АНАЛИЗ ТЕКСТА

Н.А. КОЖЕВНИКОВА

О языке рассказа А.П. Чехова
“Дама с собачкой”

1. Две части рассказа

Ялта в рассказе совмещает, с одной стороны, обстановку курортного романа, с другой – море и горы, воплощающие красоту и вечность. Персонажи принадлежат к ялтинской толпе, но они соприкасаются и с вечным. Это заставляет угадывать за курортным романом нечто большее, чего сами персонажи еще не осознают.

Рассказ распадается на две части, каждая из которых занимает две главы. Первая и вторая части противопоставлены друг другу и в то же время связаны повторами. Разные лица, реалии, места то сближаются, то противопоставляются. Помимо противопоставлений казалось – оказалось, конец – начало, на которые обратил внимание В.Б. Катаев, для рассказа значимы противопоставления чистый – нечистый, интересный – неинтересный, легкий – тяжелый, свобода – клетка, путы; сладкий – горький, молодая – старше ее, холодный – теплый, плохой – хороший. Об этом и пойдет речь в дальнейшем.

В первой части персонажей окружает “нарядная ялтинская толпа” – “…постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его”, во второй части в театре – провинциальная толпа. И в первой, и во второй частях одно из мест действия – гостиница. При изображении внешнего мира повторяется деталь пыль: “Обыватель живет у себя где-нибудь в Белеве или в Жиздре – и ему не скучно, а приедет сюда: “Ах, скучно! Ах, пыль!””; “на улицах вихрем носилась пыль” – в городе С. “И была на столе чернильница, серая от пыли”. Во второй части пыль включена в ряд реалий, сближенных эпитетом серый: “весь пол был обтянут серым солдатским сукном”; “как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями”, “Он сидел на постели, покрытой дешевым серым, точно больничным, одеялом”. Серому противостоят цвета моря и лунного света в первой части: “Они гуляли и говорили о том, как странно освещено море; вода была сиреневого цвета, такого мягкого и теплого, и по ней от луны шла золотая полоса”.

Разные части связывают переклички цветовых эпитетов: белые облака в первой части, белая земля, белые крыши – во второй. Эпитет серый раздваивается. Он характеризует Анну Сергеевну и в первой и во второй части: серые глаза, серое платье. Во второй части он характеризует окружение героев.

Содержание первой части – “приключение”, содержание второй части – любовь. Мимолетная связь развертывается на фоне моря и гор, любовь персонажей – в нарочито прозаической обстановке. В первой части персонажей сопровождает запах цветов, запах духов, запах моря. При прощании персонажей “пахло осенью”. Во второй части объяснение героев проходит “на узкой, мрачной лестнице”, “дул сквозной ветер, обдавая запахом табачных окурков”. Противопоставлены и звуки. В первой части персонажи слышат “крик цикад и шум моря”, во второй Гуров думает о том, как хороша Анна Сергеевна, “под звуки плохого оркестра, дрянных обывательских скрипок”.

Хотя рассказ называется “Дама с собачкой”, в нем преобладает точка зрения Гурова.

При изображении Анны Сергеевны сначала крупным планом показана внешняя деталь: “по набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка в берете”, “Она гуляла одна, все в том же берете”, “…дама в берете подходила не спеша, чтобы занять соседний столик”. Знакомство предваряет характеристика дамы с собачкой, передающая общее впечатление от нее: “Ее выражение, походка, платье, прическа говорили ему? что она из порядочного общества, замужем, в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь”.

2. Противопоставление персонажей

В первой части персонажи скорее противопоставлены. Оценка Гурова: “Анна Сергеевна была трогательна, от нее веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины” – противостоит осознанию ситуации Анной Сергеевной (“нечистый попутал”), ее самооценке: “Я дурная, низкая женщина, я себя презираю… и вот я стала пошлой, дрянной женщиной, которую всякий может презирать”. Противопоставление, сложившееся в сцене сближения персонажей, повторяется и затем, когда изображаются отношения Гурова и Анны Сергеевны в повторяющихся однотипных ситуациях: “…волнуемая то ревностью, то страхом, что он недостаточно ее уважает”, “она часто задумывалась и все просила его остаться? что он ее не уважает, нисколько не любит, а только видит в ней пошлую женщину”. Противопоставлением персонажей и кончается первая часть.

В рассказе рассеяны указания на необычность Анны Сергеевны, но они проходят мимо сознания Гурова, который продолжает осознавать ее как одну из общего ряда: “И он думал о том, что в его жизни было еще одно похождение, и осталось теперь воспоминание”. В начале второй части Анна Сергеевна в последний раз сравнивается с другими женщинами и ставится с ними в один ряд: “Пройдет какой-нибудь месяц, и Анна Сергеевна, казалось ему, покроется в памяти туманом и только изредка будет сниться с трогательной улыбкой, как снились другие”. Это сравнение – отправная точка для дальнейшего развития действия.

Во второй части рассказа переоцениваются центральные представления первой. Меняется общая оценка отношений с Анной Сергеевной. В первой части точку зрения Гурова передает слово приключение, во второй части Гуров иронизирует над ним: “Вот тебе и дама с собачкой… Вот тебе и приключение…”. Отношения Гурова и Анны Сергеевны приобретают новое название: любовь. Начинается новая сюжетная линия с вопроса: “Разве он любил тогда?”. В конце рассказа содержится ответ на этот вопрос: “Время шло, он знакомился, сходился, расставался, но ни разу не любил; было все, что угодно, но только не любовь. И только теперь, когда у него голова стала седой, он полюбил как следует, по-настоящему – первый раз в жизни”.

В начале знакомства отношения персонажей характеризует эпитет легкий: “легкое приключение”, “легкие победы”, “легкий разговор”. В конце первой части оценки Гурова постепенно меняются. Его состояние определено словом раскаяние, но все же основным остается эпитет легкий, который характеризует и раскаяние, и насмешку: “он был приветлив с ней и сердечен, но все же в обращении с ней, в его тоне и ласках сквозила тенью легкая насмешка <…>”. В конце рассказа на первый план выходят контрастные слова: “…И обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается”.

Во второй части рассказа развертывается мотив несвободы, который передают образы разных рядов: “и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах”. Эпитет бескрылый перекликается с образом птиц, заключенных в клетку, в конце рассказа – с образом пут.

Одни и те же оценки связывают разные ситуации. В первой части Гуров говорил Анне Сергеевне о том, как она хороша, во второй части “он думал, как она хороша”.

Изменение в отношениях персонажей показано через смену обозначений Анны Сергеевны. Сначала она – дама с собачкой, как называют ее в ялтинской толпе и в каком качестве узнает ее Гуров, затем она дама в берете, дама. Из первого разговора с ней Гуров узнает, что ее зовут Анна Сергеевна. Из всех многочисленных женщин, с которыми имел дело Гуров, только одна получает имя. Во второй главе она так и называется. После сближения с ней в сознании Гурова сталкиваются имя и прозвище: “Анна Сергеевна, эта дама с собачкой”. Уже после сближения с Анной Сергеевной Гуров узнает ее фамилию: “Я сейчас внизу в передней узнал твою фамилию: на доске написано фон Дидериц, – сказал Гуров. – Твой муж немец?”. Во второй части эта фамилия приобретает комическое звучание: Дрыдыриц.

Кроме того, разные этапы в отношениях Гурова и Анны Сергеевны передаются сменой местоименных форм. Анна Сергеевна на протяжении всего рассказа говорит Гурову вы. Гуров обращается к ней по-разному. Перед сценой в ялтинской гостинице он говорит ей вы: “Пойдемте к вам”. После сближения он говорит ей ты, она ему – вы:

“– Нехорошо, – сказала она. – Вы же первый меня не уважаете теперь.

– Отчего бы я мог перестать уважать тебя? – спросил Гуров. – Ты сама не знаешь, что говоришь”.

В сцене в театре он называет ее на вы, но по имени: “Но поймите, Анна, поймите…”, она его – по имени и отчеству: “Слышите, Дмитрий Дмитрич”. В “Славянском базаре” оба говорят ты. В конце рассказа они о себе и автор о них говорят во множественном числе: “Потом они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу”. Дважды говорится не просто о любви, а об их любви: “Для него было очевидно, что эта их любовь кончится не скоро, неизвестно когда…”; “чувствовали, что эта их любовь поменяла их обоих”. Противопоставление персонажей, важное для первой части рассказа, снимается в конце.

3. Сближающие характеристики

В рассказе есть указания и на возможность изменения персонажей. В систему их ценностей входят оценки красивый, интересный, чистый: “Я люблю честную, чистую жизнь, а грех мне гадок”, – говорит Анна Сергеевна. Контрастным словом оценивает ситуацию Гуров: “Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми”.

В Ореанде Гуров думает о том, “как в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве”, – эти размышления бросают свет на поведение самого Гурова в предшествующей сцене – они предваряют и ту переоценку ценностей, которая произошла в сознании героя позже, во второй части рассказа, когда размышления Гурова касаются того, “что мы сами мыслим и делаем”. Слова чиновника, вызвавшие возмущение Гурова: “А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!”, – принадлежат самому Гурову и только повторены чиновником.

При том, что персонажи противопоставлены друг другу, у них множество точек соприкосновения. В начале рассказа у Гурова и у Анны Сергеевны есть сближающие их характеристики. Гуров осознает себя представителем определенного круга (“у порядочных людей”), к этому кругу принадлежит и Анна Сергеевна: “она из порядочного общества”.

Персонажей толкает друг к другу сходное желание. Гурову, несмотря на его опыт, “хотелось жить”, неопытной Анне Сергеевне “хотелось пожить! Пожить и пожить!”. В конце звучит подобный мотив: “И казалось, что еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь…”.

Персонажей сближает общность состояния: “В обществе мужчин ему было скучно” – “Ее выражение, походка, платье, прическа говорили ему, что она <…> в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь…”.

Их первый разговор посвящен скуке:

“– Время идет быстро? а между тем здесь такая скука! – сказала она, не глядя на него.

– Это только принято говорить, что здесь скучно”.

Слово скучно определяет состояние Гурова, когда он слушает покаяние Анны Сергеевны: “Гурову было уже скучно слушать…”.

Характеристики персонажей в сцене прощения включают совпадающее слово: “Она не плакала, но была грустна, точно больна, и лицо у нее дрожало” – “Он был растроган, грустен и испытывал легкое раскаяние…”.

Самохарактеристика Анны Сергеевны – “и здесь я все ходила, как в угаре, как безумная…” – затем в сцене прощания характеризует обоих персонажей: “прекратить поскорее это сладкое забытье, это безумие”. “Мы с вами обезумели”, – говорит Анна Сергеевна Гурову во второй части рассказа.

Гуров “ласково поманил к себе шпица”, “в его тоне и ласках”, “говорил тихо и ласково”, “…взял ее за плечи, чтобы приласкать, пошутить”. Он слышит “ласковый шорох ее одежды”.

Любовь изменяет персонажей, сближая их. Во второй части к Гурову переходят некоторые характеристики Анны Сергеевны из первой части. Состояние Анны Сергеевны после сближения с Гуровым: “Она жаловалась, что дурно спит и что у нее тревожно бьется сердце” – соотносится с состоянием Гурова после душевного перелома: “Гуров не спал всю ночь и возмущался, и затем в следующие ночи он спал дурно, все сидел в постели и думал или ходил из угла в угол”.

Совпадают и некоторые другие характеристики: “была грустна, точно больна” – “Гуров не спал всю ночь и возмущался, и затем весь день провел с головной болью”; “лицо у нее дрожало” – “сказал дрожащим голосом, улыбаясь насильно”.

В первой части слова душа, сердце употреблены по отношению к Анне Сергеевне: “…было видно, что у нее нехорошо на душе”, “Она жаловалась, что дурно спит и что у нее тревожно бьется сердце…”. Во второй части слово сердце характеризует Гурова: “…у него вдруг забилось сердце, и от волнения он не мог вспомнить, как зовут шпица”, “Она села в третьем ряду, и когда Гуров взглянул на нее, то сердце у него сжалось, и он понял ясно, что для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека…”; “И Гуров, у которого сильно билось сердце, думал: “О Господи! И к чему эти люди, этот оркестр…”.

Слова и мысли одного персонажа переходят к другому. Гуров при прощании думает: “…ведь эта молодая женщина, с которой он больше уже никогда не увидится, не была с ним счастлива” (гл. II). Во второй части эту характеристику повторяет Анна Сергеевна: “Я никогда не была счастлива, я теперь несчастна и никогда, никогда не буду счастлива, никогда!”. Затем она повторяется в речи повествователя, передающей точку зрения Гурова: “…по глазам ее было видно, что она в самом деле несчастлива”.

Муж Анны Сергеевны упоминается в первой главе: “Она никак не могла объяснить, где служит ее муж, – в губернском правлении или в губернской управе, и это ей самой было смешно”, во второй главе содержится его характеристика, принадлежащая Анне Сергеевне. То, что в первой части говорит Анна Сергеевна о своем муже: “Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей. Я не знаю, что он делает там, как служит, а знаю только, что он лакей”, затем, в сцене в театре, вспоминает Гуров: “Вероятно, это был муж, которого она тогда в Ялте, в порыве горького чувства обозвала лакеем. И в самом деле, в его длинной фигуре, в бакенах, в небольшой лысине было что-то лакейски-скромное, улыбался он сладко, и в петлице у него блестел какой-то ученый значок, точно лакейский номер”. Этот образ приобретает обобщенный характер: “…Мелькали у них перед глазами какие-то люди в судейских, учительских и удельных мундирах, и все со значками…”.

Поездка Гурова в город С. обрамлена вопросом “зачем?”. В начале он принадлежит повествователю и Гурову: “…уехал в С. Зачем? Он и сам не знал хорошо”, в конце – Анне Сергеевне: “Зачем вы приехали? Зачем? <…> Я так страдаю! – продолжала она, не слушая его. – Я все время думала только о вас, я жила мыслями о вас. И мне хотелось забыть, забыть, но зачем, зачем вы приехали?”.

Персонажи попадают в сходные ситуации, которые освещаются противоположным образом. В первой части повторяющуюся ситуацию сопровождают однотипные жесты и оценки: “вдруг обнял ее и поцеловал в губы… и тотчас же он пугливо огляделся: не видел ли кто?”; “эти поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто не увидел <…>”. Сходные оценки сопровождают сцену в театре, хотя общая ситуация меняется: “Он стоял, испуганный ее смущением, не решаясь сесть рядом. Запели настраиваемые скрипки и флейты, стало вдруг страшно, казалось, что из всех лож смотрят”.

Этому ряду однотипных оценок противостоит оценка все равно в сцене на лестнице: “Повыше, на площадке, два гимназиста курили и смотрели вниз, но Гурову было все равно, он привлек к себе Анну Сергеевну и стал целовать ее лицо, щеки, руки”. Она возвращает к одной из ранних характеристик поведения персонажей. Первый разговор Гурова и Анны Сергеевны – “разговор людей свободных, довольных, которым все равно, куда бы ни идти, о чем ни говорить”.

Сцена в ялтинской гостинице, когда Гуров ест арбуз, а Анна Сергеевна кается и плачет (“глаза у нее наполнились слезами”; “…если бы не слезы на глазах…”), по контрасту перекликается со сценой в “Славянском базаре”, когда Гуров пьет чай, а Анна Сергеевна плачет. Связь между этими сценами устанавливает явная словесная перекличка. Конец первой сцены: “Она спрятала лицо у него на груди и прижалась к нему” – соотносится с началом второй: “…едва он вошел, как она уже припала к его груди”.

В то же время в первой сцене персонажи отчуждены друг от друга, во второй их отношения совершенно иные. У Гурова в первой сцене покаяние Анны Сергеевны вызывает раздражение. Во второй главе отношение Гурова к Анне Сергеевне характеризует слово сострадание: “Он почувствовал сострадание к этой жизни…”, “он чувствовал глубокое сострадание…”.

Анна Сергеевна, в первой сцене говорившая о себе, – во второй думает о них обоих, об их общей судьбе: “Она плакала от волнения, от скорбного сознания, что их жизнь так печально сложилась; они видятся только тайно, скрываются от людей, как воры!”.

Персонажей сближают общие оценки разных ситуаций. От персонажа к персонажу переходит мотив обмана, который имеет разные преломления. После сближения с Гуровым Анна Сергеевна говорит: “Я не мужа обманула, а самое себя, и не сейчас только, а уже давно обманываю”. Первая часть рассказа заканчивается размышлениями Гурова. Они включают его оценки, принадлежащие Анне Сергеевне, и полемику с ними. Звучит мотив обмана: “Он был растроган, грустен и испытывал легкое раскаяние: ведь эта молодая женщина, с которой он больше уже никогда не увидится, не была с ним счастлива <….> Все время она называла его добрым, необыкновенным, возвышенным; очевидно, он казался ей не тем, чем был на самом деле, значит, невольно обманывал ее…”.

Сходный мотив звучит во второй части, хотя слова обман здесь нет. Часть приведенных характеристик включается в обобщение, касающееся Гурова и его отношения к женщинам: “Он всегда казался женщинам не тем, кем был, и любили они в нем не его самого, а человека, которого создавало их воображение и которого они в своей жизни жадно искали; и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили. И ни одна из них не была с ним счастлива”. Вслед за этим обобщением идет противопоставление прошлого и настоящего, Анны Сергеевны и других женщин.

Темой обмана начинается четвертая глава: “…муж верил и не верил”. Значительная часть этой главы содержит размышления Гурова о двух жизнях – тайной и явной: “У него были две жизни: одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая – протекавшая тайно”.

Тема обмана и самообмана доходит до конца рассказа: “…они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать…”, появляются новые характеристики Гурова, контрастные предыдущим: “хотелось быть искренним, нежным”, сравните “грубоватое высокомерие счастливого мужчины” в конце первой части.

Одни и те же оценки прилагаются к противостоящим ситуациям. – В первой части: “Анна Сергеевна заторопилась.

– Это хорошо? что я уезжаю, – говорила она Гурову, – это сама судьба”.

Во второй части:

“…им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга”.

Сцена прощания в первой части: “Когда она садилась в вагон курьерского поезда и когда пробил второй звонок, она говорила: “Дайте, я погляжу на вас еще… Погляжу еще раз. Вот так” – перекликается со сценой в театре во второй: “Она глядела на него со страхом, с мольбой, с любовью, глядела пристально, чтобы покрепче задержать в памяти его черты”.

Реплику Анны Сергеевны и внутреннюю речь Гурова связывает мотив конца: “Не поминайте лихом. Мы навсегда прощаемся, это так нужно, потому что не следовало бы нам встречаться” – “И он думал о том, что вот в его жизни было еще одно похождение или приключение, и оно тоже уже кончилось и осталось теперь воспоминание…”. В сцене в театре возвращается и переосмысливается сцена прощания: “И в эту минуту он вдруг вспомнил, как тогда вечером на станции, проводив Анну Сергеевну, говорил себе, что все кончилось и они уже никогда не увидятся. Но как еще далеко было до конца!”.

Мотив конца, сначала возникший как воспоминание, приобретает развитие и, повторяясь, доходит до конца рассказа, где совмещается и образует контраст мечта героев о новой жизни и осознание реальности: “И казалось, что еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только начинается”.

Между знакомством и сближением персонажей проходит неделя, и все ялтинское времяпровождение занимает около месяца. При изображении любви героев время меняется. Гуров приезжает в С. зимой, Анна Сергеевна приезжает к нему раз в два-три месяца. Встреча в “Славянском базаре” происходит также зимой, то есть через год.

Конец мимолетной связи становится началом любви, конец рассказа – началом новых испытаний для любящих.

Статья дается в сокращении