ДАТЫ И СОБЫТИЯ

65 лет со дня Победы

Рифмы войны

“Всё рифмы какие-то слышатся, оттуда, из нашей войны”, – писал в конце жизни Константин Симонов.

И снова годовщина Великой Победы… Еще больше стало среди нас тех, у кого и деды не воевали, а родители только слышали о войне от своих дедушек и бабушек. Еще труднее стало пробудить в них живое ощущение той великой беды, что, по выражению фронтовика Александра Межирова, “вломилась в души” в июне 1941 г., и понимание того, что значила для оставшихся в живых победа над этой бедой. Для оставшихся в живых, а с ними – и для нас, их потомков и наследников.

Понимание рождается только знанием. Вот почему все более важное место на наших уроках должно занимать ознакомление с фактами Великой Отечественной войны – через дневники, письма, воспоминания тех, кто воевал или трудился для победы в тылу. Еще лучше, если эти документы придут к ребятам в результате их собственных поисков (см. об этом “Русский язык” № 23/2004).

Памятник погибшим. г. Керчь

Но не надо думать, что на фоне таких подлинных свидетельств падает значение художественных произведений о войне, особенно созданных ее участниками и очевидцами. Создания литературы и искусства – тоже документы своего времени. И если они рождены настоящими и честными художниками, то могут превосходить документы бытовые не только силой эмоционального воздействия, но и точностью видения и глубиной проникновения в суть запечатленных событий.

Сегодня мы повторяем (с одним дополнением) подборку сравнительно малоизвестных стихов военного времени (из № 7/2000). Ее центр – вторая часть, составленная из стихов победного 1945 г. (еще три таких стихотворения и два очерковых свидетельства, как проходил День Победы на фронте и в столице, см. “Русский язык” № 9/2005). Пусть ребята увидят не только шумную радость, но и то невольное недоверие, с которым воспринимались вдруг наступившая тишина и непростые проблемы, порой подстерегавшие воинов в мирной жизни.

Но понять эти неожиданные чувства доживших до мира и все великое значение Победы нельзя, если не знаешь, через что прошел народ. Как потрясена и перевернута была вся жизнь народа. Что переживали солдаты во время боя и что они видели на освобожденных землях. Как сохранялось в боях и испытаниях человеческое в людях, как жила в них надежда отвоевать у врага настоящую, достойную человека жизнь.

Обо всем этом и сказано в нашей маленькой подборке.

Сергей ГИНДИН

Семен Кирсанов
(1906–1972)

Предчувствие

К Земле подходит Марс,
планета красноватая.
Бубнит военный марш,
трезвонит медь набатная.

В узле золотой самовар
с хозяйкой бежит от войны,
на нем отражается Марс
и первые вспышки видны.

Обвалилась вторая стена,
от огня облака порыжели.
– Неужели это война?
– Прекрати повторять “неужели”!

Неопытны первые беженцы,
далекие гулы зловещи,
а им по дороге мерещатся
забытые нужные вещи.

Мать перепутала детей,
Цепляются за юбку двое,
они пристали в темноте,
когда случилось роковое.

А может быть, надо проснуться?
Уходит на сбор человек,
он думает вскоре вернуться,
но знает жена, что навек.

На стыке государств
стоит дитя без мамы,
к нему подходит Марс
железными шагами.

1940

Семен ГУДЗЕНКО
(1922–1953)

Перед атакой

Когда на смерть идут – поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв.
И умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год –
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв –
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

1942

Илья СЕЛЬВИНСКИЙ
(1899–1968)

Из стихотворения “Керчь”

...Ночью
В армейскую газету, очень тихо
И как-то лунатически, как будто
Одно и то же неотступно видя
И об одном задумавшись навеки,
Вошел не бледный, нет, а просто белый,
Невероятный чем-то человек.
Далеким голосом (таким далеким,
Что нам казалось, будто бы не он,
А кто-то за него) он нам поведал
Пещерным слогом каменного века,
Рубя на точках:

                                             “В десяти верстах
Тут Багерово есть. Одно село.
Не доходя, направо будет ров.
Противотанковый. Они туда
Семь тысяч граждан. И меня. Но я
Нарочно рухнул на секунду раньше.
Я даже не ушибся. На меня
Упала мать. Ей голову. Потом...
Потом жена. А после – обе дочки.
Одна еще вздыхала. Я прорылся
И на руках принес было. Да зря,
Она пока в колодце. Каждый раз
Я под водою различаю глазки.
И ротик. Взбаламутится вода –
И дочка вроде плавает...
                                             Дык это…
Про што я с вами говорил?
Ага, про Багерово. Значит, так:
Не доходя сажон двухсот и вправо”.
Мы тут же и пошли. Писатель Ромм,
Фотограф, я и критик Гоффеншефер.
Под утро мы увидели долину
Всю в пестряди какой-то. Это были
Располагавшиеся за ночь мертвецы…

1942

Николай АСЕЕВ
(1889–1963)

Надежда

Насилье родит насилье
и ложь умножает ложь,
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.

Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нем отраженье свое, –
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!

Убийство зовет убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться –
великая благодать.

всех, увлеченных боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребем,
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.

1943

Ольга БЕРГГОЛЬЦ
(1910–1975)

Из блокнота сорок первого года

В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят...
Быть может, нас сейчас завалит.
Кругом о бомбах говорят...

.................................
...Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была...

Илья ЭРЕНБУРГ
(1891–1967)

В феврале 1945

Мне снился мир, и я не мог понять –
Он и во сне казался мне ошибкой:
Был серый день, и на ребенка мать
Глядела с неуверенной улыбкой.
А дождь не знал, идти ему иль нет,
Выглядывало солнце на минуту,
И ветки плакали – за много лет,
И было в этом счастье столько смуты,
Что всех пугал и скрип, и смех, и шаг.
Застывшие, не улетали птицы.
Притихло все. А сердце билось так,
Что и во сне могло остановиться

1945

Александр
ТВАРДОВСКИЙ

* * *

В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне.
Полой водой и нежданно –
Самой простой, полевой
Травкою той безымянной,
Что и у нас под Москвой.
И, доверяясь примете,
Можно подумать, что нет
Ни этих немцев на свете,
Ни расстояний, ни лет.
Можно сказать: неужели
Правда, что где-то вдали
Жены без нас постарели,
Дети без нас подросли?..

1945

Александр МЕЖИРОВ
(1923–2009)

После боя в зaмершем Берлине,
В тишине почти что гробовой
Подорвался на пехотной мине
Русский пехотинец-рядовой.

Я припомнил все свои походы,
Все мои мытарства на войне,
И впервые за четыре года
Почему-то стало страшно мне.

Борис СЛУЦКИЙ
(1919–1986)

* * *

Как залпы оббивают небо,
так водка обжигает нёбо,
а звезды сыплются из глаз,
как будто падают из тучи,
а гром гремучий и летучий,
звучит по-матерну меж нас.

Ревет на пианоле полька.
Идет четвертый день попойка.
А почему четвертый день?
За каждый трезвый год военный
мы сутки держим кубок пенный.
Вот почему нам пить не лень.

Мы пьем. А немцы – пусть заплатят.
Пускай устроят и наладят
все, что разбито, снесено.

Пусть взорванное строят снова.
Четвертый день без останова
за их труды мы пьем вино.

Еще мы пьем за жен законных,
что ходят в юбочках суконных
старошинельного сукна.
Их мы оденем и обуем
и мировой пожар раздуем,
чтобы на горе всем буржуям
согрелась у огня жена.

За нашу горькую победу
мы пьем с утра и до обеда
и снова – до рассвета – пьем.
Она ждала нас, как солдатка,
нам горько, но и ей не сладко.
Ну, выпили? Ну – спать пойдем...

1945

Михаил ЗЕНКЕВИЧ
(1891–1973)

Найденыш

Пришел солдат домой с войны,
Глядит: в печи огонь горит,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!

Он скинул вещевой мешок,
Взял для прикурки уголек.
Под печкой, там, где темнота,
Глаза блеснули... Чьи? Кота?
Мышиный шорох, тихий вздох...
Нагнулся: девочка лет трех.

“Что ты сидишь тут? Вылезай”.
Молчит, глядит во все глаза,
Пугливее зверенышка,
Светлей кудели волоса,
На васильках – роса –
                                       слеза.

“Как звать тебя?”
“Аленушка”.
“А дочь ты чья?”
                                    Молчит... “Ничья.
Нашла маманька у ручья
За дальнею полосонькой,
Под белою березонькой”.
“А мамка где?” – “Укрылась в рожь.
Боится, что ты нас убьешь...”

Солдат воткнул в хлеб острый нож,
Оперся кулаком о стол,
Кулак свинцом налит, тяжел.
Молчит солдат, в окно глядит –
Туда, где тропка вьется вдаль.
Найденыш рядом с ним сидит,
Над сердцем теребит медаль.
Как быть?
                                    В тумане голова,
Проходит час, а может, два.
Солдат глядит в окно и ждет:
Придет жена иль не придет?
Как тут поладишь, жди не жди...
А девочка к его груди
Прижалась блеклым личиком,
Дешевым блеклым ситчиком...

Взглянул:
                                     у притолки жена
Стоит, потупившись, бледна...
“Входи, жена! Пеки блины.
Вернулся целым муж с войны.
Былое порастет быльем,
Как дальняя сторонушка.
По-новому мы заживем,
Вот наша дочь – Аленушка!”

Декабрь 1945

Предисловие и подборка стихов
С.И. Гиндина