном
случае условия будут свои, сравн. в группе 3-й), определенный
(когда фактически определение не произведено,
например: определенные причины порождают
определенные следствия);
11) отрицательные: никто, ничто, никакой,
ничей, нигде, никогда, ни за что, нипочем и т.д., некого,
некому, негде, некогда (в смысле нет времени), незачем,
неоткуда, некуда и т.д.
В языке постоянно происходят переходы
отдельных слов из местоименных в неместоименные
и обратно. Многие неместоименные слова по
значению своему близко стоят к той или иной
группе местоимений. Так, слова своеобразный,
особенный, особняком и т.п. обозначают почти то
же, что и выделительные местоимения иной,
другой, слова совокупность, вместе,
объединение и т.п. напоминают совокупные
местоимения и т.д. Если отвлеченность подобных
слов возрастает и они достигают предельно отвлеченного
значения, они становятся местоимениями, что
произошло, например, совсем недавно со словами определенный,
данный, известный; наоборот, если
«предельность» исчезает и отвлеченность
убывает, слово из местоименного делается явно
неместоименным. Таковы, например, слова собственность,
особняк, особа, образованные от
возвратно-местоименного корня -себ-, -соб-, но
отошедшие от местоимений в силу конкретности
своих значений.
Своеобразие грамматической природы
местоимений создает для них очень много отличий
в синтаксическом отношении. Для примера приведем
здесь следующие факты:
1) у местоименных существительных нет
основной способности всякого существительного
присоединять к себе прилагательные в порядке
простого (непредикативного и не обособленного,
см. § 11 и 24) согласования: не говорится хороший
я, плохой он и т.д.; так же невозможно
присоединение прилагательных к местоимениям кто
и что;
2) местоименные прилагательные, имеющие
притяжательное значение (мой, твой и т.д.), не
могут быть заменены родительным принадлежности,
как это возможно для неместоименных
прилагательных; стол отцовский – стол отца, но
при стол мой не существует стол меня (а в
некоторых языках, наоборот, при стол меня не
существует стол мой);
3) местоимения способны соединять в себе
наиболее контрастные в грамматике функции слов полных
и слов частичных, или служебных; так, например,
местоимение который в сочетании человек, который
здесь был, уехал будет одновременно и подлежащим,
и союзным словом.
§ 11. Сказуемость
Возьмем ряд случайно вырванных из связи слов: белую,
вчера, стариков, море, сплю, ушедший, работать,
убирайтесь, нельзя, приехали, август, придя,
добрыми, учиться, стыдно, Москва, болен, умна,
жаль.
Прочитав эти слова монотонным голосом или
молча, по возможности отвлекаясь от интонации, мы
заметим, что среди этих слов есть такие, которые
не кажутся нам отрывочными и бессмысленными, как
прочие слова этого ряда, а воспринимаются как
выражение отдельных мыслей, что уподобляет их
как бы целым фразам. Таковы следующие слова: сплю,
убирайтесь, нельзя, приехали, стыдно, болен, умна,
жаль.
Этот оттенок в значении некоторых слов,
показывающий, что слово независимо от его
интонирования соответствует не представлению
только (как слова белую, вчера, стариков и
т.д.), а целой мысли, называется в синтаксисе
сказуемостью. Слова, проявляющие этот оттенок,
выражают его частью своими собственными формами,
частью формами тех словосочетаний, в которые они
вступают в речи. Таким образом, сказуемость – формальная
категория в широком смысле слова (см. § 4,
«Русский язык», № 16/2007), и притом категория субъективная,
так как различие между мыслью и представлением
зависит, конечно, только от того, кто мыслит или
представляет, т.е. от говорящего.
Выразителями сказуемости, этой важнейшей
из грамматических категорий, являются следующие
разряды слов:
1) глагол во всех временах и наклонениях,
причем сюда относятся только собственно глаголы,
так как ни причастия, ни деепричастия, ни
инфинитивы оттенка сказуемости, как видно из
взятого нами ряда слов, не проявляют;
2) слова, употребляющиеся только при глагольных
связках: нельзя было, жаль будет, стыдно
будет, был весел, казался богат, сделалась
умна и т.д.3.
Присвязочные слова этого рода сливаются с
глаголами- связками в единое целое и являются в
речи составным выражением сказуемого.
Их надо будет отличать от таких форм и слов,
которые, хотя и имеют ту же способность сливаться
со связками в составное сказуемое, но способны в
то же время и на другие, внесвязочные роли в
предложении (например, полная форма
прилагательного: он был смелый и смелый
человек нигде не пропадет или творительный
падеж существительного: он был монтером и
звонок исправлен монтером). В
отличие от этих слов и форм, слова и формы первого
рода можно было бы назвать собственно-привязочными.
В силу тесной связи этих слов c глаголом-связкой и
невозможности связаться с каким-нибудь другим
словом они, так сказать, «оглаголились», вернее,
«осказуемились», так как восприняли от глагола
не всю его сущность (признака, создаваемого
деятельностью предмета, они все-таки не
выражают), а только способность выражать мысль,
т.е. быть сказуемым.
Кроме собственно-глаголов и собственно
присвязочных слов, в русском языке можно указать
еще три бесформенных слова, выражающих
сказуемость: есть (в смысле существует), нет
(в смысле не существует) и на! (в смысле возьми),
которые по значению тоже связаны с глаголами.
Первые два связаны с ним тем, что они служат как
бы настоящим временем изъявительного наклонения
к глаголу был – буду; третье – тем, что
ему свойственно глагольное управление (на-ка
тебе бумаги!, на книгу!) и что оно выражает побуждение,
что составляет сущность категории
повелительного наклонения.
Таким образом, сказуемость, хотя она выражается
и не только глаголами, все же оказывается тесно
связанной с глагольностью. И это вполне
понятно: глагол как выразитель действия, т.е. активного
отношения предмета к своему признаку, находится
в полном соответствии с понятием мысли (а значит,
и сказуемости) как активного соединения представлений.
Теперь попробуем прочитать весь помещенный в
начале параграфа ряд слов не с монотонной
«словарной» интонацией, а с одной из трех живых
фразных интонаций, т.е. с повествовательной
(«сообщительной»), вопросительной или
восклицательной, например: «Белую?» или «Белую!»
или «Белую.», «Вчера?», «Вчера!», «Вчера.» и
т.д. При таком чтении окажется, что каждое из этих
слов (как и каждое полное слово вообще) выражает
мысль, делается целой фразой (хотя и неполной).
Таким образом, перед нами другой способ
выражения категории сказуемости: интонация.
Главный признак этого способа – фразное ударение
(обычно называемое «логическим»), которое
делается на одном из слов фразы (или на одиночном
слове в известных случаях) и обособляет данное
высказывание от предыдущего и последующего как
отдельную мысль. Такое ударение может
поместиться на любом полном слове. Так, мы
можем сказать: у нас вчера был спектакль (а
не концерт), у нас вчера был спектакль (важно,
был или не был), у нас вчера был спектакль (а
не третьего дня), у нас вчера был спектакль (а
не у вас). То же можно выразить и в
восклицательном, и в вопросительном тоне. Выбор
слова для фразного ударения зависит от целого
ряда факторов: логических, психологических,
ритмических и отчасти грамматических. Например,
в сочетаниях добрый день, приятного сна ударение
делается на существительном потому, что оно
является подчиняющим словом, хотя по смыслу для
нас здесь более важными являются прилагательные.
Но определенной связи между выбором слова для
ударения и собственно-грамматической (или
глагольной) сказуемостью уловить нельзя. Если бы
интонационный и глагольный способы выражения
категории сказуемости совпадали, то ударение
всегда делалось бы только на глаголе или на
присвязочном слове. На самом же деле ударение,
как мы уже видели, может быть на любом полном
слове. Отсюда заключаем, что интонационный
признак не вступает в данном случае в
органическую связь с собственно формальными
признаками, а сочетается с ними в порядке
случайного сотрудничества (сравн. § 4, «Русский
язык», № 16/2007). Следовательно, нельзя говорить о
категории сказуемости вообще, а только либо о глагольной
сказуемости, либо об интонационной. В данной
книге нас будет занимать только первая.
На таких фразах, как «Белую?», «Вчера!» и т.д.
можно окончательно удостовериться, что только
глагольности свойствен оттенок выражения
процесса мысли независимо от интонации. Так,
слово белую нам может казаться выражением
отдельной мысли потому, что мы воспринимаем его
при вышеуказанных интонационных условиях как
недоговоренную фразу с опущением известных
слов. И если мы станем предположительно
дополнять эту фразу опущенными словами: белую
бумагу, белую меловую бумагу, белую меловую
бумагу первого сорта, взятую вчера на складе;
белую меловую бумагу первого сорта, взятую вчера
на складе для нашей типографии, и т.д., и т.д., то
сколько бы мы слов ни прибавляли, фраза не будет
выражать своим формальным составом (не
интонацией!) целой мысли, пока мы не прибавим
какого-нибудь глагола, или собственно
присвязочного слова, или слов есть, нет, на!, т.е.
вообще предикативного слова («предикат» =
сказуемое, от латинского praedicare – высказывать,
«предикативный» = сказуемостный, т.е. выражающий
оттенок сказуемости). Стоит же только прибавить: взвесил,
или потерял, или принял – и фраза
делается законченным выражением мысли
независимо от интонации. И мы получили бы такой
же результат, если бы с самого начала прибавили одно
из предикативных слов: белую взвесил, на
белую!, белая есть, белой нет, белую жаль,
белая хороша и т.д. Таким образом,
непредикативные слова в тех случаях, когда они
при помощи интонации выражают мысль, все же
тянутся к явным или подразумеваемым предикативным
словам и без какого бы то ни было отношения к ним
выражать мысли не могут.
Но среди непредикативных слов взятого нами в
начале параграфа ряда имеются и такие, которые
для выражения мысли не нуждаются ни в
прибавлении предиката, ни в его подразумевании, а
нуждаются только в определенной интонации.
Таковы два разряда слов: 1) имена
существительные (или субстантивированные
прилагательные) в именительном падеже и 2)
независимые инфинитивы. Возьмем из нашего
ряда слово море в такой связи: Море. Тропики.
Абсолютный штиль. Пароход наш быстро и плавно
скользит по водяному зеркалу. Слово море не
принадлежит к числу предикативных, но особая
интонация (разновидность повествовательной)
помогает ему выразить отдельную мысль без всяких
подразумеваний. Если бы мы захотели прибавлять к
нему, не изменяя смысла, предикаты, то
оказался бы возможным только один предикат: море
есть. Но как раз этот оборот в таких случаях
совершенно неупотребителен. Ясно, что слово море
без всякого подразумевания, самым своим именительным
падежом обозначает существование.
Именительный падеж в таком значении можно
называть бытийным (или экзистенциальным). Его
надо отличать от именительного падежа,
выражающего отдельные представления (не
мысль!), например, в обращениях или в таких
случаях, как: Москва... как много дорогих
воспоминаний связано у меня с этим городом! Здесь
в слове Москва выражено представление о
Москве в его чистом виде, не осложненное идеей
существования (сравн. то же слово в таком
контексте: Москва. Носильщики, вокзальная
суетня... Вот я иду по московским улицам..., где
не вспоминается Москва, а явно предстает
перед говорящим как существующая). K
бытийному близок указательный именительный,
связанный с указательным жестом. Указывая на
дерево, на котором сидит ворона, и говоря ворона!,
мы обычно не мыслим при этом никакого
предиката и не чувствуем никакой потребности в
предикате (вроде: ворона сидит, ворона видна,
ворона виднеется и т.д.); значит, предикативное
значение и здесь заключено в самой категории именительного
падежа в соединении с соответствующей
интонацией. Наконец, сюда же принадлежит и
«назывной» именительный, встречающийся на
вывесках, в заглавиях книг, объявлениях и т.п.
Выражение мысли здесь происходит с помощью
обстановки, так как написанное слово помещается
в определенном месте, по большей части в
непосредственном соседстве с тем предметом,
который этим словом обозначен (например, вывеска
над магазином). Таким образом, у категории
именительного падежа имеются три значения, при
которых ее формы выражают мысль: 1) бытийное (с
помощью одной интонации), 2) указательное (с
помощью жеста и интонации) и 3) назывное (с
помощью обстановки и интонации).
Той же особенностью в некоторых случаях
обладают и инфинитивы. Возьмем инфинитив работать
в такой связи: Здоровье восстановлено, все
препятствия устранены. Теперь – работать,
работать и работать.
Дополняя слово работать другими
предикативными словами (решил работать, хочу
работать, можно работать, нужно работать и
т.д.), мы видим, что возможны самые разнообразные
дополнения, но что все они совершенно
произвольны и все не только дополняют, но и прямо искажают
характер оборота. Ясно, что и здесь никакого
«подразумевания» нет, а сам инфинитив в
соединении с определенной интонацией выражает
отдельную мысль. Значение предикативности в
самой форме инфинитива ясно выступает в случаях
употребления ее в придаточных предложениях с
союзом чтобы, где к инфинитиву никакого
глагола «примыслить» невозможно: я пришел,
чтобы поесть (вставка: чтобы я мог
поесть – явно искусственна).
Итак, непредикативные сами по себе,
именительный падеж и инфинитив в тех случаях,
когда они комбинируются со специфическими
предикативными интонациями, получают особый
предикативный смысл, не зависящий от
подразумевания и тем отличающий эти категории от
всех прочих непредикативных категорий. Здесь
перед нами один из случаев органического
сочетания интонации и собственно-грамматических
средств, которое создает новое комбинативное
значение (см. § 4, «Русский язык», № 16/2007).
Следовательно, этого рода сказуемость мы должны
приравнять к глагольной и считать собственно-грамматической
сказуемостью.
В итоге в категорию сказуемости входят
следующие разряды слов: 1) собственно глаголы, 2)
сочетания глаголов-связок с целым рядом форм и
бесформенных слов (о них – в следующих
параграфах), а иногда одни эти формы и
бесформенные слова, 3) несколько бесформенных
слов, связанных по значению с глаголами (слова есть,
нет, на!), 4) именительный падеж существительных
в бытийном, указательном и назывном значениях и в
сочетании с соответствующими интонациями, 5)
инфинитивы в целом ряде значений, о которых речь
ниже, и в сочетании с соответствующими
интонациями. Все эти слова и словосочетания в
дальнейшем мы будем называть сказуемыми,
различая простое сказуемое (слово) и составное
сказуемое (словосочетание). Всякое же
словосочетание, заключающее в своем составе
сказуемое, мы будем называть предложением.
1 Имеется в виду только
индоевропейская местоименность.
2 Имеются в виду
косвенные падежи: в именительном нет ни корня, ни
окончания.
3 Об употреблении этих
слов в известных случаях и без связок, но с тем же
значением сказуемости будет сказано в § 16.
Продолжение следует |