АНАЛИЗ ТЕКСТА
Н.А. КОЖЕВНИКОВА
С точки зрения собакиЯзыковые особенности одного рассказа ЧеховаИзображение жизни с точки зрения персонажа имеет в рассказе “Каштанка” своеобразный характер. Необычен герой рассказа – и потому объективный мир деформирован его мерой понимания вещей. Необычна и обстановка, в которую герой попадает, – пропорции реального мира смещаются его непониманием. Художественная задача рассказа, таким образом, двойственна: передать точку зрения необычного героя на привычный, знакомый ему мир и показать, как с этой точки зрения оценивается и воспринимается мир непонятный, незнакомый. <…> Необычность точки зрения героя должна быть передана самыми обычными словами, словами автора. В рассказе явно выражены два полюса – точка зрения объективного повествователя и точка зрения героя. Взаимоотношения между ними на протяжении рассказа меняются. <…>
Начинается повествование как объективное, герой показан со стороны: “Молодая рыжая собака – помесь такса с дворняжкой, – очень похожая мордой на лисицу, бегала взад и вперед по тротуару и беспокойно оглядывалась по сторонам”. Но уже в следующей фразе вводится точка зрения Каштанки, выраженная в форме несобственно-прямой речи, в общем не характерной для рассказа: “Изредка она останавливалась и, плача, приподнимая то одну озябшую лапу, то другую, старалась дать себе отчет: как это могло случиться, что она заблудилась?”. Подобные колебания и смещения точек зрения характеризуют и весь рассказ. Чтобы показать, как деформируют объективный мир представления Каштанки, Чехов прибегает к приему остранения. “Остранение – это показ предмета вне ряда привычного, рассказ о явлении новыми словами, привлеченными из другого круга к нему отношений” (В.Шкловский. Жили-были. М., 1996. С. 135). Цель остранения – разрушить автоматизм восприятия и описания. Оно обычно создается, когда вводится точка зрения человека непонимающего, человека далекого от изображаемой социальной среды, например, точка зрения ребенка, человека из народа и т.п. Эффект остранения в рассказе создают обычные представления Каштанки. В объективное повествование вводятся слова “из другого ряда”, слова, отражающие свойственное ей восприятие мира. В начале главы “Беспокойная ночь” “Тетка стала думать о том, как она сегодня украла у Федора Тимофеевича куриную лапку и спрятала ее в гостиной между шкапом и стеной, где очень много паутины и пыли. Не мешало бы теперь пойти и посмотреть: цела эта лапка или нет? Очень может быть, что хозяин нашел ее и скушал”, в конце главы эта деталь возвращается: “Тетка пошла в гостиную и посмотрела за шкаф: хозяин не скушал куриной лапки, она лежала на своем месте в пыли и паутине. Но тетке было скучно, грустно и хотелось плакать”. Так передаются изменения во внутреннем состоянии Каштанки. Сходная деталь передает течение времени: “Прошло очень много времени, сколько его потребуется на то, чтобы обглодать хорошую кость”. Реакция столяра, которую наблюдает Каштанка, не совпадает с ее представлениями о том, что должно быть: “Каштанка оглянулась и увидела, что по улице прямо на нее шел полк солдат <…> К великому ее удивлению, столяр, вместо того, чтобы испугаться, завизжать и залаять, широко улыбнулся, вытянулся во фрунт и всей пятерней сделал под козырек”. Специфичность точки зрения передается и тогда, когда в объективное повествование вводится обычное слово со смещенным значением. “Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики”. Слово заказчики в таком употреблении воспринимается как странное, естественнее было бы прохожие, люди или что-нибудь в этом роде, но тут же его странность мотивируется и снимается: “Все человечество Каштанка делила на две очень неравные части: на хозяев и заказчиков…”. В рассказе слово заказчик употребляется и в своем словарном значении: “Заказчики Луки Александрыча жили ужасно далеко”. Но словарное значение “тот, кто делает заказ, поручение изготовить, выполнить, доставить что-либо” вытесняется специфическим употреблением, и слово становится сигналом того, что в повествование включилась точка зрения Каштанки: “Заказчики куда-то спешили и не обращали на нее никакого внимания”, “Из отворенной двери вышел какой-то человек, принадлежащий к разряду заказчиков”, “Тут на кровати, укрывшись байковым одеялом, спал заказчик, в котором она узнала вчерашнего незнакомца”. Аналогичное смещение происходит и в следующем примере: “Каштанка стала обнюхивать тротуар, надеясь найти хозяина по запаху его следов, но раньше какой-то негодяй прошел в новых резиновых калошах, и теперь все тонкие запахи мешались с острою каучуковою вонью, так что ничего нельзя было разобрать”. Обычные представления, связанные со словом негодяй – низкий, подлый человек, уступают место неожиданному – негодяй, потому что ходит в резиновых калошах. Специфичность восприятия окружающего мира передается и в оценках, которые в основном принадлежат Каштанке и отражают не объективное качество предмета, но субъективное отношение к нему. <…> “У незнакомца обстановка бедная и некрасивая; кроме кресел, дивана, лампы и ковров, у него нет ничего, и комната кажется пустой; у столяра же вся квартира битком набита вещами: у него есть стол, верстак, кучи стружек, рубанки, стамески, пилы, клетка с чижиком, лохань”. <…> То, что дано в непосредственном описании, приходит в комическое столкновение с оценкой. <…> Мир, где прежде жила Каштанка, – мир знакомый. Все в этом мире имеет свое точное обозначение. У хозяина Каштанки есть имя, названа его профессия, точно обозначена каждая вещь: стол, лохань, рабочий стол хозяина – верстак, инструменты хозяина – стамески, рубанки, пилы. Вещь не только названа, она несет на себе четкую печать социальной среды. Меняется мир, меняются и способы его описания. Начинается оно оценкой незнакомый: “Она отлично помнила, как она провела день и как в конце концов попала на этот незнакомый тротуар”. Новый хозяин Каштанки не имеет имени, сначала он обозначается как незнакомец, затем как хозяин. Не названа его профессия, из всего его профессионального обихода точно обозначены только бич, обручи, корда – веревка, на которой он гоняет гуся и собаку. Переодевание циркового артиста рисуется как нечто удивительное: “Начал выделывать над собой удивительные штуки”, “Затеи его этим не кончились”, “Опачкавши лицо и шею, он стал облачаться в какой-то необыкновенный, ни с чем не сообразный костюм”. Каштанка выступает в цирке, который изображен через деталь, показанную крупным планом: “Новый мир был велик и полон яркого света; куда ни взглянешь, всюду, от пола до потолка, видны были одни только лица, лица, лица и больше ничего”, но само слово цирк появляется только в последней строке рассказа. Сама Каштанка утрачивает свое имя, превращаясь в Тетку (кличка, данная ей новым хозяином, употребляется и в авторском повествовании). Настоящее имя возвращается к ней только в конце, как возвращаются имена ее старых хозяев, вытесненные приблизительными обозначениями <…>. Постепенно нагнетается атмосфера неопределенности, необычности, странности. В изобилии появляются все те средства, которыми Чехов обычно пользуется, чтобы придать повествованию субъективность: неопределенные местоимения и наречия, вводные слова со значением неопределенности, предположительности, глаголы казалось, почудилось. Они придают очень конкретный характер описаниям, замыкая их кругозором Каштанки и оставляя в поле зрения только то, что она видит, слышит, знает, понимает: “Из спальни вела куда-то еще одна дверь, тоже затворенная”, “Пришел дворник, взял за лапы гуся и унес его куда-то”, “…какой-то человек во фраке и в белой жилетке заглянул в комнату”, “…ей показалось, что она увидела громадную плохо освещенную комнату, полную чудовищ”, “По-видимому, это был очень умный гусь” и т.п. <…> Чем дальше развивается повествование, тем меньше Каштанка понимает происходящее, тем последовательнее проводится прием остранения. <…> Предметы, явления, события освещаются двойственным колеблющимся светом. Например, прямое описание: “со всех сторон послышались рев и аплодисменты” – и остраненное описание того же – “по ком-то хлопали, и этот кто-то, вероятно, рожа с хвостом вместо носа, ревел и хохотал так громко, что задрожали замочки у чемодана”. <…> В начале рассказа преобладает слово точное, прямо направленное на предмет, в конце рассказа слово субъективно, подчеркнуто неточно, если рассматривать его только в отношении к предмету. Но именно в этой неточности и заключается его художественная точность, его художественный смысл. <…> Через движение от точного слова к неточному, через смену разных обозначений одного и того же показано изменение мира и отношение Каштанки к этому миру. <…> В начале рассказа, перед тем, как Каштанка потерялась, воспроизводится реплика Луки Александрыча: “Во гресех роди мя мати во утробе моей! Ох, грехи, грехи! <…> Ты, Каштанка, насекомое существо и больше ничего. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра”. В конце рассказа Лука Александрыч говорит почти то же самое: “В бездне греховней валяются во утробе моей. <…> А ты, Каштанка, – недоумение. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра”. Так похождения Каштанки оказываются заключенными в кольцо. Во второй главе Каштанке, попавшей к “таинственному незнакомцу”, вспоминается и снится ее прежняя жизнь у столяра. В конце рассказа сном кажется жизнь у незнакомца: “Вспомнила она комнату с грязными обоями, гуся, Федора Тимофеича, вкусные обеды, ученье, цирк, но все это представлялось ей теперь, как длинный, перепутанный, тяжелый сон...”. Перечисление обращено к предшествующему тексту и подытоживает развитие действия, воспроизводя повторяющиеся детали и темы. Упражнение на понимание текста
|