РАЗВИТИЕ РЕЧИ

Эпистолярный жанр – в прошлом?

“Мертв эпистолярный жанр. Жалеть не надо”.
(Д.Стахов “The new times”, 19.01.2009 г.)

“Кто сегодня пишет письмо?
Старушки по старой памяти”.
(В.Ширгев “Новая газета”, 20.07.2009 г.)

“...Сегодня почте редко доверяют что-то важное”.
(Б.Вишневский, там же)

“Словесник не имеет права не следить за свежими журналами и газетами”, – так сформулировал я свое “кредо” примерно четверть века тому назад, вступив на так называемую “экспериментальную площадку”, и с тех пор был ему верен. Причем не только после очередной сенсационной публикации о ком-нибудь из “программных” авторов, готовясь к уроку по литературе, но и продумывая тему и подбор материала занятия по русскому языку. Поэтому, познакомившись со статьей Д.Стахова с красноречивым заголовком “Эпистолярный жанр умер” и будучи не согласен с ее автором, я решил использовать ее как затравку для дискуссии по курсу “Русский язык как средство общения”, дав своим ученикам-второкурсникам тему для размышления (устного и письменного): “Письмо (или о письме)”.

Не прошло и полугода, как жизнь подтвердила актуальность затронутой проблемы. Министр связи И.Щеголев издал приказ Р65, а постоянные сотрудники “Новой газеты” В.Ширяев и Б.Вишневский сочли его антиконституционным. Следуя ему, “компетентные органы” в мирное время должны перлюстрировать почту, создавая для этого “черные кабинеты”, “куда почтальонам вход будет запрещен”. Зачем, когда “сегодня почте редко доверяют что-то важное”, а письма пишут “старушки по старой памяти”? А я ведь дал высказаться по этому поводу не “старушкам”, а молодым людям от 17 лет и старше.

Письмо в художественном произведении

К. Малевич. Автопортрет, 1933

В свое время я останавливался на роли письма в творчестве как отечественных, так и зарубежных писателей-классиков. Представлялся случай в порядке повторения осуществить всегда плодотворную “смычку” русского языка и литературы, сопоставив письма друг другу Татьяны и Онегина. Помогли мне в этом В.Непомнящий и В.Берестов. Первый (в статье “Книга, обращенная к нам из сборника “Да ведают потомки православных...””, М., 2001) утверждает: “ее письмо – это письмо любви, его письмо – письмо страсти... Главный “герой” письма Татьяны – Онегин”, второй (В.Берестов, в радиопередаче “Погадаем по “Онегину””, конкретизирует: “Татьяна пишет ему, какой он замечательный и что они созданы друг для друга”. – Ф.Н.) и продолжает: “В письме Онегина главный “герой” – он сам: письмо полно жалости к себе самому... он всю жизнь видел в мире только себя... Он и сейчас такой же... Все та же формула онегинской жизни: хочу – значит должен иметь... Евгений по-прежнему путает “готовность отдать себя другому – с желанием присвоить другого себе...”” (с этим были согласны и мои первокурсники прежних лет, писавшие: “В его письме – все: обида, страсть, упрямство, все, но не любовь”).

Таким образом, в “Евгении Онегине” письма проявляют своеобразие характеров пушкинских героев.

Запечатленная эпоха

Вл. Татлин, 1980. Художник М.А. Бирштейн

В жизни же в письмах чаще запечатлеваются особенности времени. Фронтовые письма во многих домах – не только драгоценная семейная реликвия, но и запечатленная эпоха. А ведь есть страницы истории, известные нашим ученикам лишь понаслышке, не “из первых рук”. И я обратился к переписке с друзьями К. а и Н.Клюева, свидетельствовавшей и в том, и в другом случае об отношении советской власти к неугодным ей деятелям литературы и искусства. Автор знаменитого “Черного квадрата” в 1922–1924 годах пишет о себе, близких и друзьях:

“Терпим ужасный голод. Я на волоске, а ...Хлебников умер, замученный голодом. На очереди – Татлин и я... есть... овес, черный хлеб, иметь от этой прелести больную жену туберкулезом, просидеть год в ванне сырой..., ходить в ... рваных брюках... Еще один год я потяну, а там – в дом умалишенных... Левому искусству говорят кончать... Вообще, да здравствуют богомазы, понятные и ясные... “это все непонятно массам”, а когда говоришь – дайте мне массу, и она поймет меня, то это их не убеждает... У меня хватает жалованья на несколько дней, ни лекарство купить нельзя, ни поесть... Ходим в калошах, ибо ботинки все в дырах... Болезнь жены и матери и многое другое так утомили, что ужас. Посылка получена, но за нее наложили налог в 30 рублей, а у меня на марку для письма денег нет. Так что посылка пошла обратно... Софья Михайловна (жена Малевича. – Ф.Н.) лежит уже 4 месяца в постели... Денег нет на кормежку... нет ни красок, ни другого материала...”.

Малевич, Татлин, Хлебников – корифеи “левого искусства” – хоть на свободе. А.Н. Клюев, высоко ценимый Блоком и друживший с Есениным, в 1934 году, находясь за свои убеждения и произведения в сибирской ссылке, пишет С.Клычкову: “Я согласен... на верную и мучительную смерть... вновь опухоли, сильнейшее головокружение... Бумаги здесь нет... Я... очень слаб... Весь поседел, кожа стала буро-синей и растрескалась, как сухая земля... свирепо голодаю... из угла гонят и могут выгнать на снег, если почуют, что я не могу за него уплатить...

В Томске – глубокая зима. Мороз под 40. Я без валенок, и в базарные дни мне реже удается выходить за милостыней. Подают картошку, очень редко хлеб. Деньгами от двух до трех рублей – в продолжение почти целого дня – от 6 утра до 4 дня... Из поданного варю иногда похлебку, куда полагаю все: хлебные крошки, дикий чеснок, картошку, брюкву, даже немного клеверного сена, если оно находится в крестьянских возах. Пью кипяток с брусникой... Сахар – великая радость. Впереди морозы до 60, но мне страшно умереть на улице. Ах, если бы в тепле, у печки!..

У меня – общая изба, где народу 14 человек... Здоровье мое сильно пошатнулось... Какая-то незнакомая доселе болезнь сердца и желудка: невыносимая боль. Лежал десять дней за плату 6 руб. в сутки. Бесплатно ссыльным лекарства и больницы не полагается... Пронзает мое сердце судьба моей поэмы “Песнь о Великой Матери”. Создавал я ее шесть лет. Собирал по зернышку русские тайны... Нестерпимо жалко...

Лежал три недели в смертельном томлении, снах и видениях – под гам, мерзкую ругань днем и смрад, и храпы ночью... Был на просвечивании... Боли в области живота здешние врачи объясняют язвой желудка... Сердце не дает покоя, особенно ночью... несмотря на бездомье и отсутствие уединения, сердце мое полно стихами... Четыре месяца был прикован к постели: разбит параличом и совершенно беспомощен. Отнялась левая рука, и левый глаз закрылся... На мне одни лохмотья! Восемь месяцев не был из-за болезни в бане. Самому не дойти, а помочь некому”. (В 2009 году в октябре исполняется 125 лет со дня рождения затравленного и впоследствии физически уничтоженного поэта, вышли его сборники, отыскалась пятьдесят семь лет пролежавшая на Лубянке, в архиве КГБ с грифом “Совершенно секретно”, его “Песнь о Великой Матери”, но в большинстве библиотек и в программе по литературе его по-прежнему нет.)

О чем пишут молодые люди

В.Хлебников. Литография Н. Кульбина

Разумеется, на такие образцы жанра я не рассчитывал. Но предложенная тема “Письмо (или о письме)” давала возможность вспомнить дорогое прошлое, и общим во всем процитированном ниже была потребность в общении.

Так, одна из девушек вспоминает: “Когда-то я сама писала письма. Я жила в Московской области, а моя подруга в Москве. Мы писали друг другу о своих успехах в учебе, о друзьях и даже о личной жизни (всякие девичьи секреты, в общем). Но со временем появились и у меня, и у нее мобильные телефоны. И наша переписка сошла на коротенькое SMS-сообщение. Эти послания стали чаще и намного короче. У нас с... подругой появились почтовые ящики. И общение наше стало совсем единовременным. Еще одной интересной вещью стало то, что мы теперь могли общаться не только вдвоем, но и в компании друзей, не выходя из интернета. Все это просто, быстро и даже сначала интересно, но сейчас я лучше бы села в уютный уголок и написала подружке о прожитом дне, ну или о прошлых выходных – это намного интереснее, чем короткое предложение или ежесекундное послание по интернету. Своему любимому человеку в день всех влюбленных я в качестве подарка написала письмо. Оно было оформлено как сверток с романтическими рисунками и красивыми, ярко-красными буквами... Мне очень понравилось писать письмо такого вида” (здесь и далее сохранен стиль автора – Ф.Н.).

“Письма такого вида” во многом порождены тем, что их писали будущие архитекторы, нередко превращая переписку в своего рода игру. Например: “С малых лет я очень люблю писать письма. Началось с того, что мы начали перепись с моей подругой, хоть она не далеко живет от моего дома. Мы писали письма... не... на обычных листочках. Нам казалось, что от писем мы должны получать восторг не только за написанное, но и за их внешний облик. Письмо как бы должно само говорить. Тем самым мы вкладывали душу в создаваемое нами. Например, делали сами открытку, на которой было что-то, что привлекало глаза и отчего невозможно было оторваться. Мы очень старались над своими “шедеврами”, поэтому на них могло уходить немало времени... Мы... писали письма и отдавали их заранее (мы не отсылали их по почте, т.к. они зачастую не помещались в конверт, и мы делали свои – любых размеров), и на конверте всегда было написано, какого числа открывать письмо... А также мы делали открытки на праздники, которые являлись и подарками” (все это бережно хранилось и перечитывалось обеими – нередко в присутствии друг друга. – Ф.Н.).

Кроме воспоминаний о том, “как молоды мы были..., как верили в себя”, есть вполне зрелые размышления о самом жанре: “Как бы грустно это ни звучало, но сейчас короткие отрывочные послания, передающие факты без какой-либо эмоциональной окраски, заменили письмо. Мы теряем навык написания письма. А ведь это целое искусство, которым в совершенстве владели наши предки. конечно же, жанр не исчез совсем. Среди огромного числа этих холодных, формальных посланий можно найти письма, по-настоящему наполненные теплотой и эмоциями. Разница между ними видна сразу. Письма написаны... чтобы передать свои чувства и эмоции человеку, который действительно дорог, чтобы делиться, а не только получать информацию... Их пишут от всего сердца, вдумчиво и старательно подбирая каждое слово...”.

Была в процитированном сочинении спорная фраза: “Письма написаны, чтобы их прочитали, а не чтобы на них ответили”... Но существуют и письма-дневники, на прочтение не рассчитанные. Вот одно из них, озаглавленное: “Письмо маме (не отправленное)”: “Здравствуй, мама. Первое, с чего я хочу начать, это... сказать тебе, как сильно я тебя люблю. Ты очень много работаешь, устаешь, я учусь. Теперь, когда мы обе очень заняты и я выросла, мы общаемся очень мало и как-то иначе. Ты стала относиться ко мне как ко взрослой и в то же время всегда напоминаешь мне, что я еще ребенок. Но я и есть ребенок. Я не стремлюсь быстро взрослеть.

На свете есть только один человек, который не спит ночами, когда меня нет, радуется моим победам..., которому можно доверить все... Этот самый-самый дорогой человек... – ты, мама...

Мне очень не хватает детства, детства с тобой..., с твоими сказками, с твоей заботой... А все эти книги из моего детства... до сих пор звучат твоим голосом. И привычка загибать уголки – она твоя, так во мне и осталась... Хотя мне лично это не нравится...

Иногда, мысленно, я разговариваю с тобой..., и мне становится легче... Ты как ангел-хранитель, мама. Я помню тяжелые времена для нашей семьи, когда с отцом случилась беда, – ты больше всего боялась за меня. Ты не из тех сумасшедших женщин, которые в порыве горя и отчаяния готовы сотворить что угодно, – в любых ситуациях поступаешь разумно и справедливо. Я горжусь тем, что ты, пройдя такие испытания, остаешься человеком. Спасибо тебе за то, что и меня ты этому научила...

А помнишь..., как ты учила меня рисовать?.. Когда мне грустно, я вспоминаю, как мы рисовали нашу любимую собаку Динку, и мне становилось намного лучше. Сейчас, рисуя, я представляю себя маленькой девочкой, сидящей рядом с тобой, которая усердно старается порадовать маму своими успехами...

Я, мамочка, о себе думаю: все ли в жизни правильно делаю?.. Нет, я тоже ошибаюсь... и глупости делаю... Мне так порой за себя стыдно...

...Я... рада, что мы всегда дружили с тобой. Ты очень старалась сделать меня человеком... Я стала, стала человеком, мамочка. Ты можешь теперь гордиться мной. Гордиться тем, что я самостоятельная, что я творческая личность, что я абсолютно счастливое существо. Что-что, а уметь быть счастливой ты меня научила... Спасибо тебе за это и за все остальное тоже”.

Я, наверно, удивлю читателя, если признаюсь, что мне многое не понять в этом “письме”. Я впервые увидел его автора месяца за два до его написания. На первом курсе я ее не учил. Ведет ли (и вела ли когда-нибудь) она дневник, кто ее мать, что случилось с отцом, – не знаю. И дело не в особом ее доверии к почти незнакомому учителю. Просто возникло желание объясниться в любви к матери, излить на бумаге рвущееся из души, а мое задание дало выход эмоциям.

И еще одна из процитированных выше мне совершенно не знакома: тоже пришла к нам сразу на второй курс после окончания одиннадцатилетки. А двух других я целый год учил, тщетно пытаясь вовлечь в частые в ту пору дискуссии – они не поддавались, однако в сочинениях порой обнаруживали, что им есть, что сказать... Значит... Значит, надо как можно чаще давать ученикам возможность высказывать свое, а не чужое, писать о своей, а не об онегинской или гамлетовской любви, говорить о своих, а не о обломовских или безуховских грехах или ошибках, идя навстречу их настроениям и формируя вкусы.

А что касается эпистолярного жанра и того, жив ли он или мертв, процитирую концовку одного из приведенных выше сочинений: “Все в мире возвращается: обычаи, люди, мысли, ценности. Также вернется к нам письмо... это чудо, которого ждешь с нетерпением!”.

Вот такие они философы и оптимисты на пороге самостоятельной жизни, а кое-кто – уже “переступив порог”.

Ф.А. НОДЕЛЬ,
канд. пед. наук,
преподаватель колледжа № 17
архитектуры и менеджмента
в строительстве