Хороший, плохой… правильный

О книге Максима КРОНГАУЗА
«Русский язык на грани нервного срыва»
(М.: Языки славянских культур, 2007)

Основу книги составляют заметки Максима Кронгауза о русском языке, которые регулярно появлялись в газете «Ведомости», и статьи, которые появлялись нерегулярно, например, в журнале «Отечественные записки». Новый жанр – веяние нового времени, когда еженедельные реплики журналистов по поводу злободневных вопросов политики, культуры, языка, моды и всего остального сами собой собираются под одну обложку. Сегодня не только журналисты и писатели, но и ученые становятся колумнистами. Но Максим Кронгауз знаком нам прежде всего не как автор сборника коротеньких заметок-эссе, а как ученый. Тем интереснее узнать, что? лингвист Максим Кронгауз думает о предмете, всем нам не безразличном, – русском языке.

О лирическом герое

Название книги «Русский язык на грани нервного срыва» предполагает известный драматизм. Можно было бы вообразить спор автора с невидимым читателем-оппонентом на тему, плохи или хороши перемены. Но в книге нас ожидает другой поворот, более свойственный лирическим жанрам. Нет, не спор поэта с книгопродавцом или поэта с гражданином – но обывателя Максима Кронгауза с просвещенным лингвистом Максимом Кронгаузом. Почему? «Потому что не хочу снова вставать в позицию просвещенного лингвиста и объяснять, что русскому языку особые беды не грозят. Не потому, что эта позиция неправильная. Она правильная, но не учитывает меня самого же как конкретного человека, для которого русский язык родной. А у этого конкретного человека имеются свои вкусы и свои предпочтения, а также, безусловно, свои болевые точки. Отношение к родному языку не может быть только профессиональным, просто потому, что это часть нас всех, и то, что происходит в нем и с ним, задевает нас лично, меня по крайней мере». Знакомая учителю русского языка коллизия.

Своих языковых вкусов и предпочтений автор не скрывает. Ему лично не нравятся междометия блин, вау, а также в шоке и реально (в значении «чисто конкретно»). С удовольствием присоединяюсь к его мнению. Замечательно, что это не просто декларация носителя «элитарной речевой культуры», но и – отчасти – совет своим студентам: «Дорогие студенты, будьте внимательны, не употребляйте их в сессию».

Приглашение к диалогу

Не сразу отдаешь себе отчет в том, что уже с первых страниц Максим Кронгауз приглашает к диалогу, и при этом не с высоты кафедры. «Поговорим об этом вместе» – название одной из глав книги, где автор приводит отклики читателей на свою статью про исчезающие слова. На форуме газеты «Ведомости» припомнили такие слова, как субботник, ударник, лимитчик, пропесочить, авоська, ватник, диктор – чем не «ловцы слов»?

А себя я поймала на отгадывании прецедентных текстов в оглавлении: «Курс молодого словца», «Риелторы-шмиелторы и вопросы языкознания», «Просто я работаю волшебником», «Из Европы – с приветом», «Просто Мария», «Основной инстинкт», «И целого мира мало». Мне больше всего понравилось «Невыносимая недоопределенность бытия». Отгадываешь с удовольствием, и вовлеченность в диалог весьма продуктивная. Думаю, вы тоже станете подписывать на полях свои примеры. Вот некоторые из моих.

Об обращениях Максим Кронгауз пишет: «В русском разговорном этикете (восходящем еще к старой деревенской культуре) допускается обращение к незнакомому человеку с помощью терминов родства, например, мать, отец, сынок, дочка, дедушка, бабушка, внучок, внучка, тетя, дядя, братец, браток и некоторые другие. Такое обращение вполне традиционно и совмещает в себе фамильярность вместе с особой теплотой. Говорящий метафорически распространяет модель семьи на весь мир». У меня напрашивается пример: «Сестра, дык, елы-палы, здравствуй, сестра!»¹.

Дополняю: глагол зажигать (в смысле развлекаться) не просто получил новое значение, но и изменил грамматические особенности: перестал быть переходным. Не подразумевается зажигать что-то или кого-то (свечи, фонари, сердца, «пьяные звезды»); зажигать – и все.

Иногда не соглашаюсь: прилагательное правильный в одном из своих значений расширило сочетаемость («правильная музыка», «правильный фильм», «правильный клуб»), но вряд ли можно говорить о развитии нового значения. Одобрительная оценка («Правильным путем идете, товарищи!») всегда подразумевала шкалу ценностей, идеологию. Просто со временем изменялась сама идеология, и на смену официальной пришла идеология потребления:

Уже' мно'гие пра'вильные това'рищи бы'ли на ну'жных поста'х и пра'вильно голосова'ли. (Александр Солженицын. В круге первом) или Говоря'т, – пра'вильный челове'к. (Василий Гроссман. Жизнь и судьба)

Правильный человек всегда хранит остатки зелени для супа.

Крестьянин, помнится, на дровнях обновляет путь, правильный автомобилист меняет резину на зимнюю…

Практически вся мебель здесь была разработана Алексеем Фирсовым и создана на заказ: телевизионная стойка и правильный мужской диван, строгий и простой, немного в стиле Армани².

Наверное, не обратила бы внимания на «пока-пока» («bye-bye» – довольно фамильярная формула прощания) – одну из многих калек с английского, вроде «Увидимся!», «Оставайтесь с нами!», «Берегите себя!», – которую слышала не один раз, но только среди американских русских³. Максим Кронгауз полагает, что «bye-bye» больше свойственно речи «некоторых гламурных персонажей». Да, гламурный, эксклюзивный, культовый, знаковый и многие другие «ключевые слова эпохи» и просто модные словечки (см. указатель слов и выражений, которым для удобства снабжена книга) сопровождаются любопытным лингвистическим комментарием и примерами. А персонаж напрасно забыт, поскольку это одно из слов, развивших новые оттенки значений буквально у нас на глазах.

Персонаж в поисках автора

Определение гламурный не случайное – по сути дела, оно характеризует не только слово персонаж в новом значении, но и сферу его употребления. Первоначально персонаж – действующее лицо в художественном произведении. Теперь же персонаж может быть не вымышленным героем, а известным человеком: модным галеристом, художником, телеведущим и просто лицом без определенных занятий – героем глянцевых (гламурных) изданий. Национальный корпус русского языка позволил найти в подкорпусе текстов разных жанров, написанных в последние десять лет, 534 употребления слова персонаж. В подавляющем большинстве случаев персонаж был употреблен в традиционном значении – в журнале «Театральная жизнь». Примерно в 60 контекстах персонаж имеет новое значение:

• Режиссер Олег Цабадзе – очень интересный персонаж сам по себе.

• Да вы во всех отношениях идеальный телевизионный персонаж!

Изменилась и сочетаемость слова персонаж. Старые персонажи бывали такими: литературными, сказочными, фольклорными, вымышленными, отрицательными, главными, эпизодическими, второстепенными, любимыми, а также бытовала конструкция: персонаж + сущ. р.п. ед. ч. со значением лица (актера, режиссера, писателя): персонаж Райкина, Гайдая, Ильинского. Как вариант употреблялась конструкция: прилагательное, образованное от имени собственного, + персонаж: булгаковский, пушкинский персонаж.

Новые персонажи иные: модные, культовые, светские, одиозные, скандально известные, раскрученные, актуальные, публичные, неизменные, уважающие себя.

В большей или меньшей степени персонаж подсвечен ироническим отношением говорящего, что, возможно, объясняется семой «тварности» (искусственности, сделанности), доставшейся персонажу в новом значении по наследству от старого:

• Зате'м на экра'не яви'лся хорошо' изве'стный всей журнали'стской Москве персона'ж, кото'рый при истори'еском материали'зме занима'лся биоло'гией...

• Должн' быть, в норма'льной жи'зни э'то был персона'ж из тех испо'лненных здравомы'слия граждан, что, пребыва'я в благоду'шном расположе'нии ду'ха, ве'чно сообща'ют всем изве'стные с тре'тьего кла'сса ве'щи с таки'м ви'дом, бу'дто открыва'ют заве'тные та'йны…

Трудные случаи русской орфографии

В любой книге по лингвистике взгляд привычно отыскивает то, что может быть интересно моим ученикам не только на уроках русского языка, но и в учебно-исследовательских работах. Как руководителя исследований меня всегда привлекают интересные проблемы, поставленные на современном, актуальном языковом материале – прямо из жизни. Этого в «Русском языке на грани нервного срыва» достаточно: изменения в современном речевом этикете, новейшие заимствования в разных сферах общения, внутренние заимствования, «ключевые слова эпохи», специфика интернет-общения⁴, реформы русского языка, закон о русском языке, языковые игры с клише и прецедентными текстами. Ну и, конечно, вечная ценность – орфография.

Попробуем проверить по орфографическому словарю, как правильно: шопинг или шоппинг? Блоггер или блогер? Е-мейл, и-мейл или э-мейл? Риэлтор, риелтор, риэлтэр, риелтер, риалтор, риелтер? У всех этих вариантов есть право на существование, но единственно правильный в словарях еще не зафиксирован (написание слов шопинг и риелтор зафиксировано в словаре РАН. Русский орфографический словарь. 2-е изд. М. 2007 – Ред.), а в учебниках нет четких правил транслитерации заимствованных слов. У Максима Кронгауза правил в привычном смысле слова тоже нет, зато есть лингвистическое обоснование, какое написание более логично и приемлемо.

Говоря об орфографии, автор не добавляет новых аргументов в ее защиту, в пользу того, что «все-таки она хорошая». Орфография освящена культурной традицией, логикой языка; владеть ею престижно, удобно. Однако главным в этом ряду становится удобство – тут уж непонятно, кто кого победил: лингвист или обыватель, но пафос снят, а книга от этого только выиграла.

Такая взвешенная позиция позволяет автору с одинаковым интересом рассматривать самые полярные проблемы: например, своеобразную отмену орфографии в «языке падонков»⁵ и попытку «защиты» языка в законодательном порядке, которая вызывала несколько лет назад столь сильные страсти в Государственной думе.

Эта позиция позволяет не оценивать «порчу» языка как «плохо» и «защиту» как «хорошо». Лингвист Максим Кронгауз избегает по возможности этических оценок. Ведь «язык, как и природа, не имеет злой воли», но, в отличие от природы, не гибнет, а развивается и в защите от носителей не нуждается. Защитники бывают опасней: «Поэтому будьте бдительны, правка языка продолжается. Бойтесь правки языка».

¹ Из песни Бориса Гребенщикова. Также такое обращение бытовало в 90-е гг. среди петербургских художников «митьков» и их поклонников.

2 Примеры найдены с помощью Национального корпуса русского языка.

³ Кстати, автор сомневается, не придумал ли Василий Аксенов свои примеры в речи русских эмигрантов в Америке. Уж очень странно выглядят такие словечки, как шатапчик, мама (В.Аксенов. В поисках грустного бэби). Мне тоже раньше казалось, что это по-художественному гипертрофированно. Но пожелание, услышанное в Сиэтле от милой русской старушки, попрощавшейся с сыном по телефону: «Имей хороший день!» («Have a good day!») – заставило с бо'льшим доверием отнестись к Василию Аксенову.

⁴ Обратим внимание: в словосочетании интернет-общение интернет – неизменяемое (аналитическое) прилагательное (вроде люкс, мини, хаки, клеш, модерн, аудио, видео, бизнес и др.). И это при том, что нет никаких запретов на образование русского прилагательного интернетовский или интернетный. Однако в устной речи оно практически не встречается: мне пришлось лишь однажды слышать его в докладе Е.А. Земской. В самом Интернете я нашла лишь 603 ссылки на прилагательное интернетовский – ничтожно мало. Более конкурентоспособно прилагательное интернетский – 248 000. Понятно, что вручную отделить омонимичные существительные интернет от прилагательных интернет и подсчитать – даже приблизительно, – во сколько раз чаще используется прилагательное интернет, чем интернетный и интернетовский, не представляется возможным. Максим Кронгауз тоже предпочитает аналитическое прилагательное: «интернет-коммуникация», «интернет-сообщество».

⁵ Намеренное, игровое искажение орфографии (превед – «привет»; пеши исчо – «пиши еще»; аффтар, выпей йаду – «автор, выпей яду» и под.), которое используется при общении в некоторых интернет-сообществах.

С.В. АБРАМОВА,
канд. пед. наук,
г. Сиэтл, США