РАЗВИТИЕ РЕЧИ
Лопахин на сцене и на экранеНа пересечении лучей культуры – чеховский Лопахин “…Даже интересно сделать Чехова более
резким, более современным”. ““Вишневый сад” становится как бы
совершенно новой пьесой… Талант… будет
выражаться в способности ощутить современное
отношение к старым проблемам и ситуациям”.
“Вы будете это смотреть?” – спросил накануне мой ученик. В телепрограмме – в ночь с 19-го на 20-е декабря – стояло: “23:00. Закрытый показ. “Сад”… По мотивам пьесы Чехова “Вишневый сад””…
Всего несколько дней назад мы “прошли” эту лебединую песнь чуть более столетия назад ушедшего классика, творчество которого и сегодня вызывает ожесточенные споры. В сводных театральных месячных программах “Афиши” за последние годы всегда значилось не менее семи “Вишневых садов”. Плюс давняя экранизация и телеспектакль. И – анонс предстоящей премьеры в Ленкоме в постановке М.Захарова (чей “Иванов” с Е.Леоновым и сегодня в памяти старых театралов). После показа “Сада” состоялось его ночное обсуждение в программе “Гордон Кихот”. Выступали ведущий, режиссер С.Овчаров, продюсер и композитор, а также В.Васильева, Л.Хейфец, В.Баринов, А.Максимов, А.Герман-младший. Мнения разделились… Мое личное знакомство со сценическим воплощением “Вишневого сада” состоялось давным-давно. Из полувековой давности спектакля запомнился больше других Б.Добронравов. И когда лет сорок назад я повел своих учеников в ЦТСА, их заинтересовал тот же герой – Лопахин – в исполнении П.Вишнякова. В фильме же “Сад” передо мной в этой роли было нечто невзрачное – скорее приказчик Подхалюзин из пьесы Островского “Свои люди – сочтемся” (если не Тишка), чем чеховский герой (главный, по авторской трактовке пьесы). Но ведь почти сразу после премьеры “Вишневого сада” (сценической жизни которого исполняется в нынешнем году 105 лет) о Лопахине писали: “Лопахин... по-своему мечтатель... выразитель нового буржуазного строя и не с дурной его стороны”, “Лопахины, если не сами, то в лице своих сыновей и внуков, создали картинные галереи, музеи, открыли театры”. Тогда же делались разнообразные прогнозы: “А Лопахины – бог весть, в какую окончательную форму выльются”, “Лопахины не сметут и не сомнут культуры. Они поднимут ее на высоту, достойную России. И сделают… достоянием всего народа”. Последнее высказывание принадлежит священнику Г.Петрову, статья которого носит красноречивое название: “В защиту Лопахина”. Увы! Этот герой и сегодня нуждается в защите. Полвека назад литературоведы писали о нем по знакомой схеме: “с одной стороны” и “с другой стороны”. Так А.Ревякин, отмечая лопахинское “стремление к красоте”, уточнял: “Лопахины признавали красоту, лишь связанную с общественной пользой, сугубо утилитарную”; В.Хализев, признавая “искренность... гражданских устремлений.., душевную тонкость.., жажду творить и созидать”, оговаривался: “Созидание – это лишь туманная мечта дельца-предпринимателя. А реальна в его программе лишь отрицательная ее часть”. Печально же знаменитый критик-флюгер В.Ермилов угодливо пророчил: “Будущее – не с Лопахиным”. А когда Лопахины все же пришли и заняли свое (и не свое) место в нашем настоящем (и – кто знает – не в будущем ли тоже?), состоялся примечательный диалог между писателем Ю.Абрамовым (многолетним соавтором кинорежиссера А.Сокурова, преподавателем ВГИКа) и корреспондентом журнала “The New Times”. На вопрос, возможна ли в России лопахинская программа по превращению романтического поместья в капиталистическое предприятие, Ю.Абрамов ответил так: “…Лопахинская программа осуществится. И в центре Петербурга построят небоскреб “Газпрома”… Рядом с Юрьевом-Польским есть город, в котором все это почти получилось – Суздаль. Сегодня он представляет собой филиал Арбата…” (22.09.2008 г.) Между тем упомянутый мною выше М.Захаров, готовя в Ленкоме премьеру “Вишневого сада”, в “Новой газете” (от 13–15.10.2008 г.) вспоминает и напоминает: “Оказывается, Чехов очень хотел, чтобы Лопахина играл Станиславский (как мы помним, он был родом из купцов Алексеевых. – Ф.Н.), для него это была очень важная роль… Лопахин – человек, который хочет сделать много хорошего… он понимает: важно что-то другое…” В порядке эксперимента я давно уже строю уроки русского языка по преимуществу на фрагментах незатасканных и не вошедших во все шпаргалки литературоведческих статей (о чем уже не раз писал на страницах газеты “Русский язык”). Последние же два года, изучая драматургию, я устраиваю как бы “двойной прокат” страниц театральной летописи. То, что будет процитировано ниже, я читаю и обсуждаю со своими учениками на уроках литературы, а на русском – диктую эти великолепные образцы искусствоведческого анализа, допуская (а иногда и поощряя) продолжение ранее начатой дискуссии на тему: “Таким ли вы представляли себе чеховского Лопахина?” (речь идет о нашумевших “Вишневых садах” на Таганке и в Театре Сатиры, премьеры которых состоялись в 1975 и 1985 годах в постановке – соответственно – А.Эфроса и В.Плучека с кумирами публики В.Высоцким и А.Мироновым в роли Лопахина). О корифеях театра и кино пишут корифеи искусствоведения, недавно ушедшие от нас К.Рудницкий и А.Свободин. “Лопахин-Высоцкий в новеньком, с иголочки, светлом – цвета сливок – костюме, элегантный, умный, ироничный, был, как ни парадоксально это прозвучит, единственным подлинным аристократом духа… У Высоцкого любовь к Раневской превратилась в главное содержание роли. Высоцкий играл человека, который пронес нежность к этой капризной и экстравагантной женщине сквозь всю жизнь и относится к ней едва ли не молитвенно. Сквозь робость и поверх нежности, их поглощая и перекрывая, рокоча и нервно вибрируя в интонациях актера, все слышнее становилась исполинская сила безответной любви. Речь шла не о том, что купец, нувориш завладел дворянским имением. Напротив, один только Лопахин и старался, и тщился ради Раневской спасти вишневый сад. Финальная катастрофа была губительна не для нее – она-то уедет в Париж, а для него – он ее теряет навеки. Опьянение Лопахина – тяжелое, мрачное – Высоцкий понял и сыграл как смерть души и смерть любви. В этой сцене впервые вдруг бросились в глаза желтые ботинки Лопахина. Дотоле они не привлекали к себе внимания, теперь вдруг замелькали, начали ехидно поскрипывать на каждом шагу, напоминая Лопахину, что он – всего лишь обладатель, приобретатель, что у него все есть – и богатое имение, и костюм цвета сливок, и шикарные штиблеты, одного только нет и не будет: счастья… Высоцкий сразу взял высокую трагическую ноту”. (К.Рудницкий. Театральные сюжеты) Статья А.Свободина так и называется “Андрей Миронов и Ермолай Лопахин” и выходит далеко за пределы театральной рецензии-“портрета”. Она начинается так: “В пьесе Чехова “Вишневый сад”… полно загадок. Одна из них – роль Лопахина. Как его играть?.. Поди пойми… А между тем, автора передергивало при мысли, что Лопахина станут изображать “кулаком”, “сукиным сыном”. Антон Павлович писал в письмах, что “роль Лопахина центральная…”, что он “порядочный человек во всех смыслах…”. Андрея Миронова мы привыкли видеть в ажурных, каскадных ролях с пением, танцами, броским неотразимым юмором. Здесь перед нами был другой человек. Мягкий, с почти неслышными движениями, озабоченный тем, чтобы не совершить какую-нибудь неловкость, о чем-то все время думающий… Лопахин был неблагополучен, его постоянно мучила какая-то мысль, тоска. Деловитость ее не заглушала… Миронов… придал своему Лопахину звучание философичное… С лица мироновского Лопахина не сходит легкая тень обреченности… Душа его поражена горечью почти эсхатологических предчувствий… (Горечь эта была характерна для русских купцов начала века, таких как Морозов, Мамонтов, Щукин. Инстинкт и азарт предпринимательства соединялся в их душах с ощущением тщеты накоплений. Это порождало метания, парадоксы личной жизни, кровавые драмы. Они жертвовали деньги на… театры, собирали коллекции мировой живописи, устраивали оперу. Они влюблялись в аристократок…) А как он любит Раневскую! Есть одна сцена совсем в духе светового кружева, что будто накинуто на происходящее. Когда Раневская перед самым отъездом уходит, чтобы послать к нему Варю, он замечает на одном из чемоданов забытые ею перчатки. медленно берет их и задумывается. Потом кладет на место. И в это мгновение мы понимаем: предложения Варе он не сделает, и понимаем, почему… (об этом и сегодня делаются немыслимые, но вполне “современные” предположения. – Ф.Н.) Перед ним проходит вдруг идеал женщины, которую он бы любил, если бы не был сыном мужика, не ставшим еще даже и полуинтеллигентом, а был бы тем, каким он нередко видит себя в смутных фантазиях…”. (А.Свободин. Театр в лицах) Процитированные выше строки позволили поднять на более высокий уровень и работу по русскому языку (со словарем уяснить значение слов экстравагантная, нувориш, ажурные, каскадные, эсхатологическое, парадокс, идеал, понять значение “внутренних цитат” и скобок), и понимание роли детали в искусстве и литературе (“штиблеты” и “перчатки” играют в упомянутых выше спектаклях не менее значительную роль, чем одеяние Плюшкина или “футляр” Беликова в литературе). А интерпретация чеховской системы образов в театральной постановке позволяет понять многое, не досказанное автором. Два примера. Партнерша В.Высоцкого, исполнившая роль Раневской, А.Демидова вспоминает об облике Лопахина-Высоцкого, о его внешних “приспособлениях” к роли: “Тем удивительнее было для меня его решение играть Лопахина в белом пиджачном костюме, который ему не шел, но подчеркивал какую-то обособленность Лопахина от всех остальных и очень помогал на сцене”. (А.Демидова – в сборнике воспоминаний о Высоцком “Я, конечно, вернусь”) Еще важнее свидетельство В.Золотухина, друга Высоцкого по жизни и партнера, исполнителя роли Пети Трофимова на сцене Театра на Таганке (в постановке Эфроса): “Наши герои ищут друг друга, наши партнерские взаимопривычки рождают новые взаимоотношения между Лопахиным и Трофимовым, становится легко, просто и ужасно грустно, до слез… и мы-то осознали это умом только потом”. (Там же) Именно эти строки позволяют нам (а может быть, и наиболее “продвинутым” нашим ученикам) понять, насколько для сегодняшних Лопахиных (будь то Вексельберг, Усманов, Потанин, Прохоров или Абрамович) важны советы и предостережения нынешних Трофимовых (например, “не размахивать руками”). Найдется кому направить капиталы и энергию “нуворишей” нашего времени на полезные обществу, добрые дела, – страна обогатится новыми книжными издательствами и коллекциями изобразительного искусства. Не найдется – их огромные богатства пойдут на уродливые “кукурузины” “Газпрома” или картинные галереи для очередной “любимой”. Слова Пети Трофимова о том, дойдет ли он до прекрасного будущего: “Дойду. Или укажу путь другим, как дойти”,– сегодня актуальнее, чем сто пять лет назад. А впрочем, дождемся премьеры “Вишневого сада” в Ленкоме или где-нибудь еще. Что-то они нам подскажут… Ф.А. НОДЕЛЬ, |