УЧЕНИЕ С УВЛЕЧЕНИЕМ

Литературный маскарад

Предлагаем под Новый год или в каникулы сыграть в «литературный маскарад».

Игра состоит в том, что фрагмент какого-либо известного литературного произведения маскируется под другое известное произведение путем замены имен героев, а иногда еще и некоторых предметов, географических названий и др. Ведущий зачитывает «переодетые» тексты. Задача играющих – узнать 1) «маску», 2) зашифрованное произведение, 3) авторов – и по возможности восстановить исходный текст. Можно устроить командную игру-соревнование.

Первый раунд сыграем вместе. Ведущий читает:

Все четверо выходят вместе;
Атос уныньем как убит;
Мысль о потерянной невесте
Его терзает и мертвит.
Садятся на коней ретивых;
Вдоль берегов Эро счастливых
Летят в клубящейся пыли;
Уже скрываются вдали;
Уж всадников не видно боле...
Но долго все еще глядит
Сам кардинал в пустое поле
И думой им вослед летит.

Наверное, нетрудно догадаться, что «маска» – «Три мушкетера» А.Дюма, произведение – «Руслан и Людмила» А.С. Пушкина, Атос – Руслан, Эро – Днепр, а сам кардинал – великий князь. Вот другие загадки.

1

Лодку уносило все дальше; Офелия сидела смирно, в одних чулках; красные башмачки ее плыли за лодкой, но не могли догнать ее.

Берега реки были очень красивы; повсюду виднелись чудеснейшие цветы, высокие, раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни одной человеческой души.

«Может быть, река несет меня к Гамлету?» – подумала Офелия, повеселела, встала на нос и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами.

2

Он также думал, что погода
Не унималась; что река
Все прибывала; что едва ли
С Днепра мостов уже не сняли
И что с Оксаной будет он
Дни на два, на три разлучен.
Вакула тут вздохнул сердечно
И размечтался, как поэт:

«Жениться? Мне? зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно;
Но что ж, я молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Уж кое-как себе устрою
Приют смиренный и простой
И в нем Оксану успокою».

3

Бодаев. Ты чего бормочешь?

Счастливцев. Слова... А то еще есть трансцендентальный...

Бодаев. Это что?

Счастливцев. Не знаю... забыл...

Бодаев. А к чему говоришь?

Счастливцев. Так... Надоели мне, брат, все человеческие слова... все наши слова – надоели! Каждое из них слышал я... наверное, тысячу раз...

Несчастливцев. В драме «Гамлет» говорится: «Слова, слова, слова!». Хорошая вещь... Я играл в ней могильщика...

Карп (выходя из кухни). Ты с метлой играть скоро будешь?

Несчастливцев. Не твое дело. (Ударяет себя в грудь рукой.) «Офелия! О... помяни меня в твоих молитвах!..»

4

– Ну что ж, поедешь нынче вечером к нашим, к Лариным то есть? – сказал он, отодвигая пустые шершавые раковины, придвигая сыр и значительно блестя глазами.

– Да, я непременно поеду, – отвечал Ленский. – Хотя мне показалось, что бригадирша неохотно звала меня.

– Что ты! Вздор какой! Это ее манера... Ну, давай же, братец, суп!.. Это ее манера grande dame, – сказал Евгений Онегин. – Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Баниной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из деревни? Ларины меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.

– Да, – сказал Ленский медленно и взволнованно. – Ты прав, я дик. Но только дикость моя не в том, что я уехал, а в том, что я теперь приехал. Теперь я приехал.

– О, какой ты счастливец! – подхватил Евгений Онегин, глядя в глаза Ленскому.

– Отчего?

– Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам, – продекламировал Евгений Онегин. – У тебя все впереди.

– А у тебя разве уж назади?

– Нет, хоть не назади, но у тебя будущее, а у меня настоящее – так, в пересыпочку.

– А что?

– Да нехорошо. Ну да я о себе не хочу говорить, и к тому же объяснить всего нельзя, – сказал Евгений Онегин. – Так ты зачем же приехал в деревню?..

5

Пани Мюллерова плакала, добавляя слезы вместо соли в яичницу. Они были такие горькие, что даже заменяли перец.

– Хорошо, что много перцу. Очень вкусно! – хвалил мадьяр, уплетая яичницу.

Пани Мюллерова принимала валерьяновые капли, которые теперь почему-то пахли гвоздикой. Вероятно, от слез.

Потом она видела через окно, как солдат Швейк прошел по улице. Все было в порядке: новый шарф, новая трость, новые (хотя и старые) башмаки на красивых целых каблуках.

Но рядом с ним шел мадьяр.

Пани Мюллерова зажмурила глаза и села на пол. Вернее, не на пол, а на кошку. Кошка от ужаса запела. Пани Мюллерова, выведенная из себя, побила кошку, во-первых, за то, что она вертится под ногами, а во-вторых, за то, что она не сумела в свое время поймать мышь.

А мышь, пробравшись из мастерской солдата Швейка в комод пани Мюллеровой, ела миндальные коржики, с нежностью вспоминая о мармеладе.

6

Когда я бочком влез с посылкой в дверь, Мэри Поппинс приняла вид, что ничего не понимает. Она смотрела на ящик, который я поставил перед ней на пол, и удивленно спрашивала:

– Что это? Что такое ты принес? Зачем?

– Это вы сделали, – сказал я дрожащим, срывающимся голосом.

– Что я сделала? О чем ты?

– Вы отправили в школу эту посылку. Я знаю, вы.

Я заметил, что Мэри Поппинс покраснела и смутилась. Это был тот единственный, очевидно, случай, когда я не боялся смотреть ей прямо в глаза. Мне было наплевать, няня она или моя троюродная тетка. Тут спрашивал я, а не она, и спрашивал не на английском, а на русском языке, без всяких артиклей. Пусть отвечает.

– Почему ты решил, что это я?

– Потому что у нас там не бывает никаких макарон. И гематогена не бывает.

– Как! Совсем не бывает?! – Она изумилась так искренне, что выдала себя с головой.

– Совсем не бывает. Знать надо было.

Мэри Поппинс вдруг засмеялась и попыталась меня обнять, но я отстранился от нее.

– Действительно, надо было знать. Как же это я так?! – Она на минутку задумалась. – Но тут и догадаться трудно было – честное слово! Я же городской человек. Совсем, говоришь, не бывает? Что же у вас тогда бывает?

– Бекон бывает. Овсянка бывает.

7

На доске тем временем происходило смятение. Совершенно расстроенный король в белой мантии топтался на клетке, в отчаянии вздымая руки. Три белых пешки-ландскнехты с алебардами растерянно глядели на офицера, размахивающего шпагой и указывающего вперед, где в смежных клетках, белой и черной, виднелись черные всадники Гудвина на двух горячих, роющих копытами клетки конях.

Элли чрезвычайно заинтересовало и поразило то, что шахматные фигурки были живые.

Песик, отставив от глаз бинокль, тихонько подпихнул своего короля в спину. Тот в отчаянии закрыл лицо руками.

– Плоховато дельце, дорогой Тотошка, – тихо сказал Страшила ядовитым голосом.

– Положение серьезное, но отнюдь не безнадежное, – отозвался Тотошка, – больше того: я вполне уверен в конечной победе. Стоит хорошенько проанализировать положение.

Этот анализ он начал производить довольно странным способом, именно стал кроить какие-то рожи и подмигивать своему королю.

– Ничего не помогает, – заметил Страшила.

– Ай! – вскричал Тотошка. – Попугаи разлетелись, что я и предсказывал!

Действительно, где-то вдали послышался шум многочисленных крыльев. Страшила и Дровосек бросились вон.

– А, черт вас возьми с вашими бальными затеями! – буркнул Гудвин, не отрываясь от своего рупора.

Лишь только Страшила и Дровосек скрылись, мигание Тотошки приняло усиленные размеры. Белый король наконец догадался, чего от него хотят, вдруг стащил с себя мантию, бросил ее на клетку и убежал с доски. Офицер брошенное королевское одеяние накинул на себя и занял место короля.

Страшила и Дровосек вернулись.

– Враки, как всегда, – ворчал Дровосек, косясь на Тотошку.

– Мне послышалось, – ответил песик.

– Ну, что же, долго это будет продолжаться? – спросил Гудвин. – Шах королю.

8

Дон Кихот

Дождемся ночи здесь. Ах, наконец
Достигли мы ворот Ла-Манчи! скоро
Я полечу по улицам знакомым,
Усы плащом закрыв, а брови шляпой.
Как думаешь? узнать меня нельзя?

Санчо

Да! Дон Кихота мудрено признать!
Таких, как он, такая бездна!

Дон Кихот

Шутишь?
Да кто ж меня узнает?

Санчо

Первый сторож,
Гитана, или пьяный музыкант,
Иль свой же брат печальный кавалер,
Со шпагою под мышкой и в плаще.

Дон Кихот

Что за беда, хоть и узнают. Только б
Не встретился мне сам король. А впрочем,
Я никого в Ла-Манче не боюсь.

Продолжение и ответы в следующем номере

Б. ИОМДИН,
О. ШЕМАНАЕВА,
г. Москва